Александр Насибов - Тайник на Эльбе.
Разведчики полностью экипированы, снабжены всем необходимым; у них несколько комплектов хороших документов. Это подлинные бумаги. Об их прежних владельцах все, известно. Таким образом, можно не беспокоиться и за специальную проверку, если она будет произведена по месту жительства тех, на кого документы выписывались.
Это все. Остальное зависит от Аскера. Его задача — закрепиться в городе, выждать некоторое время, затем нащупать остбургское антифашистское подполье. В этом должен помочь Отто Шталекер. Ланге свяжет Аскера с ним, потом исчезнет. Ему нельзя оставаться в городе. Правда, Ланге изменит внешность, у него будут другие документы, но все же опасно; вдруг произойдёт случайная встреча с людьми, которые его хорошо знают!… Предусмотрено, что, выполнив свою миссию, Ланге с документами возвращающегося из отпуска солдата выедет на Восток. На территории Польши, в одном из местечек по пути следования, его будут ждать, проведут к партизанам, а те переправят через линию фронта.
Итак, Аскер будет действовать один. На случай особых, чрезвычайных обстоятельств, в которых он мог бы оказаться, ему сообщена ещё одна явка — адрес того самого разведчика, о котором упоминал полковник Чистов. Но это — на самый крайний случай.
Остбург!… Аскер откидывается в кресле, прикрывает веки. Перед глазами встаёт главная магистраль города, сплошь застроенная тяжёлыми серо-дымчатыми зданиями с крутыми островерхими кровлями, пересекающие её улочки, которые ведут на рабочие окраины, к заводам… Особенно отчётливо видит Аскер кладбище — оно на пригорке, окаймлено двумя рядами тополей; слева, если идти от города, небольшое строение: красные стены, два окна, крыша из волнистого железа. Это и есть сторожка Лотара Фиша… И ещё — узкое высокое здание со стрельчатыми окнами, с башенками по углам кровли и четырьмя шпилями — бывший музей палеонтологии, а ныне гестапо Остбурга…
Разговор закончен. Лыков встаёт. Быстро подымается с кресла Аскер.
— Кажется, все. — Генерал протягивает ему руку. — Возвращайтесь!
«Возвращайтесь» — так Лыков говорит всегда, провожая кого-нибудь из своих в дальний и опасный поиск.
— Спасибо, Сергей Сергеевич!
Аскер крепко пожимает руку начальника. Они обнимаются.
— Береги себя, — чуть слышно шепчет генерал. — Лучше гляди, сынок.
Аскер вновь благодарит Лыкова, спешит скорее попрощаться с Рыбиным и Чистовым. Это очень трудные минуты.
— Позовите Герберта Ланге, — говорит генерал.
Ланге входит в кабинет. О, сейчас у него другая походка, совсем другие глаза!
С ним прощаются так же тепло.
— Возвращайтесь, — говорит и ему генерал Лыков. И прибавляет: — Мы ждём вас, товарищ. А потом поедете к себе, в новую Германию!
— Вернусь, обязательно вернусь. — Ланге широко улыбается, большими ладонями бережно берет руку советского генерала, осторожно пожимает. — Ещё раз спасибо. Спасибо, что поверили. За все спасибо!
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
1
Налёт советских бомбардировщиков на расположенные по окраинам Остбурга военные заводы начался поздно ночью. Вскоре в районе заводов заревом было освещено полнеба, оттуда доносился грохот рвущихся бомб, залпы зениток, скороговорка крупнокалиберных пулемётов.
После окончания налёта шеф гестапо Остбурга штандартенфюрер Гейнц Больм покинул убежище, отдал необходимые распоряжения и вернулся домой. Он тотчас же лёг, надеясь провести в постели хоть остаток ночи. Надо было отдохнуть — утром предстояло множество дел.
Отдохнуть, однако, не пришлось. Резкий телефонный звонок поднял Больма с постели. Говорил дежурный. Голос его звучал взволнованно. Дежурный доложил: ограблено железнодорожное отделение рейхсбанка. Вскрыты три самых крупных сейфа, в которых было около полумиллиона марок. Кража совершена во время бомбёжки, когда сторожа больше думали о собственной безопасности, нежели об охране порученного объекта.
— Понятно, — сказал Больм. — Все понятно, кроме одного: за каким дьяволом вы звоните мне? Или нет уже на свете уголовной полиции с её филёрами?
Дежурный замялся:
— Здесь директор банка господин финансовый советник Грубих…
— Дайте трубку господину Грубиху.
— Здравствуйте, господин штандартенфюрер Больм!…
Шеф гестапо отодвинул от уха трубку — так громко звучал в ней взволнованный голос финансового советника.
— Ну-ну, — сказал Больм, — говорите потише, я, слава богу, не глухой.
Торопясь и нервничая, Грубих рассказал о краже. Тяжёлые последствия ждут банк, если деньги не будут найдены. Дело так серьёзно, что он, Грубих, был вынужден позвонить в Берлин рейхсминистру Шахту, и тот возмущён царящими в Остбурге порядками.
Внезапно разговор был прерван. Штандартенфюрера Больма вызвал Берлин. Шефу гестапо Остбурга было приказано помочь уголовной полиции в расследовании происшествия в банке.
Больм положил трубку, затем соединился с дежурным и приказал прислать автомобиль.
— Слушаюсь, — ответил дежурный.
— Вызовите и направьте в банк оперативную группу.
— Она здесь и сейчас выезжает, господин штандартенфюрер.
— Хорошо. Где штурмфюрер[14] Адольф Торп?
— Полагаю, дома.
— Поднять немедленно. И — собак. Собак с проводниками. Проследите, чтобы обязательно был Цезарь.
— Ясно, господин штандартенфюрер.
— Моя машина?
— Уже выслана.
Закончив разговор, Больм начал поспешно одеваться. Вскоре за окном заурчал мотор «мерседеса».
Помещение банка, в котором находились главные сейфы, было расположено под землёй. И сейчас большой бетонированный подвал, залитый ярким светом электрических ламп, с раскрытыми настежь дверями трех сейфов, с проломом в стене, представлял странное зрелище…
Войдя в хранилище, штандартенфюрер Больм проследовал к работникам, возившимся у одного из сейфов. Среди них выделялся рослый молодой человек в отлично сшитом костюме. Это был штурмфюрер Адольф Торп.
Он подвёл начальника к стене, указал на пролом.
— Конец подкопа, — сказал Торп. — Начали метрах в двадцати отсюда, в люке канализационной системы. Придумано ловко. Вырытую землю ссыпали вниз, и текущая по трубе вода уносила её.
У входа послышался шум шагов, лай: прибыли проводники с ищейками. Впереди шёл солдат с чёрной овчаркой. Это был лучший вожатый с Цезарем.
— Можно начинать? — спросил Торп.
Больм кивнул.
Цезарь взял след, зарычал и метнулся к пролому. Туда же потянули и другие ищейки.
Истекло почти два часа с начала погони. Преследователи миновали несколько улиц, оставили позади вокзал с паутиной железнодорожных путей, достигли леса. Рассвело. Впереди бежали Цезарь и его проводник, за ними, немного отстав, ещё двое солдат с собаками. В лесу движение замедлилось. Цезарь тяжело поводил боками. Две другие собаки выбились из сил и порывались лечь. Не меньше были утомлены и солдаты.
Больм и Торп оставили автомобиль, который подвёз их к опушке, и тоже вошли в лес. Вскоре они нагнали проводников с ищейками. Вожатый Цезаря обернулся.
— След все свежее, — прохрипел он, с трудом переводя дыхание. — Мы настигаем их…
Он не договорил, споткнулся и грохнулся на землю, выпустив поводок.
Больм и Торп продолжали путь. Вдруг они услышали голос солдата.
— Глядите, — кричал он, указывая на землю, — глядите, за что я зацепился!
Контрразведчики подбежали. Солдат показал им высовывавшуюся из земли петлю белого блестящего шнура. Торп взял её, осторожно потянул.
Через несколько минут из земли были извлечены три парашюта.
2
Бомбоубежище было заполнено до отказа. Воздушная тревога в глубокую ночную пору согнала сюда людей прямо с постелей.
В помещении стоял негромкий говор. При каждом разрыве, когда стены и сводчатый потолок убежища начинали гудеть, а крохотная угольная лампочка металась на длинном шнуре, говор ненадолго смолкал. И тогда было слышно, как в дальнем углу всхлипывает ребёнок.
Ребёнка, пятилетнюю девочку, держала на руках женщина с печальными глазами и скорбно опущенными углами рта.
— Спи, Рози, спи, — говорила она, укачивая дочь. — Скоро все кончится, и мы пойдём домой.
Сидевшая неподалёку старуха в больших роговых очках пододвинулась ближе, поправила на девочке плед, порылась в ридикюле и, вытащив дешёвую конфетку, протянула Рози. Та качнула головой, закрыла глаза.
— Возьми, — сказала старуха и наставительно прибавила: — Если взрослые дают, маленькие должны брать.
— Возьми, Рози, — прошептала мать.
Девочка конфету взяла, но есть не стала.
Старуха тяжело вздохнула и вытерла украдкой слезу. Бедные люди. Такая была чудесная семья! Но вот хозяина взяли на войну, и теперь пришло письмо в конверте с траурной рамкой.
