Владимир Черносвитов - Сейф командира «Флинка»
— Жаль. Очень жаль.
Помолчал, вздохнул и поднялся:
— Ну, что ж, насильно, как говорится, мил не будешь. Извините за беспокойство.
Пошел. Но, уже взявшись за ручку двери, обернулся:
— Можно все же один вопрос, сугубо личный? Почему вы так злы со мной? Ведь мы даже не знакомы.
Лида саркастически усмехнулась:
— Не понимаете? Ну, конечно, где же вам понять!
— Истинно не понимаю. Больше того: просто ошарашен.
— Бросьте. А то станете еще уверять, что ничего обо мне не знаете. Не надо, противно.
— Уверять не стану, но скажу, что это действительно так.
— Ну, знаете!.. — Лида с силой вдавила сигарету в пепельницу. — Как меня зовут, вам известно. Как я выгляжу, известно. Где живу, где работаю и даже в какую смену — все известно! А вот кто я, что я — не известно! Вы что, дурочкой меня считаете? Или сами дурачком прикидываетесь?
Сысоев прикрыл дверь и вернулся. Сказал отрезвляюще:
— Послушайте, Лида. Честного слова я вам не даю только потому, что нечестных у меня нет. Как каждый чекист, я могу чего-то не сказать, на что-то не ответить, о чем-то умолчать, но врать, обманывать — не в моих правилах. К чему я это говорю? Хотите верьте, хотите не верьте, но я действительно не знаю о вас решительно ничего.
Как каждая чуткая и умная женщина, Лида почувствовала, что говорит он искренне, и посмотрела на него уже с оттенком недоверчивого удивления или любопытства. Сысоев же продолжал:
— Я не разглашу служебной тайны, если скажу вам: да, я мог бы узнать не только ваше имя и адрес. У нас есть такие возможности. Но я просто не счел нужным это делать. Зачем? Я шел к вам с открытым забралом, ничуть не таясь, как вы сразу в этом убедились. Ведь на лбу у меня не написано и за язык меня никто не тянул сразу называться... Я шел к вам, не тая за пазухой ни камушка, намереваясь просто спросить... Поэтому мне и в голову не приходило наводить о вас какие-либо справки. И когда вы вдруг превратились в разъяренную тигрицу... Я даже испугался! Честно признаюсь.
Лида прикусила губу, живо представив себе их вчерашнее «знакомство». Злость ее остывала. Она даже оценила: другой бы на его месте — ого! А этот ничего, даже иронизирует над собой. Удивительно.
— Вот этого, Лида, я никак в толк не возьму — за что вы меня так?.. Почему?
Лида примирительно махнула рукой:
— Ладно, не будем об этом. Спрашивайте, что хотели. Отвечу. Вы же не чай пить пришли и не обиды свои выяснять.
— А что, чайку бы и впрямь неплохо, — заметил Сысоев. — Однако и на вопрос уже времени не осталось: мне пора. Может быть, вы согласитесь продолжить наш разговор? Хорошо бы сегодня.
Сысоев мог бы и не спешить сейчас, но — так надо! Надо, чтобы Лида вышла на разговор заранее готовой, а не вдруг согласившейся.
— Сегодня... Часа через два — устроит? У меня тоже дела. Куда мне явиться? — суховато спросила Лида.
— Зачем являться? Вам же сегодня еще на дежурство. Если позволите, я сюда вернусь...
Остановив на улице такси, Сысоев приехал на службу, доложил Рязанову ход дела, дал поручения помощникам. Затем отправился проведать Сергея. Близ госпиталя нагнал Лиду. «Так вот какие у нее дела. Ясно», — весело подумал капитан и сказал шоферу:
— Не останавливайтесь, Виктор, езжайте дальше.
Тот молча проехал мимо подъезда: работал у чекистов давно и ничему уже не удивлялся.
...В назначенное время Сысоев снова поднялся в мезонин. Лида вернулась и — в хорошем настроении. Во всяком случае, встретила без недовольства и даже налила чаю. Села в любимое кресло, держа свою чашку на коленях.
— Ну, так чем вас моя личность заинтересовала? — сразу приступила к делу, давая понять, что чай — это еще не расположенность к беседе.
— Извините, Лида, но, собственно, ваша личность у меня интереса не вызывала. Я хотел немного поговорить о ваших родных...
— У меня нет родных, — перебила она. — Не о ком говорить.
— Этого я не знал. Простите. И давно вы без отца-матери?
— Отца я вообще не видела. А мама умерла, когда мне едва исполнилось шестнадцать.
— И ни сестер, ни братьев, ни родственников?
Лида мотнула головой: нет.
— Плохо. Представляю, каково это, в шестнадцать-то!.. — искренне посочувствовал Сысоев. Помолчал. — А вы не покажете мне фотографии родителей. Может быть, семейная есть.
— Зачем вам?
— Надо, знаете... Да вы не тревожьтесь, ничего неприятного...
— А я и не тревожусь, — опять прервала она.
Поднялась, поставила чашку на письменный столик, порылась в его ящичках. Дала Сысоеву две фотографии. На одной он увидел Лиду-девочку с матерью, на другой — одну мать, совсем еще молодую. И внутренне взволновался, пораженный сходством с женщиной на «подводном» портрете. Чутье чекиста подсказывало ему, что сейчас он выходит на какой-то существенный, если не весьма важный след.
— Красивая женщина. И, знаете, вы очень похожи на нее! А на папу?
— Не знаю. У меня нет его фотографий.
— Ни одной? — удивился Сысоев. — Ну как же это...
— Да вот так! — вскипела Лида. — Будто не знаете! Снова взялись ворошить!
— Не надо, Лида, перестаньте... — Сысоев сказал это тихо и мягко, будто дружескую руку на плечо положил. — Я вовсе не хотел вас огорчать, а тем более ворошить что-то. Повторяю: я действительно ничего не знаю о вашей семье и жизни. И прошу: расскажите мне сами, что произошло, — попросту, откровенно. Не опасайтесь: я вам верю и все пойму правильно. Уверяю вас.
В интонации его было столько убеждающей душевности, что Лида успокоилась. И — неожиданно для самой себя доверчиво — поведала Сысоеву:
— Папа мой был военным моряком, балтийцем. Командовал «малым охотником», затем — торпедными катерами. Это я уже от мамы узнала, когда подросла... Война началась — меня еще и не ожидалось. Папа воевал. Был ранен. После госпиталя получил отпуск, побыл дома... И снова в море... И погиб! «Пропал без вести» — сообщили. А вскоре я родилась. Маме было очень тяжело. Как всем вдовам... Но нас все жалели и уважали, нам помогали. Везде. Все. И вдруг...
Лида отвернулась, замолчала, волнуясь.
— Оказалось, что папа жив и нашелся? — догадался Сысоев.
— Оказалось, — горько подтвердила Лида. — Да еще как!.. Вдруг к нам пришли с обыском, забрали все папины бумаги, снимки, письма... Маму стали часто вызывать, допрашивать... Сняли пенсию, какую мне назначили, за папу. Все от нас отвернулись. Мама не выдержала и уехала со мной в Залив. Ни к кому, просто — лишь бы уехать в какую-нибудь глушь. Но там нам еще хуже стало. Потому, что приехали туда уже «жена и дочь изменника и предателя»! Там через год мама умерла — от горя и стыда. Она очень любила папу.
— Вот оно как... Да-а... Скверно, очень скверно... Пережить такое!.. А как это узналось?
Лида почувствовала в голосе чекиста самое искреннее огорчение и сочувствие, пояснила:
— Очень просто. Объявился офицер с папиного корабля, уцелевший. Он долго был в плену, потом, кажется, в лагере у американцев... Точно не знаю. В общем, вернулся он и доказал, что папа вовсе не погиб, а предал команду и ушел к врагу, изменив Родине и присяге.
— Предал и ушел, — хмуро повторил Сысоев. — Страшная вещь. А кто этот офицер, как его звали?
— Звали... Забыла! А мама часто, очень часто называла его, я думала — на всю жизнь запомню! Нет, забыла.
— Постарайтесь вспомнить.
— Вам-то он зачем?.. Постойте, постойте... Вспомнила: не то Филиппов, не то Филимонов.
— Филиппов или Филимонов, — снова повторил Сысоев. — Впрочем, не все ли равно? А как, Лида, вы сюда, в Балтиморск, попали?
Лида чуть смущенно помешкала. Чиркнула спичкой, прикурила:
— Просто приехала — и все.
— Просто так? Не имея здесь никаких знакомых? Ну, хотя бы среди моряков?
Памятуя рассказ Сергея, Сысоев неспроста спросил о моряке. И не промахнулся — Лида вспыхнула и вызывающе ответила:
— Ну, допустим, имела. И что с того?
— Ровно ничего. Странным было бы обратное. Просто интересно: кто он, кем приходится вам?
— Кем? Любовником, сожителем.
— Зачем вы так... грубо, цинично!
Лида махнула рукой и замолчала. Прошлась по комнате, нервно сжимая пальцы до хруста суставов. И вдруг поведала:
— Когда мама умерла, мне совсем невмоготу стало. Одна, ни кола ни двора... Школу кончать — жить не на что. Работать в Заливе негде, да и что я умею!.. В техникум сунулась — не прошла. И тут встретился этот романтик моря с поэтической фамилией Зорин. Он в какую-то командировку приезжал. Заворожил, очаровал и предложил ехать с ним в Балтиморск, там пожениться. Как же, офицер, рыцарь, муж, друг! Устроит учиться, покой, счастье подарит. Много ль мне надо-то!.. Подарил! Едва приехали, залебезил: лет тебе еще мало, нас не поженят — называйся пока сестрой. Затем оказывается — пропойца он. Терплю, куда денешься. Ни о какой учебе, покое, заботе и речи уже нет. Молчу. Наконец еще сюрприз: он женат давно! Что тут делать? А он уже сам решил: взял и выгнал меня. Как кошку, среди ночи. Только кошка хоть в шубе, а на мне одно платьишко...
