Сергей Зверев - Завербованная смерть
И тут до слуха девушки долетели первые истеричные сигналы ночного посещения лимассольких улиц мохнатой гостьей из русской столицы: послышался звон разбитого витринного стекла, завывание потревоженных на стоянке автомобилей и писк магазинной сигнализации. Еще не зная, что она предпримет и как будет действовать, Изольда, держа сверкающие сабли наперевес, бросилась в погоню за мишкой, понимая, что ничем хорошим такая ночная прогулка для медведицы не кончится, а значит, надо выручать незадачливую столичную туристку…
Глава 21
– Да что ты мне все талдычишь одно и то же – Вероника да Вероника, – возмущался некомпанейским поведением товарища Игорь Вениаминович. – Заладил, понимаешь, как недоразвитый попугай. Ты лучше давай ешь, пей, отдыхай, развлекайся! Вон, посмотри-ка какие цыпочки сидят. – Он едва заметным кивком указал на компанию из трех девушек, примостившихся за столиком неподалеку. – Язык общения ты знаешь, внешность у тебя вполне респектабельная, жира, как у меня, пока что нет, так что давай, действуй, найди повод, познакомься, представься, мол, из экзотической страны, из России с любовью. Русские сейчас в моде, – со знанием дела добавил Хруцкий, но Александр в ответ на предложение старого клоуна только кисло усмехнулся. – Узнаю русский идиотизм, – видя страдания юного Вертера, все больше распалялся Игорь Вениаминович. – Стоило переться за тридевять земель, на Кипр, чтобы начать ухлестывать за русской же бабой. Или тебе что, в Москве их не хватает?
– Хватает, – бесцветным голосом согласился с доводами друга Оршанский.
– Так какого рожна тебе надо? – продолжал возмущаться артист. – Давай иди. – Он слегка подтолкнул Александра, провоцируя на немедленные действия, но тот был непоколебим.
– Дурак, – подвел итог разговора Игорь Вениаминович, осмотрел стол, глянул на постную физиономию собеседника и засобирался домой. – Ну, и сиди тут, страдай. Какая только муха тебя укусила? И что ты только нашел в этой юной стервочке, – со вздохом произнес циркач и с сожалением добавил: – Эх, мне бы твои годы… Профукали мою молодость по Чугуевым да Мухосранскам… – услышал Александр печальный вздох старого клоуна, и спустя минуту остался за столиком один.
Несмотря на пережитый нервный стресс и возлияния спиртного, Оршанский не чувствовал абсолютно никакой усталости, даже, наоборот, взбодрился. То ли от того, что по московскому времени уже близился рассвет, а вставал Александр довольно рано, то ли от благотворного действия чудесного густого напитка, но спать совершенно не хотелось.
К тому же в голову втемяшилась неотвязная мысль о распахнутом окне и шторе. И не только об этом. Там, на кровати, одна в пустом номере лежала беспомощная девушка, которую он сегодня едва не угробил, хоть и не по своей воле… Лежит и страдает… И, может быть, вот сейчас ей ужасно захотелось попить, а стакана воды подать ей, бедняжке, некому…
Оршанский нетерпеливо махнул рукой, подзывая гарсона, расплатился по счету, не забыв о щедрых чаевых, и ринулся к холлу гостиницы. Возле стеклянной вертящейся двери он, однако, приостановился. Нет, пустить его, безусловно, впустят. Это же не наши гостиницы, в которых пока администраторша детально не изучит паспорт и не установит досконально степень родства, даже разговаривать не станут. Как-никак это – Европа. Но как он будет объяснять свое столь раннее появление девушке?
Александр решил еще какое-то время выждать и стал бесцельно слоняться вдоль гостиничного фасада. Добрых полчаса он сновал туда-сюда, пока не понял, что ночной портье уже довольно сильно забеспокоился и начинает в чем-то подозревать праздно болтающегося ночного туриста.
«Чего доброго, еще и полицию может вызвать», – подумал Александр и решительно толкнул вращающуюся дверь. Не обмолвившись с бдительным портье ни словом, он решительно, по-хозяйски, направился к лестнице, проигнорировав лифт – зачем этому типу знать, на какой этаж отправляется Оршанский, и, преодолев два пролета, оказался перед номером Вероники Гогоберидзе.
Он осмотрелся. Никаких постояльцев в коридоре не было, и Александр решился прильнуть ухом к двери. Такое занятие, надо сказать, не приветствуется ни в одной стране мира, а тем более здесь, где личная жизнь туриста – запретная территория априори. Поэтому попадаться за таким неблаговидным занятием, как подслушивание, могло стоить московскому журналисту очень дорого, вплоть до экстрадиции и занесения его фамилии в черный список «невыездного» в страны Евросоюза. Тем более что ночной портье и так уже на него подозрительно косился…
Из-за двери, однако, не раздавалось ни малейшего шороха.
– Вероника! – негромко поскребся в дверь Оршанский. – Вероника, открой, – тихо попросил он. – Это я, Александр… – и снова приложил ухо к двери. Никакой реакции. Молчание. Единственное, на что еще мог решиться московский сердцеед, чтобы не устраивать тарарама, не привлекать внимание постояльцев и не перебудить весь этаж – это постучать чуть громче, что Александр и сделал:
– Вероника, – мягко забарабанил он в дверь костяшками пальцев, – Вероника, ты меня слышишь? Открой мне, пожалуйста, я… мне надо с тобой поговорить…
Из номера не раздалось ни одного шума, никакого движения. Возможно, девушка спала, потому что если бы она не захотела разговаривать, то могла просто крикнуть своему ухажеру, чтобы тот уходил. Для этого не нужно было даже вставать с кровати. Но комната безмолвствовала, словно могильный склеп.
Конечно, самым логичным сейчас было бы просто развернуться и уйти, перенеся разговор на завтра. Но оставить объяснение до утра – означало потерять весь смысл и эффект ночного визита. Ведь сейчас Оршанский разыгрывал по меньшей мере до беспамятства влюбленного Ромео. Почем Веронике знать, что эти несколько часов своего отсутствия он проторчал с Игорем Вениаминовичем в баре, ублажая свой желудок изысканным «Мezes» и ублажая горло сначала бутылочкой «Zivania», а потом и «Martini»?
Его появление сейчас пред ясны очи Вероники Гогоберидзе будет для нее означать только то, что он – влюблен в нее по самые дальше некуда, что он страдает и ночи напролет не спит, что чувствует свою вину перед ней за сорванный номер и увечье, что… Да что там говорить? Вероника – девушка умная, нафантазирует себе что-нибудь эдакое.
– Вероника, – Александр для пущей убедительности решился один раз постучать довольно громко, – Вероника, прости меня, пожалуйста, если можешь, – начал свой задверный монолог Оршанский. Просто стоять и стучать в закрытую дверь – это было неромантично и было небезопасно, а вот скулить, словно побитая собака, – такое женщинам по вкусу. Александр прекрасно разбирался в струнах тонкой женской души и не раз пользовался в том числе и таким приемом. – Я знаю, тебе неприятно меня видеть… – Он замученно вздохнул и после паузы продолжал: – Поверь, мне и самому неприятно на себя смотреть. Но я же не знал, что на этом волшебном острове встречу тебя! Я просто ехал работать, писать репортажи, статьи, очерки…
«Что там дальше нужно говорить?» – судорожно соображал журналист, заполняя вынужденную паузу натужными и тяжелыми вздохами запряженного в ярмо быка. Все-таки гимнастка разительно отличалась от тех девушек, под закрытыми дверями которых Оршанскому приходилось вести свои монологи, и, значит, для Вероники следовало придумать другие, особые слова.
«Может, стихи почитать», – вяло подумал журналист, но отмел эту идею: стала подкрадываться усталость, и голова уже плохо соображала. А что может быть хуже, чем забытая на середине строка из стихов, которые ты читаешь любимой девушке? И Александр решил не отступать от прозы.
– Прости, что я сегодня так подвел тебя, но это было не нарочно, – его фантазия начинала иссякать и фонтанировала уже довольно вяло. – Ты настолько красива, что я не мог не засмотреться на тебя. И дело даже не только в красоте. Точнее, не столько…
За дверью послышались какие-то невнятные шумы, и Александр снова прильнул ухом к гладкому прохладному дереву. Так и есть! Она в номере! И не спит, потому что это не скрип кровати, это… это шаги! Да-да, это шаги!
– Вероника, – в голосе Оршанского послышалось куда как больше страсти, – моя милая Вероника, – продолжал бубнить он, не отрывая уха от двери, – ты не поверишь, но как только я впервые увидел тебя, помнишь, это было только вчера, а мне кажется, что прошла уже целая вечность! И как только я увидел тебя, со мной стало происходить что-то странное, невероятное… – сбился на простецкую банальность Александр, занятый в эту минуту не осмыслением того, что он говорит, а напряженным вслушиванием в происходящие за дверью метаморфозы. – Вероника, я…
Где-то совсем рядом с деревянной преградой раздался громкий стук, щелкнул замок, и Александр едва успел отпрянуть от двери, как та неторопливо открылась. На пороге с непонятно-блуждающей улыбкой стояла Вероника.
