Олег Северюхин - Его звали просто "Учитель"
Конечно, можно было представиться спасителем этого человека, расписать в красках, как я торговался, выкупая его и стать его спасителем, чтобы он всю жизнь чувствовал обязанным мне и чтобы смотрел на меня как на Бога. Нужно ли мне это? Мне это не нужно. И я рассказал, что нашел его лежащим на песке, держащегося за веревку верблюда.
— Я не верю ни одному вашему слову, сударь, — сказал офицер, — но ваше отношение ко мне показывает ваше благородство и то, что вы не говорите мне всей правды, является доказательством этого. Я благодарен вам за мое спасение и могу поблагодарить вас только предложением моей дружбы на вечные времена.
Он протянул мне свою руку, и я ее пожал.
Интересные люди эти русские.
Глава 24. Трабзон
Когда мы подходили к городу Трабзону я уже мог изъясняться по-русски так, как это делают дети в возрасте до пяти лет. И не прошло месяца, как мы познакомились с поручиком Берсеневым, а мои успехи я бы назвал замечательными.
Трабзон был построен в 1000 году до нашей эры. Ксенофонт пишет, что когда он с остатками 10000 войска, сбившись с пути, вошёл в «Тпанезос», что по-гречески означает «стол и плоскости».
Трабзон был одним из важных городов Римской и Византийской империй и в 1461 году уже нашей эры он вошел во владения Османской империи. Церковь Святой Софии превратили в мечеть. Церковь Панагия Хрисоцефалоса стала мечетью Фатиха, Святой Евгении — Новой Пятничной Мечетью. В тех местах, куда ни глянь, всюду следы христианского присутствия, то ли переделанного, то ли оставленного на съедение времени и ветру.
Для того, чтобы не быть белыми воронами, мне пришлось и дальше исполнять роль вольного арабского воина и путешественника, а Берсеневу роль моего слуги. В караван-сарае мы продали «корабль пустыни», намереваясь договориться с кем-то из владельцев фелюг добраться до противоположного берега Черного моря.
На рынке поручик заметил одного человека, не похожего на турка, который уже в течение двух дней ходил за нами по пятам, стараясь не быть замеченным.
На одной из узких улочек в прибазарной части города мы устроили нашему преследователю засаду и схватили его, как только он вышел из-за угла. Я приставил ему к горлу свой нож и шепотом спросил, что ему здесь нужно.
Прохожие, пугливо озираясь, быстро проходили мимо нас, даже не пытаясь помочь человеку, которому угрожали оружием двое явно пришлых людей. Это было так же обычно, как и утренняя уборка трупов с улиц. О времена, о нравы, скажете вы. Ничего не изменилось, все так же, только улицы стали шире, а вместо ножа есть много других способов ограбить и убить человека.
Если сравнить количество ночных потерь, то Трабзон того времени являлся самым тишайшим и безопасным городом не только Востока, но и Запада.
— Не убивайте меня, я не ваш враг, — вдруг заговорил по-русски неизвестный, — пойдемте со мной и я вам все расскажу. Давайте, зайдем вот в эту чайхану, закажем шашлык, чай и спокойно поговорим.
В чайхане мы спокойно разорвали лаваш и приступили к трапезе, обмакивая хлебные куски в острый соус и заедая сочный шашлык свежей зеленью. Как только попадем в Европу, сразу же пожарим шашлык и к этому шашлыку добавим добрый бокал французского вина.
— Господа, я посланец Его Светлости Царя Карталинского и Кахетинского Ираклия Второго, — заговорил незнакомец. — Меня специально направили сюда, чтобы я на невольничьем рынке выкупил какого-нибудь важного русского дворянина, к которому царь наш имеет дело первостепенной важности. Вот я увидел вас и пошел за вами, потому что в облике вашем много благородства и разговариваете вы на русском языке, значит, вы и есть те, кто мне нужен. Если вы согласитесь, то мы с вами сегодня же сядем в ждущую меня фелюгу и поплывем прямо к берегам Картли к моему государю.
— Что-то ты мало похож на царского посланника, — с сомнением сказал я. — Угостить незнакомцев в чайхане и потом заманить их в ловушку, ума много не надо. Чем ты докажешь, что ты есть тот, за кого себя выдаешь? Все турки говорят, что скоро они будут сидеть в Кахетии, пить местное вино и услаждаться прелестями местных красавиц. Может, ты из шпионов султана и выискиваешь тех, кто приехал из Карталинского царства?
— Я племянник князя Гарсевана Чавчавадзе, приближенного нашего царя, я тоже князь и не могу говорить неправду. Мамой клянусь, — стал убеждать нас собеседник.
Что поделать, пришлось поверить. Любой владелец фелюги мог оказаться обыкновенным разбойником и напасть на нас, как только фелюга выйдет в море. И мог так же назваться картлинским князем или графом, поди, проверь его.
Только мы вышли из чайханы, как к нам подошли сарбазы трабзонского паши, арестовали и повели к кадию, к которому поступило заявление о том, что два иноземца ограбили и, вероятно, зарезали благородного господина, по виду похожего на картлинца.
Нам связали руки сзади, отобрали оружие и повели к дому кадия. Во все времена народ любил хлеб и зрелища. И мы представляли собой зрелище, которое давалось бесплатно, и каждый зритель был участником этого спектакля. По ходу движения из уст в уста передавались слухи о наших преступлениях. Когда мы подошли к дому судьи, мы уже были самые злыми и кровожадными разбойниками, которые прятали свои сокровища в пещере за городом, и что эта пещера открывалась по слову «Сим-сим».
Как бы то ни было, но судья, человек пожилой, в обязательной белой чалме и с книгой османских законов потребовал призвать к себе свидетеля, чтобы тот при всех указал на нас, как на разбойников.
Свидетель добросовестно рассказал, что я вместе со своим слугой поймал вот этого человека, он указал на племянника картлинского вельможи, и угрожал ему ножом, а потом, вероятно, и убил.
— Кого убил? — спросил судья.
Свидетель замялся и снова указал на картлинца.
Тогда судья спросил начальника стражи, где он нашел нас.
Стражник честно сказал, что мы сидели вместе в чайхане, пили чай и мирно беседовали, и он не видел никаких признаков неприязненного отношения между нами.
— Понятно, — сказал кадий, — у страха глаза велики, — и он приказал выдать доносчику двадцать палок и поблагодарил его за то, что сразу сообщил о том, что могло совершиться преступление.
Бедняге, кажется, было совершенно наплевать на благодарственные слова, потому что стражники подхватили его под руки и поволокли исполнять распоряжение судьи. Все присутствовавшие правильно поняли поданный им пример того, что доносить это очень нехорошо.
Нас оштрафовали за ссору на улице, напугавшую мирных граждан, и отпустили. Хорошо отделались. Вероятно, судья был сыт и хорошо поспал, потому что он без разговоров мог отправить нас в зиндан для выяснения обстоятельств нашего дела, и мы могли просидеть там несколько лет, пока не выяснилось бы, что мы никаких преступлений не совершали, а в тюрьму попали по ложному доносу, когда кому-то и что-то показалось. Дай Бог, чтобы в России никогда не было такого турецкого судебного права.
Когда мы очутились на улице, Чавчавадзе-младший сказал:
— Вы видите, что я вас не обманываю. В Турции легко попасть в любую беду, если вы кому-то не понравились и то, что вы иноземцы, делает вас заранее виновными во всех грехах, а мой государь очень нуждается в таких людях, как вы. Картлинцы очень гостеприимные люди и никогда не позволят, чтобы гости чувствовали себя плохо. Поедемте со мной, а?
Подумав, мы решили, что через Картли в России попасть легче и безопаснее.
— Эээ, где наша не пропадала, поехали к твоему царю, — и мы заспешили к берегу моря, где стояла картлинская парусная лодка.
Глава 25. Картли
Трехдневное путешествие по Черному морю особого удовольствия нам не доставило. На море красиво смотреть с берега или с высокой скалы, когда тебя не достают волны и соленые брызги, а могучие волны во время шторма швыряют не твой утлый кораблик. Мы попали в шторм, небольшой, но нашу лодку швыряло так, что на гребне волны было видно оставленный нами Трабзон, а с другой стороны виднелась златоглавая Москва, в обычное время скрываемая Кавказским хребтом.
Когда фелюга пристала к берегу, я встал на колени и вознес молитву Аллаху и Христу за то, что мы благополучно ступили на земную твердь, созданную Всевышним для человека.
На берегу нас ждали оседланные кони и повозка. Берсенев и Чавчавадзе вскочили в седла и стали гарцевать передо мной, выражая сочувствие моему состоянию. Не моряк я, не моряк. Я лег в повозку и стал смотреть на небо. Мне дали выпить какого-то кислого вина. Многие находят в нем особый букет ароматов, но я не такой ценитель вин.
— Пей, джигит, оно поставит тебя на ноги, — сказали мне, чтобы я уснул, а я вместо этого начал петь песни на арабском языке:
Небо такое мне нравится,
Словно глаза у красавицы,
В речке поет мне поток,
Слышу я твой голосок.
Тихо сидишь у огня,
Ждешь, дорогая, меня,
Только ты ждешь меня зря,
Милый уплыл за моря.
Почему-то эта песня меня так взбодрила, что я приподнялся на повозке и крикнул:
