Павел Бергер - Замок темного барона
— Доктор Шталь? — удивленно уточнил Пауль, прежде чем приступить к выяснению, каким именно путем Хаос возобладал над Порядком.
— Именно так, — резко кивнула фройлян и тут же раздраженно продолжила, подтверждая худшие опасения Пауля: — Могу я узнать, по какой причине меня не встретили? Я ждала больше часа! Мне пришлось добираться сюда на такси и самой тащить багаж! — действительно, рядом с девушкой стоял внушительных размеров серый клетчатый чемодан. Он так же мало соответствовал пышной внешности молоденькой фройлян, как черный костюм и старомодное имя Агата.
Пауль вытащил из стола аккуратную папочку с почасовым графиком подготовительных мероприятий и попытался прояснить неприятный инцидент:
— Фройлян Шталь, у меня указана другая дата вашего прибытия — 10 мая, девятнадцать тридцать. Это завтра…
— Вы предлагаете мне стоять здесь до завтра? Даже стул не предложите?
— Фройлян всегда изъясняется так громко или для этого есть объективные причины? — Шеф Кольбах вошел в канцелярию, демонстрируя прекрасное расположение духа.
Шеф отличный спортсмен!
Он всегда бодр и весел после обязательной утренней пробежки.
Только долго ли сохранит хорошее настроение человек, приверженный порядку, споткнувшись о посторонний чемодан и обнаружив скандальную девицу прямо у двери рабочего кабинета? Кивнув на чемодан, герр Кольбах нейтрально уточнил:
— Фройлян собралась в отпуск? Что скажете, Пауль?
А что может сказать Пауль в такой ситуации?
Да он и рта открыть не успел, как снова раздались назойливые возгласы доктора Агаты:
— Герр Кольбах! Поведение ваших сотрудников просто возмутительно! Я ждала на вокзале больше часа, потом сама тащила этот тяжелый чемодан, я так устала… — грудастая фройлян сменила тактику, и вместо крика принялась жалобно хныкать: — Хотелось бы принять душ с дороги, вздремнуть, а мне даже не предложили стул!
По едва заметно побледневшим скулам начальника Пауль понял, что барометр настроения Шефа неумолимо смещается от «ясно» к «облачно». Безусловно, герр Кольбах очень выдержанный человек, как и подобает истинному арийцу, он своего раздражения никогда не демонстрирует. Просто его улыбка становится совсем формальной, а речь едкой и ироничной — вот как сейчас.
Кольбах скупым жестом указал на стул в самом дальнем углу комнаты:
— Присаживайтесь, доктор! Приятно удивлен своей популярностью у милых дам. К сожалению, не припоминаю, когда мы были представлены друг другу… Офицер Ратт, подскажите, — Карл Кольбах демонстративно потер виски, украшенные ранней сединой, длинным пальцами с безупречным маникюром. (Шеф чрезвычайно аккуратен и не выносит неухоженных рук.) — Возможно, у меня наблюдается настолько быстро прогрессирующий склероз, что я даже о нем уже успел позабыть? Нет?
— Доктор Агата Шталь. Член организационного комитета, рекомендована попечительским советом, — выпалил Пауль скороговоркой, пытаясь подавить смех: он, вообще-то, и по менее значительным поводам, чем шуточки Шефа, может хохотать совершенно искренне и долго. Такой уж у Пауля характер, что поделать.
Бывало, прежний шеф дядюшка Корст Пауля частенько стыдил: мол, не красит улыбка полицейского офицера. В ответ Пауль только плечами пожимал. Каждый знает: Гестапо — это вам не какая-то там замшелая полиция времен Веймарской республики4, способная разве что мелких воришек по ярмаркам ловить да драть ребятишкам уши за каждое случайно выбитое стекло!
Зато Шеф Кольбах говорит, что человеку с такой улыбкой, как у Пауля, люди должны доверять на интуитивном уровне, что смех — серьезный эмоциональный ресурс, которым следует пользоваться рационально. На этот раз Пауль счел разумным «эмоциональный ресурс» поберечь и со всей возможной серьезностью зачитал из папочки:
— Доктор Шталь подтвердила участие в работе организационного комитета с 17 мая. У меня имеются копия письма с приглашением, ответ и телеграмма о дате прибытия…
Шеф Кольбах чуть заметно приподнял бровь — явный знак, что крикливая фройлян ему изрядно докучает, и ответил уже обычным суховато-усталым голосом:
— Вот видите, сегодня только шестнадцатое. Нет повода драматизировать. Конечно, доктор, коллеги вам помогут доставить багаж в гостиницу и разместиться, но оплачивать проживание за эти сутки вы будете самостоятельно. Бюджет подготовительных мероприятий рассчитан очень жестко…
— Я не имею средств оплачивать чужие ошибки, — фройлян Доктор надула пухленькие губки и расположилась на стуле поудобнее, как будто собиралась провести на нем все последующие двадцать четыре часа, и сурово добавила: — Это возмутительно! Я подам жалобу Рейхсфюреру!
— Если речь идет об официальной жалобе, ее следует направить в организационный комитет — председателю, то есть присутствующему здесь штандартенфюреру Кольбаху! Для Рейхсфюрера этот фестиваль лишь малая толика бремени забот о расцвете германской культуры! Избавьте Генриха от таких мелочей! — пропетый незнакомым, мягким, богато окрашенным баритоном бюрократический спич привел Шефа в настоящее бешенство.
Если бы кто-то спросил мнение офицера Ратта в связи с этим, то Пауль сказал бы: такая реакция вполне обоснованна. Потому что младший по званию офицер обязан по форме доложить о прибытии вышестоящему лицу и ждать дальнейших распоряжений, а не указывать штандартенфюреру, как поступить! А ведь раздражение, тем более гнев, может губительно сказаться на здоровье Шефа: у герра Кольбаха язва желудка в состоянии устойчивой ремиссии! Пауль осуждающе воззрился на дерзкого нарушителя.
— Штурмбанфюрер фон Клейст, личный помощник вице-президента Фонда развития оперного искусства профессора Вейстхора5, прибыл для участия в работе организационного комитета музыкального фестиваля, — запоздало исправил свою оплошность молодой человек.
2. Последний аристократ
Вот он оказывается каков — любимец Рейхсфюрера!
Барон фон Клейст — последний отпрыск древнего дворянского рода, испокон веку владевшего Ы-бург-ским Замком и окрестными землями.
Молодого человека звали Зигфридом.
Разве могли назвать своего златокудрого первенца иначе покойный барон Отто фон Клейст — один из первых германских летчиков, гроза англичан в хмуром небе и на зеленых спортивных площадках, и его супруга баронесса Ута? Ради брака с героическим аристократом австрийская красавица Ута Раушен, подающая надежды пианистка, даже отказалась от музыкальной карьеры, отдав дань музыке в имени очаровательного сынишки…
Сейчас внешность Зигфрида вполне оправдывала его гордое, дышащее тысячелетней мифической силой имя. Сомневаться не приходилось: молодой офицер принадлежит к чисто нордической группе. То есть у него были такие же выступающий подбородок, высокий лоб, мужественно тонкие губы, скрывающие здоровые, ровные и абсолютно белые зубы, уши прав ильной формы и размера, прямой классический нос, как и у самого Пауля. И совершенно такие же глубокие, синие, как вода в местном озере, глаза. Зато в отличие от пушистых, но белесых ресниц гауптштурмфюрера Ратта фрау Природа, благоволившая к аристократам, как всякая дама преклонных лет, одарила Зигфрида черными стрелами ресниц и породистыми высокими бровями. Причем бровями совершенно темными, пожалуй, даже слишком темными для человека с золотыми локонами и безупречной, мраморно бледной кожей, темными настолько, что они придавали официальному лицу штурмбанфюрера совершенно неуместный драматизм — как у загримированного мима.
Хотя… артистизм этот мог быть и следствием хорошего академического образования! Барон фон Клейст блестяще окончил Венскую консерваторию. Он мог бы стяжать славу как теоретик музыки или оперный режиссер, но предпочел вернуться в Берлин и вступить в СС, где с шумным успехом проявлял себя в качестве постановщика менее художественных, зато куда как более масштабных и впечатляющих мероприятий — шествий, митингов, парадов и съездов. Его редкое организаторское дарование, помноженное на музыкальный талант, ценили знатоки пропаганды на самом высоком уровне. Но барон фон Клейст был не только мастером создавать впечатляющие зрелища. Он еще и чудесно пел…
Профессионально поставленный голос Зигфрида взлетал в оперных ариях и партийных гимнах над стадионами и площадями — к самому небу! И томно спускался вниз туманом из хрустальных ноток, оседая прямо на непокрытые головы новых бонз возрожденного Рейха. Молодой барон взывал к самым глубоким и темным струнам их арийских душ так трепетно, что даже сам Рейхсфюрер называл талантливого юношу не иначе как «наш златокудрый соловей». Понятно, что Зиги-соловей очень скоро стал одним из самых молодых штурмбанфюреров в СС. Даже его утомительная привычка закатывать многочасовые истерики и постоянно изрекать мрачнейшие прогнозы на будущее была объявлена уникальным, ниспосланным свыше, пророческим даром.
