Чингиз Абдуллаев - Зло в имени твоем
– Не волнуйся, дядя Митя, – послышался из купе голос племянницы, – все будет хорошо.
– Время! – закричал проводник. – Скоро трогаемся.
– А может, тебе перейти в другое купе, чтобы не беспокоить мистера Фарнела? – Дядя даже не запомнил фамилии дипломата. Робер испугался: кажется, прелестную незнакомку сейчас от него уведут.
– Не беспокойтесь, – осторожно сказал он, рискуя вызвать подозрения бдительного дяди.
– Сейчас узнаю, можно ли поменять, – поспешил дядя к проводнику.
Канадец с сожалением посмотрел ему вслед. Носильщик, получивший свои два рубля, поблагодарил женщину и отправился следом. Уже подали сигнал к отправлению, когда вернулся запыхавшийся дядя Митя.
– Ничего не получается, – страдальчески сказал он. – Мария, тебе придется остаться здесь. Все места заняты, представляешь?
– Провожающих просят сойти! – снова закричал проводник. – Уже отходим.
– Ну, до свидания, до свидания, – торопливо сказал дядя Митя, целуя племянницу, и протянул на прощание руку канадскому дипломату.
– Вы за ней последите, – сказал он на прощание, поспешив к выходу.
Поезд тронулся, дядя еще долго шел за вагоном, махая рукой.
Канадец вошел в купе.
– Он, очевидно, вас очень любит, – осторожно сказал Робер, обращаясь к женщине.
– Может быть, – немного нервно ответила она.
Наверняка смущается таким вниманием своего дяди, подумал проницательный дипломат. На самом деле Марину Чернышеву смущал сам Робер Фарвелл. Это было ее первое серьезное испытание в жизни, и она не знала, как сумеет себя проявить.
Легкий шок она испытала уже на вокзале, когда ее спутник так разительно переменился. В роли ее дяди выступил сотрудник генерала Маркова полковник Ильин, который из всегда молчаливого, внимательного и собранного сотрудника на вокзале без грима, без смены одежды внезапно превратился в какое-то полусмешное-полутрогательное существо с жалобными интонациями в голосе, так опекающее свою племянницу. Он даже начал как-то смешно всхлипывать, словно был простужен, и поминутно чесать правое ухо нервным движением руки. Марину поразило блестящее актерское мастерство полковника. Перед ней был совсем другой человек. Это было высшее мастерство профессионала, разведчика-нелегала, умеющего перевоплощаться. И когда уже в поезде полковник вдруг сам предложил Марине перейти в другое купе, она похолодела от ужаса. Столь искусная игра даже ее убедила в искренности его слов. Она решила, что в последний момент Марков изменил правила игры и ей не придется ехать в Москву с канадским дипломатом. Но вернулся «дядя Митя», и все стало на свои места. И только тогда она поняла, что его предложение было обычным компонентом той игры, в которую он так блестяще играл.
Теперь, сидя в купе напротив Робера Фарвелла, она глядела на мелькавшие мимо дома и пыталась собраться с мыслями, помня о приготовленной для нее роли. В купе вошел проводник и поставил на столик два стакана чая с сахаром.
– За постель платить будете? – спросил он.
– Да, конечно, сколько я вам должна? – спросила Чернышева.
– Не беспокойтесь, – подскочил Фарвелл, протягивая проводнику сразу пять рублей.
Он хорошо знал цену за белье и чай. Всех дипломатов перед выездом в страну инструктировали, кому, где и сколько нужно платить. Проводник с благодарностью принял синюю купюру.
– Если еще понадобится чай, скажите, – сказал он на прощание и закрыл за собой дверь.
Они остались вдвоем в запертом купе. Марина вдруг с удивлением подумала, что волнение почти прошло. Ей было просто интересно узнать, кто такой этот Робер Фарвелл. Он был молодой и красивый. И совсем не страшный. Во всяком случае, не был похож на тех шпионов из комиксов, которыми пугали советских школьников времен «холодной войны».
– Вы, очевидно, впервые едете одна? – спросил дипломат, явно желая завязать разговор.
В отличие от него она знала его сексуальную ориентацию и некоторые особенности его психологии. Поэтому она односложно ответила:
– Да.
Важно было, чтобы беседу постоянно поддерживал именно он.
– Ваш дядя очень беспокоился, – продолжал дипломат.
– Он всегда такой. – Ее ответы должны быть максимально нейтральными.
Но дипломат был настойчив.
– Вы живете в Москве? – спросил он, пробуя горячий чай.
– Да, – снова односложно ответила она.
Мистера Фарвелла не смущали ее сухие ответы. Ему явно хотелось разговорить эту красивую женщину.
– А я впервые был в Ленинграде, – признался он, – очень красивый город. Великолепный город.
Вот подлец, чисто по-женски возмутилась Чернышева, умеет втирать очки людям. Ведь в Ленинграде он уже в третий раз, а врет, что впервые.
– Может, вы хотите переодеться, – внезапно вспомнил Фарвелл, – я могу выйти, если хотите.
– Да, пожалуйста.
Он кивнул и быстро вышел из купе, захлопнув за собой дверь. Достал сигареты, щелкнул зажигалкой, закурил. Один раз в жизни он хотел нарваться на приключение в холодной России, но вместо этого получил холодную и бесчувственную соседку. Правда, она нравилась ему от этого никак не меньше.
Он докурил сигарету и вошел в купе. Женщина уже переоделась. Она сняла только юбку, надев вместо нее темные брюки. И осталась в той же темно-коричневой водолазке, которая ей так подходила. Он обратил внимание, что она сняла и туфли. Они стояли под столиком, и мистер Фарвелл с удовольствием взглянул на ее красивые ноги с выступающим вторым пальцем. Ему всегда нравились именно такие, аристократические ноги. Ее тапочки лежали тут же.
– Я уже переоделась, – впервые улыбнулась женщина, – если хотите, я тоже выйду, чтобы и вы могли переодеться.
– Я не хотел вас беспокоить. Кстати, как вас зовут, мы не познакомились?
– Мария, – сказала она, – Мария Чеснокова.
– Очень приятно. Робер Фарвелл.
Она поднялась и, надев тапочки, вышла из купе. Сумочку она оставила на столике. Он закрыл за ней дверь и быстрым осторожным движением открыл сумочку. Ничего необычного. Платок, духи, расческа, пропуск в какую-то библиотеку на имя Марии Чесноковой, паспорт. Он внимательно просмотрел паспорт. И с радостью убедился, что она не замужем. Запомнил ее московский адрес. Положил паспорт обратно в сумочку. Там были еще какие-то квитанции за оплату телефонных разговоров. Наверно, она говорила с Москвой. Отдельно лежали маленькие ключи и несколько двадцатипятирублевых купюр. Он достал ключи и, встав двумя ногами на соседние полки, открыл один из чемоданов. Там лежали книги. Он вытащил одну из них. Книга по психологии. Он положил книгу обратно и запер чемодан. Ключи снова положил в сумочку. И только затем быстро переоделся, сняв свой костюм и облачась в столь эффектный для Советского Союза спортивный костюм. Во всяком случае, многим женщинам в этой стране его яркий костюм нравился. Он был серебристого цвета и делал его похожим на космонавта. Поправив волосы, он открыл дверь.
Она стояла у окна. За окном было совсем темно и лишь иногда мелькали редкие огни.
– Кажется, ваш чай остыл, – сказал он.
Она повернулась и явно оценила его спортивный костюм. Во всяком случае, это было в ее взгляде.
– Я скажу проводнику, чтобы принес нам горячий чай, – предложил он.
– Если можно, – снова сказала она, проходя в купе, – здесь довольно холодно.
Он поспешил к проводнику, захватив оба стакана. Через минуту вернулся, держа парящие стаканы. Оба были в массивных темных подстаканниках, и он держал их за ручки.
– Будете ужинать? – спросил он. – У меня есть курица и хлеб.
– Спасибо, – снова улыбнулась она, – у меня есть домашние коржики. Я обычно много не ем перед сном.
– И правильно делаете, – с воодушевлением сказал Робер. – Давайте пить чай с вашими коржиками.
Она достала пакет, развернула его.
– Вы хотели все это съесть? – ужаснулся Фарвелл. – Здесь же на пятерых.
– Это тетя дала, – пояснила его спутница, – завернула мне в дорогу. Беспокоилась, что я останусь голодной.
– У вас хорошая тетя, Мария. Я не знаю, как вас называть – мисс или миссис. Вы замужем? – спросил он, уже зная ответ на этот вопрос.
– Нет, – покачала она головой, – можете называть меня Мария, по имени.
– У нас тоже встречается такое имя, – сказал он, – это ведь имя матери Христа. Странно, что в Советском Союзе разрешают давать такие имена родившимся.
– Мы не связываем имена с религией, – ответила она. – Не каждый Александр будет обязательно Македонский и не каждый Юлий – обязательно Цезарь. Так и в моем случае. Не каждая Мария – мать Христа.
Он ее все-таки разговорил.
– Это верно, но все-таки Мария звучит слишком канонически. У вас ведь не встретишь имени Иешуа или Моисей?
– Насчет первого не знаю, не слышала. А Моисеев сколько угодно. У моей подруги в школе был учитель Моисей Соломонович. Вы не правы, мистер Фарвелл. Имена дают родители, и их никто не ограничивает в своих действиях. У вас неверное представление о нашей стране.
