Рафаэль Сабатини - Венецианская маска
— Подобно всем нациям на последней стадии упадка, она множит общественные службы и берет на себя все более и более тяжелое бремя поддержания своих обедневших слоев. Словно человек, стремящийся к разорению, надеется достичь этого обязательствами по поддержке своих нуждающихся родственников.
Естественно, это высказывание относилось к барнаботти и Вендрамину, которого посол охарактеризовал как человека огромного влияния в среде этих обедневших масс.
— В конце концов, это единственный из них, — заметил Марк-Антуан, — кто не проявляет признаков бедности.
Широкое лицо Лальманта превратилось в сплошное веселье.
— Как же иначе? Мы следим за этим.
Дыхание Марка-Антуана участилось.
— Он на нашем содержании?
— Пока нет. Но это лишь вопрос времени, — его умные глаза искрились весельем. — Он важен для нас. Если дойдет до борьбы в Совете между нашими сторонниками и австрофилами, я знаю, что итог решит человек, контролирующий выбор барнаботти. Этот человек — Вендрамин. Впоследствии я куплю его.
— Это хорошо задумано. Но если он не продастся?
— Есть пути принуждения таких людей, и, клянусь, у меня нет жалости, — его губы искривила презрительная усмешка. — Эти порочные распутники, в прочих отношениях бесполезные для общества, существуют только потому, что они могут быть при необходимости использованы для поддержки достойных сторонников. За это дело отвечает виконтесса.
— Виконтесса? — спросил Марк-Антуан.
Лальмант от подобного непонимания потерял терпение:
— Ваша виконтесса, естественно. Или, если не ваша, то Барраса. Из его гарема я полагаю. Но то, что она стала виконтессой — ваше изобретение. Вы умно направили ее сюда под видом эмигрантки. Маленькая ловкая плутовка!
— А, эта! — произнес Марк-Антуан, удивляясь, что же это за дьявольская женщина, но поостерегаясь задавать вопросы. — О, да достаточно ловкая.
Глава Х. ФАРАОН[26]
Это произошло через несколько дней, когда Леонардо Вендрамин пришел, чтобы выполнить свое обещание — показать мистеру Мелвилу кое-что из жизни венецианского общества — и повез его в казино дель Леоне, находящееся возле Прокураций[27]. То было одно из маленьких прибежищ — нечто вроде клубов, — возникших на смену фешенебельному Ридотто, уничтоженному Советом Десяти около двадцати лет назад. Но азартные игры, которые были главной причиной существования тех салонов и связанных с ними скандалов, приведших к закрытию, стали главной причиной возникновения множества этих маленьких казино.
Мелвил очутился в изысканной передней с затянутыми парчой панелями, изящной мебелью, хрустальными канделябрами и зеркалами из венецианского стекла, наполненной фланирующими людьми. Атмосфера в помещении была душноватой, насыщенной смесью ароматов, мягко плывущей разноголосицей светской болтовни и журчащим смехом. Сэр Леонардо — несомненно, известная здесь личность — был знаком со всеми. Он представлял своего спутника то одному, то другому, и Мелвил отмечал, что встречаются и патрицианские фамилии, известные даже ему. Здесь — Мочениго или Кондулмер, там — дама из знаменитого дома Градениго или Морозини, которая исподволь рассматривала его поверх кромки веера или делала ему более откровенное приглашение, освобождая место около себя.
Лакеи в белых чулках, с густо напудренными головами, кружились с подносами прохладительных напитков и мороженого; плавные звуки мелодии медленно наплывали откуда-то со стороны прежней оперы, которая потом превратилась в Фенис-театр.
Мелвил чувствовал что-то неуловимо нездоровое и отталкивающее в этом прибежище сластолюбцев, в этом храме легкомыслия и непоследовательности, воздвигнутом, как он полагал, на вулкане, который в любой момент мог разразиться извержением.
От заигрываний донны Леоноры Долфин его избавил Вендрамин, и они улизнули в комнату для игры в фараон, названную сэром Леонардо святая святых в этом храме. На пороге дорогу им заградил сильный темноволосый молодой человек с бледным лицом и темными бегающими глазами, который экстравагантностью и роскошью костюма превосходил самого Вендрамина.
Сэр Леонардо представил его как «Самого настойчивого и дерзкого кавалера Фортуны», на что молодой человек, которого звали Рокко Терци, отозвался горьким смехом:
— Лучше представьте ему Фортуну, как самую упрямую и неподатливую из всех, кого я домогался.
— Чего же вам еще надо, Рокко? Вы знаете поговорку: «Если везет в любви…»? — он взял Терци под руку. — Вернемся, друг мой. Говорят, неудачники приносят удачу другим. Постойте возле меня минут пять, пока я буду понтировать. Вы позволите, мистер Мелвил?
Пять минут превратились в десять, в чем сэр Леонардо явно не отдавал себе отчета; затем они выросли до двадцати, а он, по-видимому, даже не думал о том, что заставляет гостя ждать.
Гость, время и весь мир были забыты в баталиях, которые он вел против неизменных потерь.
Рокко Терци утомленно зевнул. Вместе с Марком-Антуаном он устроился на обтянутой красной парчой скамье, откуда они хорошо видели сидевшего за карточным столом Вендрамина, уже побагровевшего от возбуждения.
— Видите, какую я принес ему удачу? — проворчал Терци. — У самого ничего не получается. Богиня ненавидит не только меня, она ненавидит и моих друзей.
Он встал, слегка растягивая губы в улыбке.
— Единственной компенсацией за разорение, которую я получил сегодня вечером, стало удовольствие познакомиться с вами, месье Мелвил.
Марк-Антуан поднялся, и они обменялись рукопожатием. Венецианец добавил:
— Надеюсь, мы еще увидимся. Обычно я провожу время здесь. Если вы спросите меня, то окажете мне честь. Рокко Терци, ваш скромный слуга, сэр.
Он не спеша вышел, по пути обмениваясь кивком или словечком, охватывая сразу все своими беспокойными, встревоженными, глубоко посаженными глазами.
Марк-Антуан вновь сел в ожидании.
Дюжина игроков, половину из которых составляли женщины, сидела вокруг овального зеленого стола. Многочисленные зрители стояли и ходили около играющих. Банк держал дородный мужчина, сидевший спиной к Марку-Антуану. Неподвижный, как истукан, он не издавал ни звука, кроме редкого присвиста или хихиканья, когда крупье делал свои объявления и усердно работал лопаточкой.
Вендрамин неизменно проигрывал, и, по мере того, как он проигрывал, его ходы неизменно становились все более опрометчивыми.
Марк-Антуан ни разу не видел, чтобы он взял выигрыш, когда выигрывал. Каждый раз голосом, который становился все более и более хриплым и агрессивным, он повышал ставки и, если вновь выигрывал, его «и семь дальше» звучало вызовом Фортуне. Только однажды, выиграв, он заявил: «и пятнадцать дальше», — и проклял судьбу, когда увидел, что весь его выигрыш исчез.
К моменту уменьшения ставок, что говорило о приближении его ресурсов к концу, Марк-Антуан оценивал его убытки в две-три сотни дукатов.
Наконец, Вендрамин отодвинул стул и устало поднялся. Через мгновение глаза его наткнулись на Марка-Антуана, и он, казалось, только теперь вспомнил о его присутствии. Сэр Леонардо направился к нему ленивой походкой. Сначала в его поведении не было привычного экспансивного оживления.
— Худшее в моей проклятой судьбе заключается в том, что я вынужден оставить игру в тот момент, когда, по всем законам случайностей, направление должно поменяться.
— У случайностей нет законов, — сказал Марк-Антуан.
То были пустейшие слова. Но сэр Леонардо предпочел усмотреть в них вызов.
— Ересь! Одолжите мне сотню дукатов, если они есть у вас при себе, и я докажу вам это.
Случилось так, что у Марка-Антуана были при себе деньги. Он был хорошо обеспечен. Его лондонские банкиры открыли ему в Венеции кредит у Виванти, а граф Пиццамано поручился за него перед этим знаменитым евреем-финансистом.
Вендрамин взял сверток с монетами, коротко отблагодарил и в мгновение ока оказался вновь за игровым столом.
Уже через десять минут — бледный, с лихорадочным блеском в глазах — он поставил последние десять цехинов. И еще раз проиграл, так что и деньги, взятые в долг, были израсходованы.
Но прежде чем была перевернута последняя карта, женщина в бледно-фиолетовом платье, легкая и тонкая, словно соломинка, с золотистыми, высоко подобранными и почти незаметно припудренными волосами, яркий натуральный колорит которых вызывал восхищение, подошла и встала за спиной у Вендрамина. Марк-Антуан не заметил, как она вошла, но он увидел ее теперь, ибо эта женщина привлекла к себе взгляды всех мужчин — изысканно утонченная, будто из дрезденского фарфора, и столь же хрупкая на вид.
Она посмотрела последнюю карту, слегка вытянув свою тонкую шею; ее веер плавно двигался, а лицо было совершенно спокойным. Она даже слегка улыбнулась ругательскому ворчанию, которым Вендрамин честил свой последний проигрыш. Затем ее рука легла ему на плечо, удерживая за столом.
