Дэвид Игнатиус - Банк страха
— Я не могу войти в компьютерную систему, — ласково заговорила она. — Это, наверно, какая-то ошибка. Может быть, вы мне поможете?
Юсеф покачал головой. Вид у него был испуганный.
— Мне очень жаль, — ответил он. — Это приказ профессора Саркиса.
— Он это как-нибудь объяснил?
— Нет. — Юсеф смотрел на часы; ему явно хотелось, чтобы она ушла.
— Просто у меня есть в системе несколько личных файлов — с адресами, номерами телефонов и все такое. Может быть, вы все же поможете мне?
Юсеф снова отчаянно помотал головой.
— Вам нужно поговорить с профессором Саркисом. Я не вправе этого сделать.
— Но это же займет всего несколько минут. Вы можете сидеть рядом.
— Поговорите с профессором Саркисом. Мне очень жаль.
Лина кивнула.
— Хорошо. Наверно, мне действительно надо пойти к профессору Саркису. Он у себя?
— Нет. — Молодой человек вновь отрицательно покачал головой. Ему не терпелось закончить разговор с Линой.
— Где же он?
— Он сегодня уехал из Лондона. Вернется через несколько дней.
У Лины екнуло сердце.
— А куда он поехал? — спросила она, хотя уже догадалась, что ей ответит молодой человек.
— В Багдад.
Лина кивнула. В Багдад людей вызывают для допросов. Может быть, они подозревают, что Саркис связан с Линой? Так ему и надо. Она взглянула на Юсефа, настолько перепуганного, что он едва мог усидеть на стуле. Ей пришло в голову, что именно так чаще всего выглядела она сама, когда здесь работала. Действительно ли он так напуган? Немного подумав, она наклонилась к нему.
— Слушайте, Юсеф, помните, вы приглашали меня пообедать?
Он кивнул.
— У меня на сегодня нет никаких планов, и, может быть, мы могли бы куда-нибудь пойти. Я бы вам рассказала, как работает система, кое-что объяснила бы. Что вы на это скажете?
Он выглядел подавленным.
— Мне очень жаль. Это невозможно. Я занят.
— О’кей. Тогда, может быть, завтра?
— Нет. Невозможно. Завтра я тоже занят. Очень занят. — Он отодвинулся от нее на своем стуле, словно боялся заразиться. Выглядел он действительно жалким. Его прежнее низкопоклонство влюбленного превратилось в ужас евнуха, который дрожит от одной лишь мысли о том, что хозяин застанет его за разговором с одной из обитательниц гарема. Она с отвращением отвернулась и пошла прочь из кабинета, бросив ему с порога:
— Какая же ты задница, Юсеф!
Лина сказала это как бы непроизвольно, но когда эти слова выскочили у нее изо рта, она почувствовала облегчение. Она повторила это несколько раз. «Задница!»
Проходя обратно мимо лифтового холла, отделявшего конфиденциальную часть «Койот» от официальной, Лина думала, что же делать дальше. Ей нужно было с кем-то поговорить. Может быть, с посторонним человеком. Она уже давно, охваченная страхом, выкинула визитку Сэма Хофмана. Вернувшись в свой кабинет и открыв телефонную книгу, она стала искать его фамилию. В справочнике был указан адрес на Норт-Одли-стрит, чуть ниже Оксфорд-стрит, на углу Мэйфер. Сначала она хотела позвонить и спросить, не может ли она зайти, но потом решила не доверять телефону. Она взглянула на себя в зеркало. На ней была обычная короткая юбка и свитер в обтяжку. Лучше бы сегодня она была одета более по-деловому.
Глава 14
Табличка на двери гласила: «ХОФМАН АССОШИЕЙТС». Сначала Лина тихонько постучала, но, не дождавшись ответа, нажала кнопку звонка. За дверью был слышен звук женского голоса. Женщина пела с вест-индийским акцентом: «Я люблю, когда ты меня так называешь». Лина прислушалась, убедилась в том, что это была запись, и постучала громче. Она слегка трусила, словно птичка, в первый раз вылетающая из клетки, и не знала, что, собственно, она собирается делать.
— Никого нет дома, — послышался голос из-за двери.
Наверно, лучше прийти завтра, подумала Лина. Вероятно, он не один. Но от одной мысли вернуться на работу, не поговорив с Хофманом, у нее закололо в животе.
— Пожалуйста, откройте мне, — сказала она в щель для почты. — Это очень важно.
— Вот упрямые! — проворчал голос. Дверь приоткрылась, и выглянул Хофман. На нем были холщовые брюки, майка с коротким рукавом и бейсбольная кепка с надписью «Гавана». Он выглядел сонным и растерянным, видно, только что проснулся. Его волосы, обычно гладко причесанные, были взъерошены. Когда он узнал Лину, на лице у него отразилось удивление и смущение.
— Что вы тут делаете? — спросил он. — Я думал, это уборщица.
— Можно мне войти? — Со свеженапомаженными губами, подрумяненными щеками, смущенной улыбкой она словно светилась каким-то предчувствием. Для нее визит к Хофману был чем-то вроде званого приема.
Хофман отошел от двери еще на несколько дюймов, дав ей возможность проскользнуть внутрь. Теперь он полностью проснулся, но от этого его смущение не уменьшилось. Он снял кепку и попытался пригладить волосы.
— Правда, Лина, — сказал он, — что вы тут делаете? Это не опасно для вас?
— Я соблюдала осторожность — дважды пересаживалась на другой поезд, а потом взяла такси.
— Замечательно, — сказал Хофман. Он все гадал, что такое произошло за последние двадцать четыре часа, отчего пропал ее давешний страх. Объяснит она ему или нет? — Садитесь, пожалуйста, — добавил он, указывая на один из двух диванчиков в дальнем углу комнаты. Они сели, но он сразу вскочил, чтобы выключить стерео, все еще бубнившее: «Я люблю, когда ты меня так называешь». Наступившая тишина показалась очень гулкой.
— Может быть, пойдем куда-нибудь? — предложил он, снова усаживаясь. — Я прошу прощения, здесь страшный беспорядок. Моя секретарша ушла. Точнее, уволилась несколько недель назад. — От смущения Хофман бормотал что-то несвязное.
— Я понимаю, что пришла не вовремя, — сказала Лина, — но мне необходимо было с вами увидеться. Мне надо было сначала позвонить.
— Да нет! Просто это так неожиданно. После того, что случилось вчера в парке, я думал, вы вообще не захотите меня видеть. Что же произошло? Я имею в виду, что изменилось?
Лина ответила не сразу. Она оправила юбку, снова пожалев, что она такая короткая.
— Мне надо объяснить, почему я пришла. Это не просто визит к знакомому, мистер Хофман.
Она говорила так официально, что Хофман едва сдержал улыбку.
— Правда? Жаль. Что же тогда?
— Я пришла по делу.
— Отлично. И что же за дело? — Он одернул свои брюки, потому что они задрались до середины икр, открыв волосатые ноги.
— Я много думала о том, что вы мне говорили, — что Хаммуд опасен для всех. Я решила, что вы правы, и хочу помочь вам что-нибудь сделать, если смогу.
Она говорила торопливо, и лицо ее еще больше раскраснелось от возбуждения. Хофман же смотрел на губы, произносившие эти слова. Спросонок он не мог настроиться на деловой лад и смотрел на нее не отрываясь. Она замолчала и ждала, что ответит Хофман.
— Вы хотите мне помочь? — переспросил он, все еще разглядывая ее.
— Да. Я бы хотела, чтобы у вас было достаточно информации о Хаммуде, чтобы пойти в полицию и чтобы они могли что-нибудь сделать с ним.
— Но он опасен, вы же сами сказали.
— Конечно. Но в этом же все и дело, верно? Его надо остановить.
— Верно. Но не нужно именно вам нажимать на курок. По правде говоря, меня волнует даже то, что вы сейчас здесь. Кто-нибудь мог вас выследить.
— Но я хочу помочь вам, мистер Хофман, именно я сама, это не вы меня заставляете.
— Это замечательно, если только вы перестанете называть меня «мистер Хофман». Меня зовут Сэм. Но может быть, вы объясните мне, что за последние сутки случилось такого, что заставило вас прийти ко мне?
— Хорошо. — Она глубоко вздохнула. — Случилось то, что сегодня утром Хаммуд попытался очень сильно меня напугать, а получилось наоборот. Он разозлил меня, и я поняла, что устала все время корчиться от страха. Я захотела выпрямиться. Поэтому я к вам и пришла.
Хофман на секунду закрыл глаза, обдумывая то, что она сказала, но пришел к выводу, что все равно ничего не понял.
— Давайте-ка еще раз. Что именно сказал сегодня утром Хаммуд, чтобы напугать вас?
— Он много что сказал. Во-первых, он сказал, что повышает меня в должности; но что он сделал на самом деле — это удалил меня из бухгалтерии, чтобы я не имела доступа к секретной информации. Потом он предупредил меня, чтобы я не уходила из компании; он рассказал историю об одном человеке, писавшем гадкие вещи об Ираке, которого убили ужасным образом, и поведал о том, как он расправляется со своими врагами здесь, в Лондоне. И о том, что не простит непослушания со стороны кого-нибудь вроде меня — из Ирака. Наконец, он сообщил мне, что моя тетя в Багдаде убита службой безопасности за то, что писала мне письма.
— И этим вызвал у вас гнев?
— Да. Но все это нарастало постепенно. И я уже больше не могу. Я должна что-то делать.
