Николай Стариков - Громовые степи
Потянулось скошенное поле, копны, стоящие стройными рядами, — красота! Тишина, и никакой войны. А может, она уже закончилась?
…Подготовленных вагонов для перевозки заключенных не оказалось. К вечеру железнодорожники подали на разъезд десять четырехосных с тормозными площадками на каждом третьем и четыре двухосных товарных вагона. Этим все и ограничилось. Сказали лишь, что через пять-шесть часов эшелон должен убыть с разъезда, иначе с утра появятся немецкие «юнкерсы». Единственное, что требовалось от конвоя, в первую очередь прорубить в полу вагонов отверстия, чтобы проходил кулак, да колючей проволокой опутать все люки и боковые стенки вагонов. Свободными должны оставаться лишь двери справа по ходу поезда.
Заключенные к этому времени уже были сосредоточены невдалеке в узком овраге. Оттуда их выводили группами по восемьдесят человек и до вагона сопровождали красноармейцы конвойного полка из Воронежа. У дверей стояли две шеренги по пять бойцов с каждой стороны с винтовками наперевес, с тыльной части эшелон охраняли два человека. Воронежцы подводили по пять заключенных и передавали их с документами конвою. Здесь же проводился обыск, проверка вещей, после чего давалась команда на посадку в вагон. Вадим стоял у дверей. До сего времени ему не приходилось видеть заключенных. С Дмитрием они потом отметили, что лица и одежда конвоируемых одинаково серые, люди передвигаются медленно, интереса к окружающему миру не проявляют.
— Странно, — высказался Димка, — такие тюхи-матюхи, а могут совершить побег, куда им…
— Ты помнишь слова русской песни:
Старый товарищ бежать подсобил,
Ожил я, волю почуяв.
Но не каждый, наверное, способен совершить побег, и не все, вероятно, к этому стремятся.
В отдельный вагон поместили восемьдесят женщин. По виду они мало чем отличались от заключенных мужчин, такие же согбенные, серые. Несмотря на запрет, перед посадкой и после люди все время негромко переговаривались — слышались приглушенные голоса.
В одном двухосном вагоне разместили склад продовольствия для конвоя, во втором для заключенных, третий оборудовали под кухню, а четвертый числился в качестве санитарного. Первые три были размещены в голове, а санитарный — в хвосте поезда.
В полночь посадка заключенных была завершена и битком набитый эшелон сразу же пошел на восток.
Первую караульную смену Вадим и Димка отстояли на тормозной площадке последнего санитарного вагона. Задача не сложная: вести наблюдение за полотном железной дороги, чтобы своевременно обнаружить на шпалах и насыпи беглецов, а также охранять эшелон от нападения с хвоста поезда. О всем необычном, подозрительном, появлении авиации противника докладывать начальнику караула по телефону. При обнаружении побега останавливать поезд стоп-краном.
Стояла ночь. Звезды скрылись за сгустившиеся тучи, лишь по горизонту небо на западе высвечивалось узкой полоской. Заморосил мелкий дождик, потянуло прохладой. Мелькание уходящих мокрых шпал быстро утомляло. Гимнастерки согревали слабо. Вадим наблюдал по ходу поезда за правой стороной движения, Дмитрий за левой. Телефон звонил каждые десять минут. Один и тот же вопрос: «Как дела?»
Эшелон шел уже несколько часов, лишь один раз останавливался на каком-то разъезде, все станции проходил на полной скорости. Даже Поворино, большой железнодорожный узел, не стал исключением. Паровозы менялись только ночью. Подолгу могли стоять лишь на разъездах, пропуская один за другим встречные поезда.
Вести наблюдение оказалось непривычно утомительно, и когда все окончательно надоело, Вадим неожиданно заметил продолговатый предмет, который быстро растворился в темноте ночи. Он бросился к телефону и сообщил об этом начальнику караула. Командир взвода, а он был карначом, довольный результатом, поблагодарил красноармейцев.
— Молодец, Бодров. Это была проверка вашей бдительности.
В приподнятом настроении закончили первую смену боевой службы.
Третью ночь в пути вновь эшелон охранял караул от третьего взвода. На своем, уже ставшем привычным, месте «два ка» сменили предшественников в полночь на разъезде. Луна только что зашла за горизонт, но чистое, умытое дождями звездное небо призрачно освещало землю. Эшелон перевалил за Урал, шел по равнине, попадались перелески, кустарник, широкие прогалины. Бойцы раскатали шинельные скатки, оделись. Зябко. Димка предложил затянуть казачью песню, чтобы веселее было. Но Вадим помнил, как друг пел на одной ноте любую песню, и напарника не поддержал. Чтобы не обидеть, отговаривал:
— А то напоем беду на свою голову.
И как в воду глядел. Они одновременно заметили, как между рельсами появился и исчез в сумеречном однообразии шпал сначала один продолговатый предмет, потом другой. Вадим схватил трубку телефона и бешено закрутил рукоятку. Но Дмитрий уже сорвал стоп-кран. Один из появившихся на шпалах предметов неожиданно обрел очертания и бросился к ближайшему кусту. Димка выстрелил. Поезд резко затормозил. Еще одна тень метнулась от эшелона. Подбежали начальник караула, свободная смена и оперативная группа. Последняя сразу же бросилась бегом назад по шпалам, справа и слева вдоль рельсов двинулся цепью караул. Стало ясно: совершен побег. Шинели остались на тормозной площадке — и без них стало жарко.
Вадиму бежалось легко. Вдруг он заметил под кустом что-то темное, бесформенное. Подошел ближе — человек. Скорчившись, он глухо стонал.
— Ты чего?
— Р-р-ранен я, — заикаясь, пролепетал человек.
— Ты зэк?
— Да то кто же, — немного осмелел беглец.
— Вставай!
— Не могу, нога.
Вадим положил на землю винтовку и стал помогать человеку встать на ноги. И тут он увидел, как его «старушку» схватила рука. Липкое, горячее оцепенение мгновенно сковало тело. Вдруг рядом оглушительно рванул выстрел и винтовка опустилась на свое место. Упал рядом и заключенный. Дмитрий подбежал, схватил винтовку, сунул ее в руку Вадиму.
— Дурак, держи, не бросай. Хорошо, что глянул в твою сторону, был бы уже на том свете, да и не только ты один.
Прибежали на выстрел другие бойцы, командир взвода. Дмитрий доложил, что на рядового Бодрова намеревался сзади напасть неизвестный, когда тот выяснял у лежавшего на земле человека, кто он такой. Поэтому он вынужден был применить оружие %на поражение. Все еще охваченный ужасом случившегося и убийством человека, Вадим молча кивал головой в знак согласия.
По приказу начальника конвоя убитого тут же закопали. Легко раненного беглеца доставили в санитарный вагон.
— Спасибо, друг, ты ведь спас мне жизнь, — виновато улыбнулся Вадим.
— Это тебе спасибо за науку. Глупость — это тоже дар божий, но дается он одному, а страдают от этого чаще всего другие, — сухо заметил Дмитрий.
Оперативная группа в составе четырех человек осталась в районе побега для взаимодействия с местными органами НКВД и милицией по розыску четырех бежавших заключенных. Эшелон был остановлен на ближайшем разъезде, где ремонтировался сломанный пол вагона, проверялось наличие конвоируемых, устанавливалась личность бежавших.
Как выяснилось, побег был совершен через пролом в полу вагона, когда поезд шел на подъем. Каким образом заключенным удалось совершить невозможное, так и осталось невыясненным. Все опрошенные совагонники ничего толком сказать не могли. Пол оказался прогнившим, недоглядели в ходе приемки — такое заключение сделала комиссия.
Вот уже и тайга. Поезд часами шел без остановки в сплошном зеленом царстве деревьев. «Надо же, сколько неиспользованной земли!» Все меньше и меньше ощущается дыхание войны. Стали появляться небольшие села, вокзалы с ярко освещенными окнами. Только встречные эшелоны с зачехленной техникой да переполненные красноармейцами теплушки не позволяли забыться.
Вадиму лесное однообразие быстро надоело. «Мрак, ни огонька ночью, какая-то враждебность со всех сторон. То ли дело родная степь! А воздух? В лесу только ощущение сырости и гнили. В степи плохих запахов не бывает в любую погоду».
После побега резко прибавилась нагрузка по службе. Теперь на каждой остановке — наружный осмотр полов, люков, дверей вагонов, на тормозных площадках выставляются парные часовые, в середине состава оборудуются площадки для постов наблюдения.
Неожиданно на перегоне эшелон остановился, поступила команда: «Выгружаться!» Когда заключенные и конвой вышли из вагонов, воцарилась всеобщая тишина. Кругом до горизонта голая серая равнина, ни единой живой души, взгляду не за что зацепиться. Только густой черный дым от паровоза да еле заметная вдали темная полоска редкого леса оживляли природу. Под цвет ландшафта — облака, рваными клочьями тяжело плывущие над землей, низкое солнце то скрывается за ними, то вновь появляется. Тонким ледком подернуты лужи.
