Иван Дорба - «Третья сила»
— Давно они туда уехали?
— Только что, господин Шульц, вы еще их застанете. Стоит ли ехать туда Алексею Гордеевичу? — засомневался Кабанов.
— А почему бы нет? Ха-ха! Там, Алексей, и расскажешь, как убивал заместителя бургомистра!
— Да вы что, господин Шульц! Не шутите!… — зло ощерясь, прорычал Кабанов. — Я пооткровенничал с человеком из Центра, а вы меня продаете!…
— Выйди-ка, Алексей, на минутку! — Граков подтолкнул в плечо Денисенко. И когда за ним закрылась дверь, надвинулся на Кабанова и, глядя ему в глаза, строгим шепотом спросил: — Вы считаете себя «солидаристом» или работает на немцев? Против России? Вы передаете нам сугубо секретные сведения: о предстоящих административных мерах, о готовящихся против партизан действиях немцев, негласных предписаниях для полиции и даже о дислокации и перегруппировках гарнизонов. Вы это считаете порядочным? А заступиться за своего товарища у вас смелости уже не хватает? Не выйдет!
— Это ложь. Ничего я не передаю, разве лишь то, что непосредственно касается НТС, — сбавил тон Кабанов, доставая из кармана платок и утирая вспотевшее лицо.
— Бросьте! Вюрглер, поручившийся за вас и рекомендовавший немцам, ценит вас. Мы в Берлине благодаря вам в курсе событий, происходящих на Витебщине. Мне поручено поблагодарить вас от лица исполбюро. Но я вынужден сделать вам серьезное замечание и напомнить: Денисенко — наш человек…
Кабанов, бледный и растерянный, стоял перед Граковым опустив голову и думал: «В случае провала моего заместителя Алексея Денисенко мне тоже придется отвечать. И немцы узнают, что при помощи условного кода наши ребята читают их совершенно секретные документы… Как же быть?»
— Успокойтесь, Георгий Родионович! — улыбнулся Граков. — Дозванивайтесь в Смоленск Околову или в Варшаву и попросите о помощи Александра Эмильевича.
Вюрглер сам позвонит в витебский абвер по поводу Ксении Околовой и Алексея Денисенко. Договорились? Часов в шесть мы к вам зайдем. — И, строго нахмурившись, быстро покинул кабинет.
Денисенко нервно ходил по коридору, ожидая Гракова.
— Звонил в больницу, хотел предупредить о приезде Бременкампфа и Дольфа, а они, оказывается, уже там. Боюсь, арестуют сестер Леоновых и произведут у них на квартире обыск. А там сейчас скрывается советский разведчик Яков Иванович. Я слыхал, как он назначил свидание полковнику Тищенко у «старухи».
— Ничего не понимаю. Кто это — Яков Иванович? Тищенко? «Старуха»? Объясни толком.
— Яков Иванович Боярский, капитан НКВД, живет на нелегальном положении, связан с партизанскими отрядами и руководит подпольными группами в Витебске. А полковник Тищенко, тяжело раненный под Невелем, доставлен нетранспортабельным немцами в Волихскую больницу, а оттуда переправлен в Витебск на Марковщину. Находится под наблюдением. Он был начальником штаба двадцать девятого стрелкового корпуса, и немцы им очень интересуются. Мы решили его срочно переправить через «витебские ворота» на Большую землю.
— Уразумел. А при чем тут старуха?
— «Старуха» — квартира сестер Леоновых, старенький покосившийся домишко на Марковщине. Туда надо срочно заехать и предупредить капитана.
— Поехали! — Они быстро спустились по лестнице, сели в большой черный «мерседес», предоставленный Гракову в абвере.
Через четверть часа, «чтоб сбить с толку шофера», Граков приказал остановиться на углу переулка у полуразрушенного кирпичного дома. Выйдя из машины, Денисенко процедил:
— Водитель наверняка доложит своему начальству, где были, куда заходили, о чем разговаривали… — И повел товарища за угол.
— Заморочим ему голову! — весело пообещал Граков.
— Это место запомни, — сказал Денисенко. —За углом шестой дом слева, во дворе невзрачная избенка. От шести до семи вечера соберемся и будем тебя ждать. А сейчас едем дальше.
«Мерседес» петлял по переулкам Марковщины, часто останавливаясь; они выходили, осматривались и снова ехали. На одном из подъемов машина забуксовала. Шофер, тихонько выругавшись, принялся надевать на задние колеса цепи.
— Мы пройдемся и подождем вас вон там, у церкви, — бросил Граков шоферу.
Когда они преодолели подъем и свернули за угол, Денисенко показал на деревянный домик:
— Тут живут Леоновы! — И, подойдя к калитке, заглянул во двор. — Одну минуту. — И пошел внутрь.
Граков видел, как Денисенко вбежал на покосившееся крылечко, постучал в дверь, как появился плотный мужчина среднего роста в холщовой рубахе и в треухе. Перекинувшись несколькими словами, Денисенко побежал обратно.
— Все в порядке! Слава богу, успели. Пойдем!
Скоро «мерседес», громыхая цепями, их нагнал. Шофер с виноватым видом отворил дверцу, извинился.
— Я не знал, что поедем по этим скользким дорогам и господа захотят осматривать трущобы.
— В этих домах-развалюхах, парень, пять веков тому назад жили немцы, — брякнул беззаботно Граков.
Шофер осекся, его потряс не столько смысл сказанного, сколько чистейший берлинский выговор Гракова.
Поколесив еще с полчаса, они наконец выбрались на Лабазную и подкатили к больнице. Когда прошли по коридору к приемной, Граков увидел двух немцев, разговаривавших с высоким мужчиной в белом халате и небольшой худощавой женщиной с энергичным лицом.
— Новый главврач больницы Нестор Иванович Чертков, наш человек, — шепнул Гракову Денисенко. — Женщина — Околова, а блондин — Дольф, плотный брюнет — Бременкампф.
Граков, оставив Денисенко у двери, направился к группе обернувшихся к ним людей.
— Господа, прошу прощения, мне сказали, что к вам в больницу направлен Вилли Брандт, у меня к нему конфиденциальное поручение от полковника РСХА Вольфа. — Граков говорил по-немецки, подчеркивая свой берлинский акцент, обращаясь к Бременкампфу и Дольфу. Потом, поклонившись Околовой, продолжал уже на русском: — Вам, Ксения Сергеевна, привет от брата из Смоленска.
Немцы подтянулись, с почтением смотрели на человека из Берлина, который, конечно, уже побывал у их начальства и непосредственно связан с самим Вольфом, правой рукой рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера!
Бременкампф, одернув китель, выпятил грудь, подобострастно представился и отрекомендовал своего товарища.
Граков ответил тем же:
— Фон Шульц! Алексис Шульц!
Начальство ради пользы дела выдало ему в лагере документ на имя жителя Берлина, капитана СД Шульца, чтобы на периферии ему было легче работать.
— Вы прекрасно владеете русским языком, — с восхищением заметил Бременкампф.
— Не хуже, чем английским и французским, — голосом самодовольного аристократа бросил Граков, потом отвел оберштурмфюрера в сторонку: — У меня к вам просьба, герр Бременкампф: на днях я заеду к вам, а вы подумайте, по каким каналам направить группу людей в тыл Красной армии. Полагаю, через «витебские ворота».
— Я уже советовался с зондерфюрером Клетке. Он порекомендовал посоветоваться с Вилли и с вами, господин оберштурмфюрер.
— У Вилли Брандта обнаружены все признаки сыпного тифа, и потому он полностью изолирован. В Витебске будьте осторожны: свирепствуют тиф, дизентерия, не говоря о партизанах и предателях. Вы приехали с русским Денисенко, а мы подозреваем его в причастности к убийству заместителя бургомистра Лео Брандта.
— В Берлине на свары русских эмигрантов не обращают внимания. Какая разница, кто кого из них убил… Они ненавидят большевиков и потому временные наши союзники. Плюньте, не тратьте время!… В эмигрантских склоках сам дьявол не разберется. Сейчас я работаю с военнопленными. Переубеждаю… Они пойдут с нами, немцами, до конца. До своего, разумеется, конца…
— В больнице лежит нетранспортабельный тяжелораненый советский полковник, начальник штаба корпуса, и я тоже надеюсь его переубедить, но пока никак не поддается… Твердый орешек!
— У нас в Берлине идет обработка красных генералов. Вот это орешки! Читали Достоевского, этого знатока русской души, исполненной противоречий и загадок, на которую действуют одновременно сердце, прозорливая мысль и какое-то таинственное мистическое начало? Трагический роковой элемент проявляет себя в конгломерате резких контрастов ненависти и любви, звериной жестокости и подвигов самоотречения, а порой и ангельской чистоты. — Граков сделал долгую паузу и добавил: — Денисенко я знаю по Берлину и даже но Белграду. Служили вместе у Сименса. Он вряд ли способен убить нашего человека. Это, поверьте, недоразумение. Не спешите, господин оберштурмфюрер. Зачем возбуждать «солидаристов» против себя? Они воображают себя силой…
— «Третьей силой»! — шутливо добавил немец и захохотал.
— Совершенно точно. Верят в бригаду небезызвестного нам Каминского.
— Хулиганское отребье, сборище бандитов у этого Каминского. Заводит в округе «русские» порядки. Мнит себя русским фюрером!
