Маргарет Трумэн - Убийство в ЦРУ
Она рассказала ему.
8
Сан-Франциско
Доктор Джейсон Толкер, сидя в номере гостиницы «Марк Хопкинс», дозванивался по телефону до своей приемной в Вашингтоне.
— Есть что-нибудь срочное? — спросил он дежурную.
— Все может подождать. — Она продиктовала ему список звонивших, в котором значилась и Коллетт Кэйхилл.
— Откуда она звонила? — спросил доктор.
— Она оставила телефонный номер в Вирджинии.
— Хорошо. Вернусь, как планировалось. Я еще позвоню.
— Прекрасно. Какая у вас погода?
— Дивная.
Часы показывали два пополудни. До назначенной на шесть часов встречи в Саусалито оставалось еще много времени. Толкер надел белый крупной вязки свитер, удобные прогулочные ботинки, перебросил через руку плащ, покрасовался с минуту перед зеркалом, отразившим его в полный рост, затем прошелся по Калифорния-стрит до Чайнатауна,[7] где, посетив дюжину продуктовых лавок, тщательно отобрал внушительное количество самых разных припасов. В обширном круге интересов доктора китайская кухня занимала не последнее место. Сам Толкер считал себя в приготовлении китайских блюд мастером мирового класса, что было недалеко от истины, хотя (как и в случае со многими другими увлечениями) склонен был переоценивать свои достижения. Похвалялся он и большой коллекцией отборных записей джаза, но, как однажды заметил его приятель, подлинный фанат джаза: «Коллекция эта имеет большую ценность для самого Джейсона, чем для музыки».
Накупив китайских специй, которых, как он знал, не достать ни в Вашингтоне, ни даже в нью-йоркском Чайнатауне, Толкер вернулся в гостиницу. Он принял душ, переоделся в один из костюмов, которые во множестве пошил в Лондоне у Томми Наттера, поднялся на «Вершину Марка», сел со стаканом содовой за столик у окна и долго смотрел, как туман переваливался через мост Золотые ворота, прежде чем укутать мраком весь город. Прекрасно, подумал он, то, что нужно. Глянув на часы, доктор расплатился, сел во взятый напрокат «ягуар» и направился к мосту и месту встречи на другом берегу.
Он проехал по улицам Саусалито, краем глаза замечая огоньки Сан-Франциско на том берегу залива, которые то пробивались сквозь туман, то таяли в нем, затем свернул на улочку, застроенную в начале жилыми домами, которые затем постепенно сменились мелкими предприятиями. Заехав на мощеную стоянку для трех машин перед двухэтажным белым оштукатуренным домом, выключил двигатель и фары, посидел немного, прежде чем выйти из машины, и пошел к боковой двери дома, выкрашенной красной краской. Доктор постучал, расслышал шаги спускавшегося по железной лестнице и отступил перед дверью, которую открыл пожилой человек в серой шерстяной кофте на пуговицах, надетой поверх бордовой водолазки. Брюки на нем сидели мешковато, ботинки скособочены. Шишковатое, все в глубоких морщинах лицо его походило на старинную мозаику. Голову украшали космы седых нечесаных волос.
— Приветствую, Джейсон, — сказал он.
— Билл, — приветственно обронил Толкер, минуя его и заходя в дом. Дверь за ним закрылась с глухим стуком. Оба поднялись по лестнице на второй этаж. Доктор Уильям Уэйман распахнул дверь в свой просторный, заставленный всяким барахлом кабинет. Там сидела женщина лет, на взгляд Толкера, примерно тридцати пяти. Сидела она в темном углу кабинета, единственный свет, освещавший ее лицо, падал из покрытого грязью окна в задней стене дома.
— Харриет, это доктор, о котором я тебе говорил, — сказал Уэйман.
— Добрый день, — донесся из угла тоненький голос, выдававший нервозное состояние женщины.
— Добрый день, Харриет, — откликнулся Толкер. К женщине он не приблизился. Вместо этого подошел к столу Уэймана, присел на краешек, кончиками пальцев выравнивая складки на брюках.
— Харриет — та самая особа, о которой я тебе говорил по телефону, — пояснил Уэйман, усаживаясь в кресло рядом с женщиной. Он взглянул на Толкера, освещенного светом настольной лампы с гибкой ножкой.
— Да, это произвело на меня впечатление, — отозвался Толкер. — Пожалуйста, расскажите мне немного о себе сами, Харриет.
Женщина принялась было рассказывать, потом умолкла, словно кто-то поднял от грампластинки рычаг с иголкой.
— Кто вы такой? — спросила она.
Уэйман ответил ей спокойным, терпеливым тоном, в котором звучала отцовская забота:
— Он из Вашингтона и очень много знает о нашей работе, участвует в ней.
Толкер оторвался от стола и подошел к ним. Склонившись к женщине, он произнес ласково:
— Я думаю, то, что вы делаете, Харриет, замечательно, очень смело, очень патриотично. Вы должны очень и очень гордиться собой.
— Я горжусь… просто мне… иногда я пугаюсь, когда доктор Уэйман приводит сюда чужих.
Толкер засмеялся. Смех звучал ободряюще.
— Я думал, — сказал он, — это доставит вам удовольствие, Харриет. Можете не сомневаться, вы не одиноки. В этом участвуют тысячи людей, и все они такие же, как вы, — талантливые, увлеченные, хорошие люди.
Толкер увидел легкую улыбку на ее лице. Она заговорила:
— Я не очень-то нуждаюсь в хвалебных речах, доктор… как вас зовут? — Это было произнесено голосом самоуверенным, недружелюбным, в котором ничего не осталось от той любезности, что звучала при знакомстве.
— Доктор Джеймс. Ричард Джеймс. — Он обернулся к Уэйману: — Хотелось бы взглянуть на тесты, Билл.
— Хорошо. — Уэйман положил руку на руку Харриет, покоившуюся на ручке кресла, и сказал: — Харриет, вы готовы?
— Готова и всегда буду готова, — ответила она голосом, который, казалось, исходил от другого человека. — Представление начинается, доктор Д-ж-е-й-м-с.
Уэйман бросил взгляд на Толкера, затем сказал ей ровным голосом:
— Харриет, я хочу, чтобы вы закатили глаза до самой макушки, насколько сможете. — Положив указательный палец на ее бровь, он добавил: — Взгляните вверх, Харриет. — Толкер подался вперед и впился взглядом в ее глаза. Уэйман продолжал: — Так, Харриет, хорошо, насколько можете дальше. — Зрачки исчезли, на лице женщины молочно бегали лишь две глазницы.
Толкер кивнул Уэйману и улыбнулся.
— Теперь, Харриет, — монотонно говорил Уэйман, — я хочу, чтобы вы держали глаза в этом положении и медленно опустили веки. Вот так… очень медленно… хорошо. Сейчас вы чувствуете себя совершенно расслабленной, не так ли? — Она кивнула. — Теперь, Харриет, ваша рука, та, которой я касаюсь, становится легкой, воздушной, как будто к ней привязали дюжину воздушных шариков, наполненных гелием Так… так, чудесно. — Рука женщины поднялась в воздух и зависла, словно подвешенная на невидимой проволочке.
Уэйман повернулся к Толкеру и сказал:
— Эта женщина — круглая «пятерка», лучше я не встречал.
Толкер хмыкнул и наклонился близко к лицу испытуемой.
— Харриет, это доктор Джеймс. Как вы себя чувствуете?
— Чувствую себя хорошо.
— Мне хотелось бы попросить вас сделать кое-что.
— Я… я не могу.
— Она, — вмешался Уэйман, — откликается только на меня. Что тебе нужно, чтоб она проделала?
— Заучила фразу и была уведомлена, что я тот человек, которому она должна ее повторить.
— Хорошо. Харриет, я хочу, чтобы вы запомнили то, что я сейчас вам скажу. Этого вы не должны говорить никому, кроме того человека, который вам скажет: «Повис густой туман». Вы поняли?
— Да, — донесся словно из глубокого сна ее голос.
— Я хочу, чтобы вы запомнили: «Есть четыре человека. Двое из них хорошие, а двое плохие. Плохих зовут Билл и Салли». Вы поняли?
— Да.
— Когда я скажу, чтобы вы вышли из приятного расслабленного состояния, которым вы наслаждаетесь сейчас, вы запомните эту фразу и повторите ее только тому, кто скажет: «Повис густой туман».
— Да.
— Я начинаю считать в обратную сторону, от пяти до одного. Как только я скажу «один», вы откроете глаза и почувствуете, что вам очень хорошо, что вы очень спокойны. Готовы?
— Да.
— Пять — четыре — три — два — один.
Моргнув, женщина открыла глаза, безмятежная улыбка озарила ее лицо.
— Чувствуете себя хорошо? — спросил Уэйман.
— Да. Чувствую себя хорошо.
— Вы так спокойны на вид, так умиротворены, — сказал Толкер.
— А вы кто? — спросила женщина.
Толкер засмеялся.
— Вы же знаете, кто я такой. Я был представлен вам всего несколько минут назад.
— Да, помню. Доктор Джеймс.
— Правильно. И я спрашивал вас, какими вы находите четырех человек, о которых мы говорили.
Женщина глянула на Уэймана и нахмурилась.
— Вы же знаете, о ком я, — продолжал Толкер, — о тех четверых, которых мы обсуждали. Хотели узнать, кому мы можем доверять, а кому доверять не можем.
— Я ничего не понимаю, — сказала женщина.
— Конечно, не понимаете, — откликнулся Уэйман. Он обернулся к Толкеру и сказал: — Приступайте.
