Иван Дорба - «Третья сила»
— Вилли — соня, любит поспать. Часикам к одиннадцати, когда прибывает большое начальство, он пойдет на Успенскую горку. — Чегодов поглядел на часы и поднялся. — Скоро семь, до комендантского часа осталось шестьдесят восемь минут. Время у нас есть. Что, если с Брандтом поговорить?
— Яснее, Олег! — Боярский поднялся и тоже взглянул на часы.
— В больнице всего три раненых партизана, никто не знает, что они из отряда особого отдела Ефимова, а обычные партизаны — не великие птицы для Брандта, у него повышенные амбиции, ему снится пост большого начальника! — вмешалась в разговор Ксения Околова.
— И что вы предлагаете?
— Выиграть время, хотя бы несколько дней, чтобы выявить всех его осведомителей и поманить, скажем, дядей Минаем, тут он наверняка заинтересуется. Или полковником Тищенко, я убежден, что и обер-лейтенант неспроста нагрянул так внезапно в перевязочную, когда там был Павел Никандрович Тищенко. Игнат действует там, полагаю, не один.
Боярский задумался. Неторопливо оторвал от газеты клочок, свернул цигарку, насыпал в нее махорки. «Какая выдержка! — подумал Чегодов. — Руки ничуточки не дрожат. Сейчас все обдумает и скажет. И так тому и быть!»
— Брандт хитер, его планы нам неизвестны, и потому рисковать нельзя, надо его либо заманить, либо силком, под любым предлогом, как сумасшедшего, больного холерой, чумой, тифом, доставить на Марковщину. Что скажете, Ксения Сергеевна?
— Как раз сегодня Брандт посетил меня и жаловался на недомогание. Наверно, это был предлог, чтобы встретиться с Игнатом. Когда я уходила, он оставался еще в больнице. А «заболеть» ему лучше всего тифом! Немцы боятся сыпняка пуще чумы.
— Что, всерьез заболеть? — нахмурился Боярский-Сергеев.
— Можно ввести вакцину, и у него появятся все признаки, хоть и ослабленные, но к этому можно придраться…
— Согласен. — Глаза Боярского-Сергеева чуть прищурились. — Вы с Олегом отправитесь на Марковщину, возьмете вакцину, и к Брандту. Ты, Алексей, ступай на квартиру к Леоновым, скажи Любе, пусть завтра пораньше придет к Брандту сделать у него на квартире дезинфекцию, позвонит в управу и предупредит соседей, чтобы во избежание заразы с ним не общались, а самого успокоит: профилактическая, дескать, дезинфекция. Вилли будет рад отдохнуть. Ведь начальник просто замучил его.
— Может, у него на квартире еще и телефон испортить? — спросил Чегодов.
— Ни в коем случае! Ты останешься в его квартире до прихода Любы, чуть попугаешь его, и на том твоя миссия заканчивается. По дороге поговорим. Завтра, как условились, уедешь в Локоть. — Капитан повернулся к Околовой: — А вот вы, доктор, утром сами позвоните в городскую управу и скажете, что у заместителя начальника полевой жандармерии Брандта подозреваете тиф; хотя полной уверенности нет, все же необходимо провести профилактическую дезинфекцию и изоляцию. Учитывая слабое сердце больного, не рекомендуете его беспокоить, вы сами будете информировать управу о состоянии здоровья Вилли. Впрочем, доктор, вы лучше знаете, что сказать… Ну вот, с ним все ясно. А полковнику передайте, чтобы завтра в одиннадцать зашел к «старухе».
— А кто Игнату помогает, ума не приложу?! — заметил Денисенко.
— В том-то и дело, дорогой! Игната мы прощупаем! Раз он связан с Брандтом, значит, и с Дольфом! — Боярский достал из кармана белый носовой платок и утер лоб. — Зная одного агента, обнаружим и других. Плохо наблюдаем. Надо ловить малейшие детали, каждый брошенный на кого-то взгляд, случайное слово, жест. Узнать, к кому Дольф обращается за лекарствами, за медицинской помощью.
— Гм, — фыркнула Ксения Сергеевна. — Он здоров как бык, этот начальник абвергруппы триста восемнадцать. Надменный, кичливый болван! Задрав нос, обходит все палаты и потом отправляется в парк «дышайт свежи люфт».
— А я видел, как этот «болван», сначала погуляв по парку, заходит во двор, заглядывает во все окна и двери сараев, складов, кухни, а потом уж садится в свою машину. Он очень хитрый, с ним надо быть осторожным. — И Денисенко погрозил указательным пальцем.
— Ума у него я не заметила, — оскорбилась Ксения. — Ну да бог с ним! Наркотики и вакцины находятся в сейфе лаборатории. Как-то придется объяснять нашей лаборантке Кате Дроздовской, зачем понадобились тифозные вакцины. Она за них ответственна. Все регистрируется в журнале… Может быть, посвятить ее в наше дело? Меня смущает, что Катя однажды рассказывала, будто ее вызывали в НКВД для выяснения ее отношения к белому генералу с той же фамилией…
— Придется, Ксения Сергеевна, искать обходной путь. Новых персонажей пока вводить на сцену не будем, — покачал головой Боярский.
— «Из Румыни-и-и по-о-оходом шел дроздовский ко-о-онный полк. На спасение-е народа, выполня-я-а тяжкий долг», — промурлыкал вдруг Денисенко. — Я знаком с Екатериной Дроздовской. Ее дедушку зовут так же, как моего отца, Гордеем. В Белграде у «дроздовцев» я видел портрет генерала, помнится, у него тоже золотистые вьющиеся волосы. Я еще спросил у Кати: уже не дочка ли она знаменитого белого генерала? Она рассмеялась и спрашивает: «Вы хоть расскажите, кто он был, этот генерал? Помню, мать в НКВД вызывали, допытывались, потом в управе бургомистр расспрашивал, в Германию ехать предлагал, и этот немец долговязый приставал как банный лист: "Ви красифи дефочка, фрейлен Дростофф"». Мне кажется, Катя — очень порядочная девушка, не продаст! — И все отметили, как Денисенко покраснел.
— Лесик, милый, ты, значит, к ней неравнодушен! — Чегодов улыбнулся. — Но знай, ямочки на щеках, коралловые губки, жемчужные зубки, фигурка, ножки — всего лишь кукла из дорогого магазина в немецком вкусе! На нее заглядывается обер-лейтенант Дольф! Ферштанден? — И Олег скорчил рожу. — Будь осторожен.
— Погодите, погодите! Вспомнил! — Леонид Евгеньевич вдруг выскочил из-за стола, хлопнул себя ладонью по лбу и взволнованно заговорил: — Катя прохаживалась с высоким немецким офицером в гестаповской форме на задах больничного парка! Я спрятался за дерево, и они не заметили меня, почти рядом прошли. Она довольно сносно говорит по-немецки. Это было недели три тому назад. Тогда как раз к нам погостить из Смоленска приезжала Соколова.
— А о чем они беседовали? — насторожился Чегодов. — Дело в том, что примерно месяц тому назад гестапо подготавливало для Витебска чуть ли не триста осведомителей, вербуя их из разного отребья.
Леонид Евгеньевич заерзал на стуле, приподнял очки, протер их и, видя, что на него все смотрят, заговорил:
— Катя с немцем, я понял, беседовали о Генрихе и о его девушке Александре из деревни Вороны. И еще о какой-то лесопилке «зегемюле», как мне послышалось… Увы, война! Гулящие девицы не брезгуют ничем ради легкой жизни. Больше я ничего не помню. — Леонид Евгеньевич виновато поглядел на Боярского, потом перевел взгляд на племянницу и, уже словно оправдываясь, добавил: — Бедные, несчастные существа. Когда-то за стенами Марковского монастыря творили молитву Богу, убивали себя постом схимники, призывая к добру, смирению и правде, а сейчас под его темными сводами таится измена, куется предательство, черное, отвратительное! Сестра милосердия выдает своих раненых палачам!…
— Не торопитесь, профессор! — прервал его Боярский. — Мы еще не знаем роли Дроздовской. Это подлежит проверке. Сейчас идите домой, завтра я зайду к вам. Надо будет укрыть полковника Тищенко у «старухи». Времени осталось немного. Разойдемся, товарищи, только не все сразу, и, как условились, соблюдайте меры предосторожности. До свиданья, Ксения Сергеевна, простите, что испортил вечеринку, вы так по-семейному уютно собрались справлять наш чудный русский обычай… — И Боярский первым шагнул к двери.
На улице было уже темно. Шел небольшой снежок. Боярский взял Чегодова под руку и, отстав немного, вполголоса произнес:
— Из поселка Локоть сногсшибательные новости: убит Воскобойник, ранен Каминский, разгромлен гарнизон в Локоте и Трубчевске. Еще неизвестно, кто возглавит сейчас НСТПР (национал-социалистскую трудовую партию всея России): Каминский или начальник полиции Масленников? У них соперничество. Запомни, Олег, еще раз — Незымаев Павел Гаврилович, начальник окружной больницы в Комаричах, молодой врач-терапевт, высокого роста, блондин. Ему можешь верить, ему будешь передавать все, что узнаешь о намерениях этих сволочей. Там, конечно, последует ряд жесточайших репрессий. Поедешь в бригаду, главное — войди в доверие к самому Каминскому.
2
Дроздовскую вызывали в городскую управу еще в декабре сорок первого, задолго до того, когда ее, прогуливающуюся с обер-лейтенантом Дольфом, видел Леонид Евгеньевич Околов.
Подружка перекрестила ее перед уходом, дала на всякий случай узелок и, утирая набежавшую слезинку, бодро напутствовала:
— Ничего, Катюша, обойдется. Будь что серьезное, сами бы пришли. Не боись!
