Леонид Земляков - Янтарное ожерелье
— Неразрешенных задач нет. Все дело в методе. Доставьте-ка ожерелье ко мне.
Приложив руку к козырьку фуражки, лейтенант вышел.
Когда принесли ожерелье, майор долго рассматривал его.
«Что скрывают эти, такие невзрачные на вид бусинки? — думал он. — Бусинки, которые стоили жизни трем... И кто его знает, что может произойти дальше?»
На следующий день, вызвав Карпова, Сомов сказал:
— Ожерелье надо вернуть Даниловой, и вот почему...
28
Ксения Тимофеевна Градская, преклонных лет женщина, у которой снимала комнату Лохова, была довольна своей квартиранткой.
Лохова вела скромный образ жизни. К восьми уходила на службу и возвращалась поздно вечером, всегда в одно и то же время.
Друзей и знакомых у нее не было. Во всяком случае, никто не посещал ее запросто.
Приятельских отношений с Ксенией Тимофеевной она не заводила, но и не чуждалась ее.
Случалось, хозяйка заходила в комнату Лоховой перекинуться словом, другим.
Градскую удивляла скромная обстановка Лоховой. В небольшой узкой комнате стояли кровать, письменный стол и радиоприемник «Минск».
— Совсем монашеская келия у вас, голубушка, — заметила Ксения Тимофеевна. — И не видно, что молодая женщина тут живет. Хоть бы занавеси повесили, что ли...
Лохова покачала головой:
— Незачем мне это, тетя Ксеня. Гостей принимать не собираюсь. А одной — и так хорошо.
При этом она взглянула на небольшой портрет мужа, висевший над кроватью.
Градская вздохнула.
Комнаты Лоховой и хозяйки разделял каменный простенок, в котором была забитая и оштукатуренная дверь.
Страдая бессонницей, Градская иногда слышала негромкую музыку...
«Тоскует, бедная», — думала добрая женщина.
Но однажды, проснувшись ночью, Ксения Тимофеевна услышала прерывистый писк. Тогда она не обратила на это внимания. А на следующую ночь повторилось то же.
Любопытная от природы, Градская неслышно поднялась с постели и прильнула к едва заметной щели в двери, в том месте, где недавно отвалился кусок штукатурки.
То, что увидела Градская, поразило ее. Лохова в одной сорочке сидела у приемника и что-то быстро записывала в тетрадь. Потом она выключила приемник и принялась сосредоточенно читать.
— Чудны твои дела, господи, — прошептала старуха.
До рассвета она не спала. Сначала ей пришло на ум спросить Лохову, чем она занимается по ночам. Но, поразмыслив, отказалась от этого намерения.
Ей не хотелось предстать перед квартиранткой в роли соглядатая.
Электротехник порта Володя Рябов занимал с матерью, Полиной Семеновной, квартиру из двух комнат.
Муж Полины Семеновны — партизан, погиб в лесах Белоруссии в неравном бою с гитлеровцами.
С тех пор она посвятила себя сыну, радуясь его успехам, вместе с ним переживая огорчения.
Работая, Володя Рябов продолжал учиться. Он лелеял мечту закончить заочный институт и стать инженером.
Как у всякого человека, у Володи было любимое занятие, которому он уделял все свободное от работы и учебы время.
Маленькая комната, которую занимал Володя, была похожа на мастерскую. На столе и на полках лежали инструменты и разные детали...
Со школьной скамьи Володя пристрастился к радиолюбительству и сделал в этой области немалые успехи.
Недавно сконструированный им аппарат — дефектоскоп, позволявший обнаружить изъян в литье, был премирован на Всесоюзной выставке.
Как-то раз, явившись домой вечером, Володя застал у матери гостью.
Это была ее старая знакомая Ксения Тимофеевна Градская.
Когда появился Володя, Градская засуетилась.
— Ну, мне пора...
Но Полина Семеновна остановила ее:
— Сидите, сидите... Я сейчас. Вот только сына накормлю.
Гостья охотно осталась. Одинокой женщине не хотелось уходить из уютной квартиры.
Кроме того, Рябова была на редкость хорошей собеседницей. И даже хлопоча у стола, она не переставала разговаривать.
Поужинав, Володя поблагодарил мать и ушел к себе. Плотно затворив дверь, он включил приемник, сборку которого закончил вчера.
Предстояло настроить, или, как любил говорить Володя, отшлифовать аппарат.
И юноша принялся за дело. Увлекшись, он не замечал ни свистов, ни громких прерывистых звуков азбуки Морзе, то и дело вырывавшихся из репродуктора.
Работа шла успешно. Володя радовался, что его конструкция действовала хорошо.
В дверь постучали.
— Да, — откликнулся юноша, не прерывая своего занятия.
— Выйди на минуту к нам, сынок, — послышался голос матери.
Володя неохотно повиновался.
В столовой по-прежнему сидела гостья. Юноше бросился в глаза ее тревожный взгляд. Она была явно чем-то взволнована.
— Тут Ксения Тимофеевна интересную вещь рассказала, — обратилась к Володе мать.
Юноша вопросительно взглянул на Градскую.
Та, смущаясь, проговорила:
— Вы уж извините меня, старую, Владимир Николаевич. Может, напрасно побеспокоила. А только, как раздался в вашей комнате писк этот, так спросить вас захотела...
— Спрашивайте, Ксения Тимофеевна, — любезно сказал Володя.
Он симпатизировал этой седой, с полным приветливым лицом, женщине.
— Значит, так, — продолжала Градская. — Есть у меня квартирантка, Лохова... Может, знаете?
Володя кивнул:
— Машинисткой на заводе фруктовых вод работает?
— Она самая. Ну, лежу как-то я ночью, с боку на бок ворочаюсь. Бессонницей страдаю. И вдруг раздался писк, вроде комариный. Из комнаты квартирантки доносится. Каюсь, не утерпела... Дай, думаю, погляжу, чем моя Ольга Владимировна глубокой ночью занимается. Поглядела в щелочку, вижу: сидит она у приемника, слушает и записывает что-то. А потом приемник потушила, и давай записанное читать...
Володя весь превратился в слух. Уж слишком необычным было то, что рассказывала Градская.
— Ну, а дальше? Дальше? — спросил он, когда старуха замялась.
— Дальше? Дальше — как кончила она читать, вырвала лист из тетради и сожгла его...
— Сожгла? — переспросил юноша.
— Ну да, сожгла, — подтвердила Градская и продолжала: — Очень я удивилась этому. А только спросить ее не решилась. Может женщина дело делает, а тут — подглядывают. А сейчас, как услыхала я писк из вашей комнаты, так подумала: может Владимир Николаевич разъяснит, что к чему?
— И часто вы этот писк слышите? — волнуясь, спросил Володя.
— Да, каждую ночь, почитай. А только не так громко, как в первый раз...
— Очень интересно... — протянул Володя.
Смутная догадка мелькнула в его мозгу...
Если верить Градской, Лохова по ночам ведет прием неизвестной радиостанции. Странно, что делает это она в тайне ото всех. И для чего понадобилось ей сжигать записи?
В этой истории надо разобраться.
— Вот что, Ксения Тимофеевна, — проговорил Володя. — Пообещайте, что никому не будете рассказывать об этом. А я постараюсь выяснить.
— И... — всплеснула руками Градская. — Да что я, сорока какая?
— Вот и хорошо, — улыбнулся Володя.
29
— Дело близится к развязке, — подытожил Сомов.
— Да, — согласился Карпов. — Теперь ясно, что Лохова и Пискун действуют заодно. Остается выяснить, как они намерены использовать ожерелье, и... какую тайну скрывает оно.
— Все нити у нас в руках. Будем разматывать клубок до конца, — решительно произнес Сомов. — Да, кстати, вчера к нам явился портовый электрик Рябов. Он рассказал, что некая Лохова ведет прием неизвестной радиостанции. Юноша узнал об этом от квартирной хозяйки Лоховой, Градской.
— Вы проверили?
— Конечно, Градская оказала нам полное содействие.
— И что же?
— Мы убедились, что она была права. Лохова, действительно, слушает по ночам неизвестную радиостанцию.
— Странно все это, — заметил Карпов.
— Почему?
— Не сердитесь, Иван Степанович, за откровенность. Но скажите, разве будет мало-мальски опытный шпион поступать так неосмотрительно? Ну к чему Лоховой включать динамик, рискуя быть подслушанной? Ведь она могла бы пользоваться наушниками.
— Ах, вы вот о чем, — усмехнулся Сомов. — На мой взгляд, дело объясняется просто: одно из двух, либо занятие Лоховой носит невинный характер, либо она — вражеский агент. В первом случае ей нечего бояться. Во втором — она имела все основания считать себя в безопасности. Кроме нее и Градской в квартире нет никого. Разве могла предположить Лохова, что простая, полуграмотная старуха заинтересуется услышанным. Конечно, нет.
— В этом ахиллесова пята вражеской агентуры, — вставил Карпов.
— Вот именно. Любой шпион, диверсант считает своим противником службу контрразведки. Возможно, за рубежом это и так. Но только не у нас. В Советском Союзе никто, будь то ребенок или взрослый человек, не пропустит врага. Рано или поздно шпион, как принято говорить, сорвется.
