Олег Горяйнов - Джентльмены чужих писем не читают
Вот ведь как бывает: всю жизнь был революционером, а умер эрекционером, да ещё каким.
Агата вылезла из машины, ещё не понимая до конца, что произошло, но чувствуя, что случилось нечто ужасное, и опять она во всем виновата. Она обошла раздолбанный “феррари”, увидела Октября в расстегнутых штанах, и её стошнило прямо на дорогу, аккуратно, как воспитанную домашнюю кошечку, сдуру сожравшую прошлогоднюю муху. Затем она подошла к “форду”, потрогала ногой труп полицейского, и её снова стошнило.
Она отошла от трупов на десять метров, села на обочину лицом к шоссе, опустив ноги в заросли мэдроньо, и задумалась, как ей быть дальше. Ухо кровоточило, но боли не было.
Глава 10. Отдыхай, Эдик
Нация, придающая чрезмерное внимание поглощению клетчатки, никогда не возвысится над окружающими. Чем последние и пользуются, заразы.
Розовые тортильяс – лепешки из кукурузной муки, посыпанные ламанчским сыром, обмазанные ароматным чоризо из телятины с чесноком и перцем-моритас – возвышались горкой посреди белоснежной скатерти. Стемнело. Лёгкий ветерок с вершин гор принес в город долгожданную прохладу.
Петров водку не любил, но этого никак не мог взять в толк его сегодняшний сотрапезник, почитывающий на досуге русскую литературу. Вот и на сей раз он настоял на том, чтобы обед начать со стограммульки. К водке им подали фаршированный перец, крабов, яйца игуаны в кокосовом масле и зелень. Петров посмотрел на всё это и поморщился. Американец жизнерадостно втянул ноздрями воздух, сочившийся вкусным, и поднял рюмку.
– Ну, со сфиданьитцем, Эдик!
Петров засопел, но чокнулся с коллегой своей рюмкой и отпил половину того, что в ней плескалось. Американец фальшиво крякнул, поставил свою пустую рюмку на скатерть и погрузил пальцы в стог свежайшего разнотравья.
– Вот ты и попался, Билл, – усмехнулся Петров. – Водку травой только шпионы закусывают. Как в том анекдоте, что я тебе рассказывал – про негра.
При слове “негра” американец втянул голову в плечи, даром, что был бело-розовый, как ананасовый йогурт.
– Oh, sorry, – усмехнулся Петров. – Darkskinned person[26]. Ладно, будем считать, что счёт один-один.
Американец пару секунд соображал, после чего выпрямился на стуле и захохотал, но не на весь зал, а тихо, по-шпионски.
– Ну, насмешил, Эдик! – сказал он, смахнув салфеткой несуществующую слезу. – При чем тут darkskinned person?.. Я думал, ты говоришь про “Съело Негро”!..
Настал черед Петрову улыбнуться, виновато помахав тонкими бровями.
– Ну, раз зашла речь о “Съело Негро”… – начал он.
Американец махнул на него рукой, и Петров послушно замолчал, потому что камареро[27] в бабочке принес им кастрюльку, в которой плескалось первое: суп по-тескокски, то есть из говяжьих хвостов с добавлением перцев-побланос и чёрной фасоли. Когда камареро водрузил кастрюльку на стол и поднял крышку, оттуда вырвался такой клуб пара, что даже опечаленный Петров почувствовал внезапный укол аппетита. Но пока только укол. Официант разлил суп по плошкам и удалился.
Билл разломил пополам одну из тортильяс, сделал Петрову лицо, на котором явственно читалось: дескать, какие, к дьяволу, разговоры о делах, когда caldo de carne стынет, взялся за ложку и принялся поглощать суп с таким усердием, будто и впрямь три дня не ел. Надо же – американец, а жрёт как свинья, с неприязнью подумал Петров, вяло ополаскивая в тарелке с супом свою ложку. Это потому что за мой счёт. То есть за счёт российской резидентуры. Что бы и не пожрать от души, когда угощают. Знаю я вас, чертовых гринго. Путь к сердцу американца лежит через что? – через bill. То есть через счёт в ресторане. Путь к сердцу твоему, мой Билл, лежит чрез ресторанный bill…
А к моему? Наверное, через сравнительную филологию. Через этот неисчерпаемый кладезь, без которого жизнь была бы похожа чёрт знает на что. Вот, скажем, ложка. Предмет простой. То есть вполне подлежащий языковой декодификации. Теперь смотрим: на американском слэнге “ложка” будет как? – “Shovel”. “Лопата”. А на русском – “миномёт”. Чувствуете разницу, господа? В этой разнице – всё про национальный характер, их и наш. Американец гребёт клетчатку в рот не спеша, но с размахом, размеренно, обстоятельно, пока всю не загребёт – не остановится. Русскому, как правило, не до обстоятельности. Ему дай бог хоть половину боезапаса расстрелять, неважно в какую сторону, пока тарелку не отняли.
Петров влил в себя, может быть, только два “миномёта” супа, когда к ним подъехал толкаемый официантом хромированный столик на резиновом ходу, а на столике этом, в окружении мелких тарелочек со спаржей, шпинатом, картофелем-фри, гуайавой, стручковой фасолью и приправами, им принесли чампадонго. Поднимавшийся с блюда аромат миндаля заползал глубоко в ноздри и оседал в пещерах носоглотки густым разноцветным облаком. Официант убрал нетронутую Петровым плошку с супом и поставил перед ним широченное блюдо, в которое свалил огромный ломоть дымящегося мяса, после чего принялся обкладывать это мясо многочисленными приправами. Американец шумно задышал. Петров с тоской и отвращением на него покосился.
Да что ж это такое, подумал Петров. Не учат их, что ли, как вести себя в присутственных местах?.. У нас в «Лесной школе» под Челобитьево – хорошие манеры всю жизнь шли даже впереди политинформации. То есть уже на вторую неделю обучения появляется инструктор по этикету и объясняет зеленоротым, что съедать нужно от двух третей до половины того, что тебе положено в тарелку. И зависит это от категории заведения и ранга сотрапезника. Если ты в Белом Доме с Президентом США обедаешь – съедаешь половину. Если в марсельском портовом кабаке с Нюськой Катастрофой, работавшей с советскими моряками под видом марсельской шлюхи на предмет контрабанды, то – две трети. И больше не моги. На вилочку еды набирать чтобы гуленька могла в один присест склюнуть и ни граммом больше. Жевать вообще не рекомендуется. Запивать и думать не смей…
Официант, разложив малую часть чампадонго по тарелкам, а большую часть оставив дымиться и благоухать в центральном блюде, ушёл. Тут у Билла замурлыкал телефон. Он прижал трубку к уху и долго слушал кого-то, причмокивая и причавкивая, косясь блудливым глазом на полыхающее разноцветными ароматами розовое мясо.
– О'кей, – сказал, наконец, американец, убрав телефон. – Эдик, ты что же нам с тобой не наливаешь водки?
Петров потянулся за бутылкой и безропотно налил себе и Биллу по половинке. Он чувствовал, что сейчас будут озвучены какие-то новости.
– Эдик, – сказал американец, подняв в воздух рюмку. – Я хотел бы выпивать за э-э-э… дрюжбу и добрососатство… сосетство между нашими ведомствовами.
Петров просветлел лицом, почувствовав, как чувствовал лицом тепло от свечи толщиной в руку, вящую приятность грядущих новостей.
– Тфоё ведомство отшень и отшень помогло нашему ведомству!.. Да. Эдик, я должен передать тебе… я есть должен официально благодарить от нашего Государственный Департмент… за… за огромную помошчь. Got it[28]?
– Всегда пожалуйста, – меланхолично отозвался Петров.
– И ещё я должен передать…
Петров напрягся. Только бы никаких официантов сюда больше не сунулось, подумал он. А то америкэн фрэнд перепьётся и позабудет сказать о главном.
– …должен передать, что на счёт в Сан-Хосе, который ты мне назвал, обговоренная сумма переведена полностью!
Нет, не забыл, не забыл, сукин сын!
Порыв ветра с гор распушил зацветший третьего дня куст агавы в глубине полутёмного сада. Белые лепестки упали на заставленный яствами стол. С тарелки поднялось густое благоухание и окутало улыбающегося Петрова, повело, закружило его дипломатической формы голову с седоватыми висками, с аккуратнейшим пробором и бровями-стрелочками, отплясывавшими танец джигу. Рука Петрова сама собой, без малейшей инициативы со стороны коллеги, скользнула к бутылке и долила бокалы до краев. Один из лепестков упал в ёмкость Петрова и теперь кружился там на границе двух прозрачных сред, всё быстрее и быстрее, как дервиш, как волчок, как мельничное колесо в преддверии урагана.
– Билли, дружище, – сказал Петров, задумчиво наблюдая за беспокойным лепестком. – Маньянская агава цветёт, как ты знаешь, раз в жизни, но как – сразу пятнадцатью тысячами цветков. Так и настоящего друга зовут на помощь один раз, когда ситуация действительно серьёзна, но уж когда он, настоящий друг, приходит к тебе на помощь и встает с тобой плечом к плечу – вам с другом целый мир не страшен. Выпьем за настоящую мужскую дружбу, Билли, май френд.
Петров, а вслед за ним и потрясенный душевным тостом американец, выпили до дна.
– Это я не к тому, что я тебе раз помог и в кусты, – обожженной глоткой просипел Петров, нащупывая вилку. – Если что – обращайся завсегда.
При помощи ножа и вилки он отслоил от своего куска чампадонго изрядный ломоть, окунул его в острый соус нежно-малинового цвета, пахнущий тмином, укропом и белым перцем, запихнул его в рот и начал жевать с таким усердием, что струйка мясного сока из уголка рта вытекла на его чёрный смокинг. При этом мозги работали в автономном режиме, прикидывая, сколько надо будет отстегнуть от этих денег Серебрякову, а сколько ещё двоим коллегам – тем, кто кормился от щедрот ЦРУ.
