Норман Мейлер - Призрак Проститутки
Киттредж, надеюсь, это письмо вас удовлетворит. В пампасах, слушая завывания брухи, я думал, как вы там, не в беде ли или опасности, а может быть, как я, просто страдаете от того, что не все ладно на душе.
С приветом и любовью
Гарри.P.S. По пути назад Дороти опять заснула, и на этот раз я заговорил о Либертад. Когда я упомянул, что она подружка Пеонеса, Хант заинтересовался.
«Как вы с ней познакомились?» — спросил он.
Я наспех сочинил довольно правдоподобную историю о том, что был представлен ей в «Эль Агиле» нашим журналистом ЛА/КОНИКОМ.
«Предупреждаю вас, — сказал я, — она жаждет, чтоб ее представили Бенито Нардоне».
«Просьбу об этом она может подать в департамент пустых грез, — с ходу парировал Хант и, помолчав, постучал мне по руке. — По здравом размышлении мне нравится идея посмотреть на нее. Она может кое-что нам дать по Фиделю Кастро. Как он, так сказать, ведет себя in camera[129]».
Мы решили сделать это за обедом во вторник в маленьком ресторанчике по выбору Ханта в конце бульвара Италии. Киттредж, я знал, как будет выглядеть этот ресторанчик, прежде чем увидел его: достаточно невзрачное место, и потому Хант не встретит там никого из своих светских знакомых. Так или иначе, мы назначили встречу на другой день, на вторник прошлой недели. Я решил быть последним из расточителей и написать вам завтра вечером еще одно многолитровое письмо.
29
16 апреля 1958 года
Дорогая моя Киттредж!
Обед начался самым неожиданным образом, хотя я мог это предвидеть. Либертад явилась не одна, как было условлено с Шеви, наоборот, она вошла в ресторан в сопровождении самого сеньора Фуэртеса.
Поскольку Хант до той минуты никогда не встречался со звездой нашей агентуры ЛА/ВРОВИШНЕЙ (ибо, по счастью, не было такой критической ситуации, которая требовала бы их свести), могу вам сказать — я пережил пренеприятный момент. Хотя Хант, казалось, принял Шеви за того, кем выдала его Либертад («Мой друг и переводчик доктор Энрике Сааведра Моралес»), я не переставал твердить себе: «Перестань кипеть. Перестань кипеть. Остынь!»
А Либертад сияла. Пожалуй, Хант даже чуточку смягчился — такой жар исходил от нее.
«Сеньорита, — сказал он, мобилизовав все свое знание испанского, — я восторгаюсь вашим языком и предпочту говорить на нем, хотя, быть может, это и неблагоразумно. — Она рассмеялась, поощряя его. — Быть может, мои познания в языке избавят нас от переводчика, хотя я рад вашему другу, доктору Сааведре. Могу я спросить, — обратился он к Шеви, — вы не родственник дона Хайме Сааведра Карбахаля?»
«Дальний, — ответил Шеви. — Я даже не знаю, признает ли он нашу бедную ветвь семьи».
У меня было такое ощущение, будто я нахожусь в тяжело нагруженном самолете, который, подойдя к концу взлетной полосы, сумел все-таки подняться в воздух.
Мы сделали заказ. Ресторанчик оказался таким, как я и предполагал, — дешевым и средненьким по качеству еды. Меню было ограниченное, салфетки, хотя и не желтые, давно сказали белому цвету «прости», за столиками сидели лишь двое-трое бизнесменов в одном конце зала и две дамы среднего возраста и скромного достатка в другом, а у официанта был такой вид, точно он погряз в долгах и завален старыми лотерейными билетами, — да, Хант выбрал такое место, где наша неправомерная встреча, да и вообще любая, пройдет незамеченной.
Еще в машине Хант спросил меня: «Либертад известно мое имя?»
«Несомненно».
«А то, чем я занимаюсь?»
«Думаю, что да».
«В таком случае мне придется проинформировать Пеонеса о встрече».
«Вы считаете, что должны? Не думаю, чтобы она сказала ему хоть слово».
«Не скажет, нет, верно? Она ведь ничего этим не выиграет».
«Нет, сэр».
Хант щелкнул языком.
«Ну, мы не допустим, чтобы это превратилось в помешательство», — сказал он.
Учитывая все это, можете представить себе, как были встречены самые изощренные трюки Либертад. Первым пунктом в ее программе было заставить мистера Ховарда Ханта проявить галантность, но все ее чары наталкивались на одну его особенность: красота, не подкрепленная общественным положением, не оказывала на Ханта воздействия.
А потому после первого обмена любезностями он сразу перешел к делу. Мы едва успели сделать по нескольку глотков мартини (Ховард настоял на том, чтобы самому приготовить коктейль — за столиком!), как начался допрос Райской Птички.
«Что вы можете мне рассказать о Фиделе Кастро? Вы встречались с ним на Кубе?» — спросил Ховард.
Это было слишком рано. Шеви впервые с той минуты, как мы сели за столик, встретился со мной взглядом — в его глазах было сожаление, которое чувствовал и я.
«Да, — сказала Либертад. — Фидель Кастро сейчас в горах».
«Правильно, — сказал Ховард. — Мне это известно».
«В Сьерра-Мадре», — сказала она.
«Совершенно верно, — сказал Хант. — Но как вы все-таки с ним познакомились?»
Мне было неловко это слушать. Ханту вовсе не обязательно владеть искусством допроса, но он, безусловно, мог бы вести его лучше. А он стал сыпать вопросами безо всякого вступления, без попытки как-то разговорить Либертад. Даже не обменялся с ней взглядами.
Тем не менее она старалась быть вежливой. Она готова была платить наличными.
«У Фиделя Кастро был роман с моей ближайшей подругой в Гаване. Теперь, когда он в горах, моя подруга, конечно, видит его не так часто».
«Но она все-таки видит его?»
«При случае он пробирается в Гавану. Вот тогда они встречаются».
«А что еще он делает в Гаване?»
«Насколько мне известно, выступает перед группами людей и собирает деньги».
«А вы бываете на такого рода собраниях?»
«Была только раз и то для того, чтобы рассказать моему большому другу Фульхенсио Батисте, о чем там шла речь. Сеньор Кастро говорил как разгневанный революционер, он сказал: „Фульхенсио поддерживают янки“.»
«Вы сами слышали, как он это сказал?»
Она убежденно кивнула.
«А в другом плане вы сеньора Кастро не знаете?»
«Во время моего пребывания на Кубе я жила только с одним мужчиной, так же как сейчас живу только с вашим другом, чье имя мне нет нужды называть».
«Нет, нужды в этом нет», — согласился Хант.
«Я верна тому, кем восхищаюсь. Это вопрос принципа».
«Похвально», — сказал Хант.
«Так что, сеньор, интимно я Фиделя Кастро не знаю. Но моя подружка, — перешла на английский Либертад, — рассказала мне уйму всего».
«Хорошо, — сказал Хант, — перейдем к мозговой кости».
Либертад понимающе улыбнулась.
«Он мужчина как все», — заявила она.
«Могли бы вы это пояснить?»
«Молодой и сильный. Немного стеснительный. Говорит с женщинами о политике».
«Это вы узнали непосредственно от своей приятельницы, — спросил Хант, — или из сплетен?»
«Это мозговая кость, — сказала Либертад. — Он как все кубинские мужчины. Типичный эгоист. Сделал дело — и привет. Нормальный мужчина».
Хант был явно не в восторге: после всех своих стараний он узнал лишь то, что Фидель Кастро — нормальный мужчина.
«А как часто Кастро бывает в Гаване?» — спросил он.
«Пожалуй, раз в месяц».
Она вздохнула, как бы давая понять, что сказала достаточно, и тут вмешался Шеви: «Не хотите ли вы сказать, что не удовлетворены информацией, которую предоставила вам мой дорогой друг сеньорита Ла Ленгуа?»
«Я был бы удовлетворен любым ответом, полученным от столь очаровательной дамы, как ваша спутница, — заметил Хант, — однако, по моим источникам, Фидель Кастро последние два года не спускался с гор».
«Если Либертад Ла Ленгуа говорит, что он был в Гаване, — возразил Шеви, — я бы на вашем месте, сеньор, пренебрег вашими источниками».
«О, я, безусловно, посчитаюсь с мнением дамы, — сказал Хант. — Мы наведем дальнейшие справки».
«Это мудро», — сказал Шеви.
Молчание.
Пустоту заполнила Либертад.
«Я слышала, — сказала она, — что ваш друг Бенито Нардоне очень одинокий человек».
