Джек Хиггинс - Эпицентр бури
— Слава Богу!
— Да. Я согласен с вами. Когда она выписалась из госпиталя, то получила строгий выговор за нарушение инструкций и медаль Георга за храбрость. Я взял ее к себе.
— Какая кругом тишина. — Броснан вздохнул и швырнул вниз свою сигарету.
В это время к нему подошла Мэри Таннер.
— Она решила полежать.
— Хорошо, — сказал Броснан. — Пойдемте в комнату. — Они вошли и сели на диван. Броснан закурил новую сигарету. — Давайте закругляться, — предложил он. — Что вы хотели мне сказать?
Фергюсон обратился к Мэри:
— Твоя очередь, дорогая.
— Я просмотрела досье, проверила все, что есть в компьютере. — Она раскрыла свою коричневую сумочку и достала фотографию: — Единственное изображение Диллона, которое мы смогли найти. Его пересняли с группового снимка, сделанного в Королевской академии драматического искусства двадцать лет назад. Эксперт из нашего департамента увеличил фото.
Снимок был нечетким, крупнозернистым, лицо совершенно незапоминающееся — просто какой-то молодой парень.
Броснан вернул снимок:
— Бесполезно. Даже я не мог бы его узнать.
— Это, без сомнения, он. А вот этот парень — справа от него — сделал карьеру на телевидении. Он уже умер.
— Диллон?..
— Нет, рак желудка. В тысяча девятьсот восемьдесят первом к нему обратился один наш человек, и он подтвердил, что на фотографии рядом с ним стоит Диллон.
— Единственное фото, которое мы имеем, но от него никакого проку, — заявил Фергюсон.
— Вы знали, что у него есть права военного и гражданского пилота? — спросила Мэри.
— В первый раз слышу, — ответил Броснан.
— Согласно сведениям одного из наших информаторов, он получил их в Ливане несколько лет тому назад.
— Почему ваши люди занялись этим делом в восемьдесят первом? — поинтересовался Броснан.
— Это действительно любопытно, — заметила Мэри. — Вы рассказали полковнику Арну, что он поссорился с ИРА, ушел из организации и присоединился к международному террористическому сообществу.
— Все правильно.
— Кажется, они приняли его обратно в тысяча девятьсот восемьдесят первом. У них были неприятности с английскими спецслужбами. Слишком много арестов, что-то в этом роде. Через осведомителя в Ольстере мы узнали, что Диллон действовал какое-то время в Лондоне. На его счету, по крайней мере, три или четыре акции: две машины со взрывчаткой, убийство осведомителя в Ольстере, который вместе с семьей был под охраной властей.
— И мы не смогли даже приблизиться к нему, — добавил Фергюсон.
— И не сумеете, — сказал Броснан. — Я повторю еще раз. Он гениальный актер. Он может преобразиться прямо у вас на глазах без грима, не меняя одежду. Вам надо увидеть это собственными глазами, чтобы поверить. Представьте теперь, что он может сделать, используя грим или покрасив волосы в другой цвет. Помните, я говорил вам, что его рост всего 165 сантиметров. Я был свидетелем того, как он переоделся женщиной и дурачил солдат, патрулировавших Белфаст.
Мэри Таннер наклонилась вперед, внимательно вслушиваясь.
— Продолжайте, — тихо попросила она.
— Хотите знать другую причину, по которой вам никогда не удастся поймать его? Он действует под разными именами. Меняет цвет волос, проделывает трюки с гримом, а потом фотографируется. Эти-то снимки и попадают на его фальшивые паспорта или другие документы, удостоверяющие личность. У него их целая коллекция. Так что, когда ему нужно куда-то попасть, он превращается в человека, который изображен на фотографии.
— Гениально! — воскликнул Арну.
— Вот именно. Так что не ждите толку от телевизионных или газетных объявлений типа: «Вы видели когда-нибудь этого человека?» Где бы он ни был, он легко уходит на дно. Если он действует в Лондоне и ему нужны, например, деньги или оружие, он просто выдает себя за обычного уголовника и пользуется услугами преступного мира.
— Вы считаете, что он не пойдет ни на какой контакт с ИРА? — уточнила Мэри.
— Думаю, нет. Может быть, с кем-то, кто был в глубоком подполье несколько лет, кому он полностью доверяет. А таких людей на земле единицы.
— В этом деле есть еще один аспект, которого никто не затронул, — отметил Арну. — На кого он работает?
— Конечно, не на ИРА, — заявила Мэри. — Мы осуществили компьютерную проверку, поддерживаем связь с полицией Ольстера и разведывательной службой британской армии. Никто даже не слышал о попытке покушения на госпожу Тэтчер.
— Я верю этому, — сказал Броснан. — Хотя никогда нельзя быть уверенным до конца.
— Конечно, есть еще иракцы, — заметил Фергюсон. — Саддам с радостью взорвал бы всех и каждого сейчас.
— Верно. Но не забывайте про «Хезболлах», ООП, «Гнев Аллаха» и некоторые другие организации, более умеренные. Он работал на всех, — напомнил присутствующим Броснан.
— Да, — согласился Фергюсон. — Но проверка через наши источники такого количества организаций заняла бы слишком много времени, а я не думаю, что оно у нас есть.
— Вы думаете, он сделает новую попытку? — спросила Мэри.
— Ничего конкретного, дорогая, но я всю жизнь занимаюсь этими делами. Я всегда руководствовался своим инстинктом, и на этот раз он мне подсказывает, что продолжение будет.
— Я не в состоянии помочь вам. Я сделал все, что мог. — Броснан встал.
— Вы хотели сказать: это все, что вы готовы сделать… — уточнил Фергюсон.
Они вышли в прихожую, и Броснан открыл дверь.
— Я полагаю, вы возвращаетесь в Лондон? — обратился он к Фергюсону.
— Я не знаю. Может быть, мы останемся и вкусим прелестей парижской жизни. Я не останавливался в «Рице» после реконструкции.
— Это здорово ударит по нашим финансам, — сказала Мэри Таннер и протянула руку: — До свидания, профессор Броснан, было очень приятно познакомиться.
— До свидания, полковник. — Он поклонился Арну и закрыл дверь.
Когда Броснан вернулся в гостиную, Анн-Мари вышла из спальни. Ее лицо было усталым и бледным.
— Ты что-нибудь решил? — спросила она.
— Я дал тебе слово. Я помог им всем, чем мог. Теперь они ушли, и поставим на этом точку.
Она выдвинула ящик стола. Там лежали ручки, конверты, писчая бумага и марки. Она заметила мощный 9-миллиметровый браунинг, смертоносное оружие, которое предпочитают британские коммандос.
Она не произнесла ни слова, задвинула ящик и спокойно посмотрела на него.
— Я приготовлю кофе, — сказала она и ушла на кухню.
В автомобиле Арну обратился к Фергюсону:
— Ты его потерял. Он больше ничего не будет делать.
— Я бы не был так категоричен. Мы обсудим все это за обедом в «Рице». Надеюсь, ты присоединишься к нам? В восемь часов. Хорошо?
— С удовольствием, — ответил Арну. — Группа Четыре, должно быть, богаче моего несчастного департамента.
— А это все за счет Мэри, — сказал Фергюсон. — Как-то на днях она бросила в меня вот этот удивительный кусочек пластика, который выдала ей компания «Америкэн экспресс». Платиновая карточка! Видел ты когда-нибудь такое, полковник?
— Проклятие! — бросила Мэри.
Арну откинулся назад и расхохотался.
Таня Новикова вышла из ванной комнаты в квартире Гордона Брауна в Камдене, расчесывая волосы. Она набросила на себя халат.
— Ты должна идти? — спросил он.
— Да. Пойдем в гостиную. — Таня надела пальто и повернулась к нему. — Больше не приходи ко мне на Бейсуотер, даже не звони. Ты показал мне свой график. Весь следующий месяц у тебя одни двойные смены. Почему?
— Их никто не любит, особенно те сотрудники, у которых есть семьи. Для меня это не проблема, так что я согласился. Кроме того, за них платят больше.
— Так что ты обычно освобождаешься в час дня и начинаешь снова в шесть вечера?
— Да.
— У тебя есть дома автоответчик?
— Да.
— Хорошо. Мы сможем поддерживать связь таким образом.
Она пошла к двери, но он схватил ее за руку:
— Когда я увижу тебя?
— Сейчас мне это трудно, Гордон. Мы должны быть осторожны. Если у тебя не будет срочной работы, постарайся возвращаться домой между сменами. Я сделаю, что смогу.
Он с жадностью поцеловал ее:
— Дорогая…
Таня оттолкнула его:
— Мне надо идти, Гордон.
Она открыла дверь, спустилась по лестнице и вышла на улицу.
Было по-прежнему очень холодно, и она подняла воротник пальто.
— Господи, что приходится делать во имя России, — проговорила она вслух, завернула за угол и остановила такси.
V
Вечером сильно похолодало: из Сибири на Европу надвигался циклон. Замерзал даже снег. Броснан подложил дров в камин. Было около семи вечера.
Анн-Мари, лежавшая на диване, пошевелилась и села.
— Мы будем есть дома?
— Думаю, да, — сказал он. — Погода отвратительная.
