Норман Мейлер - Призрак Проститутки
Вилли. Как я тебе завидую! С кем-нибудь новеньким познакомилась?
Модена. Фрэнк представил меня человеку по имени СЭМ ФЛАД. Держится невероятно самоуверенно, и все, кто сидел за его столом, с почтением относились к нему. Мне эта компания понравилась. Все мужчины выглядели будто персонажи музыкальной комедии.
Вилли. Что, все такие красавцы?
Модена. Да нет, я имею в виду мюзикл типа „Парни и куколки“. Один там был под потолок ростом и тянул фунтов эдак на триста. А другой выглядел мерзопакостнее жокея. Остальных можно было разделить на пять категорий. Такие рожи! Но как только Сэм Флад усадил меня рядом с собой, все уткнулись в свои тарелки и не смели глаз поднять. Потом все члены Клана стали по очереди подходить к нашему столику. Все подходили здороваться с Сэмом Фладом. А он восседал как король. Иногда даже не удостаивал подошедшего взглядом. Сэмми Дэвис-младший — звезда! — подъехал со своей ослепительной улыбкой, а Сэм Флад только отмахнулся: мол, катись. Сэмми как ветром сдуло. „Разве вы не знаете, кто это?“ — спросила я у мистера Флада. „Я знаю, что это, — сказал он. — Пиковая двойка. Не стоит внимания“.
Вилли. А как выглядит этот мистер Флад?
Модена: Среднего роста. Скорее урод, чем красавец, но по-своему обаятельный. Прекрасно одет и с хорошим загаром. В общем, настоящий мужик, но не грубый. Может, он президент „Дженерал моторс“?..
Вилли. Ха-ха!
Модена. Когда появляется Фрэнк, все вскакивают. А Сэм — как папа римский. Кажется, от него исходит что-то такое тяжелое-тяжелое, что притягивает и одновременно отталкивает.
Вилли. Обалдеть!
Модена. Вот именно.
Вилли. Он тебе свидание назначил?
Модена. Попытался, но я сказала, что утром, в одиннадцать, должна лететь в Вашингтон — работа. Тогда он говорит: „Я договорюсь — тебя переведут на другой, более удобный рейс“. Я сказала, что хочу полететь, как намечено. Не стала рассказывать, как всем у нас в „Истерн“ осатанело мое меняющееся расписание.
Вилли. Как он воспринял отказ?
Модена. Он сказал: „Меня умывали и раньше, но не такими нежными лапками“. И захохотал над собственной остротой. Господь свидетель, дружок, этот тип не отступится. Сэм Флад слишком любит себя.
Вилли. И на этом конец?
Модена. Боюсь, это только начало. Когда два дня спустя я вернулась в Майами, в моей комнате стояли двенадцать дюжин желтых роз — шесть дюжин были доставлены утром этого дня и шесть днем раньше.
Вилли. Разве желтые розы не означают ревность?
Модена. Если так, то огромную. С тех пор шесть дюжин желтых роз появляются каждый день.
Вилли. Как ты думаешь, Фрэнк сказал ему про Джека?
Модена. Вот это вопрос!»
(31 марта 1960 года)
Ваш
ФИЛД.Закончив работу, я поехал к себе в «Королевские пальмы». Было около полуночи, и, хотя пик похмелья давно миновал, Джанкана с его желтыми розами стал неплохой затравкой для ночного кошмара. Странные видения не заставили себя ждать. Огромный старый кондиционер то принимался урчать будто разбуженный гиппопотам, то, постанывая, затихал в углу. И тогда наваливалась изнуряющая духота. Я плавал в испарине и поднялся утром с тревожным чувством, окончательно решив для себя: надо звонить отцу.
15
Итак, решено, но как до него добраться? Я не знал ни его закодированного номера, ни псевдонима. Догадывался, однако, что он должен подчиняться напрямую Ричарду Бисселу. На этом уровне в Эпицентре могли работать два, максимум три человека. Позже, приехав в «Зенит», я заглянул в наше штатное расписание и нашел там на соответствующем иерархическом пятачке ХРЕБЕТ, ГИТАРУ и ГАЛИФАКСА.
Сотрудникам не рекомендовалось выбирать кличку по принципу даже весьма отдаленного сходства или аналогии, но мой отец наверняка игнорировал это правило. В семнадцать лет он выиграл парусные состязания юных шкиперов, гонку Бар-Харбор — Галифакс (тот, что в Канаде), и для первого шага мне этого было достаточно.
Воспользовавшись прямым проводом в Эпицентр, я всего лишь набрал три цифры личного кода ГАЛИФАКСА, и секретарша отца Элеонора подняла трубку. Ее голос я узнал сразу. Я раза два видел эту даму — оперативную, мрачноватую, относительно молодую старую деву, носившую пучок и полжизни прослужившую при отце. Она была с ним всегда и всюду — в Вене, на Ближнем Востоке и на Дальнем, да и, насколько я понял, в Гондурасе тоже во время Гватемальской операции. Ходили слухи, сказала мне однажды Киттредж, что Элеонора была любовницей Кэла.
Естественно, увидев ее после этого сообщения, я уделил ей больше внимания. Особым дружелюбием она не отличалась. Губы ее были неестественно сжаты, глаза горели. Она умела хранить секреты. Сейчас, услышав в трубке ее голос, я подумал, что даже не знаю, Элеонора — это имя или ее кличка?
— Элеонора, — произнес я в трубку, — это Роберт Чарлз из ГОТОРНА. Если вы заглянете в скрижали Эпицентра, то, я полагаю, любезно согласитесь соединить меня с ГАЛИФАКСОМ.
— Обойдемся без этого, — ответила она. — Мне известно, кто такой Роберт Чарлз.
— Тем проще.
— Друг мой, неужели вы думаете, что тетя будет носиться по коридорам всякий раз, как новый голосок прорывается к нам из «Зенита»? Куда проще всех вас запомнить.
«Настоящая вторая жена», — подумал я.
— Ну так, — торопил я, — он на месте?
— Какой режим — общий, конфиденциальный или поиск? Уточните, Роберт, — напомнила она с наслаждением в голосе.
— Поиск. — Это означало, что мне перезвонят в кабину.
— Он свяжется с тобой через час, — отрубила она и повесила трубку. В ожидании звонка я занялся разбором скопившейся документации. С начала работы над расшифровками для Проститутки мой письменный стол в «Зените» превратился в валун на пути потока текущих бумаг. На этот раз их застряло не менее полусотни. Хотя примерно половину из них можно было просто подшить или уничтожить, были и такие, что ждать не могли. Приходя в контору после целого дня мотания по рекрутским явкам, я никогда не знал заранее, что меня ждет — маленькая радость или большая беда. Я перелистывал скопившуюся кипу, когда раздался звонок «кустовой» секретарши. Меня вызывали к непрослушиваемому телефону.
Кабина в «Зените» была настоящей душегубкой. Режим поиск срабатывал только при плотно закрытой двери, и тут же вырубался кондиционер. Потоотделение нарастало в геометрической прогрессии с каждой минутой разговора.
— Роберт Чарлз, — голос на том конце провода, должно быть, звучал отчетливо и сердечно, но, пройдя через шифратор и дешифратор, он пахнул мне в ухо могильной сыростью, — ты в самом деле тот, за кого себя выдаешь? Элеонора не ошиблась?
— Все верно, сэр, нахожусь при исполнении.
— Ха! Ты что, считаешь, я не знаю, где ты?
— Я считался с такой возможностью.
— Эдуардо держал меня в курсе. Сынок, ты волен усомниться в этом, но я как раз собирался как-нибудь в ближайшем будущем преломить с тобой хлебец. Да и причаститься не мешало бы.
— Это было бы здорово, отец.
— Ладно, так что там у нас?
Я знал его достаточно хорошо, чтобы с ходу перейти к делу.
— Тут прошла информашка, — сказал я, — что ты собираешься погасить одного крепкого парня. — Это словечко «погасить» было из нашего старого летнего набора в Мэне и означало, что фауна обеднела еще на одного угодившего под колеса зайчонка. — Мой источник, — добавил я, — из фронта.
— Малыш, телефон не прослушивается. Скажи, черт возьми, из какого дырявого мешка фронта это попало тебе в уши?
— Фаустино Барбаро.
— Слыхал об этом господине. Политикан пузатый.
— Дассэр.
— И что он тебе напел?
— Сказал, что хочет поговорить с тобой.
— Многие хотят, включая собственного сына. Только не всегда понятно, что им, собственно, нужно.
Никогда не стоило будить в нем зверя, и данный случай не был исключением. Его голубые глаза, должно быть, так и сверкали. Как бы там ни было, я не собирался занять позицию умолчания.
— Барбаро связан с мафией, — сказал я, — и утверждает, что кто-то из них указал на тебя как на своего заказчика в устранении Фиделя Кастро.
— Ничего подобного, — моментально отрезал он, а затем после недолгой паузы добавил: — И как долго ты носил в себе эту паршивую сплетню?
— Пару ночей. Как видишь, я не настолько поверил в нее, чтобы сразу броситься к телефону.
— Тогда раз и навсегда заруби себе на носу. Это ни в моем стиле, ни в стиле господина Даллеса, ни господина Биссела — ввязываться в такое дело ради кучки тухлых раков.
— В самом деле не похоже, я понимаю.
— А кто эти типы, про которых говорил Барбаро?
— Он отказался их назвать, настаивал на том, что ему нужен ты.
