Маргарет Трумэн - Убийство в ЦРУ
— Мисс Кэйхилл, — напористо произнес он, улыбнулся и протянул руку: зубы у него оказались заметно пожелтевшими, а ногти на руках, как сразу заметила она, чересчур длинными и нуждались в чистке.
— Мистер Хотчкисс, — приветствовала его она, дотрагиваясь до его руки кончиками пальцев.
— Простите, что опоздал, но движение по улицам в этот час — сущее проклятие. Вы уже выпили кофе? Хорошо.
Кэйхилл подавила улыбку, наблюдая, как он устраивается на белом металлическом стуле с желтыми подушечками.
— Не продрогли? — спросил он. — Может, лучше внутри?
— О нет, тут на воздухе, по-моему, прелестно.
— Как угодно. — Отработанным жестом он подозвал молоденькую официантку, которая подошла к столику и приняла заказ: кофе и пирожные. Когда девушка ушла, он откинулся, сложил кисти рук шариком, уперся подбородком в сплетенные пальцы и сказал: — Ну что ж, мы здесь наверняка для того, чтобы поговорить о бедняжке Барри Мэйер, пусть земля будет ей пухом. Говорите, вы были подругами?
— Да, близкими подругами.
— Она никогда о вас не говорила, но, я полагаю, у таких, как Барри, полно друзей или по крайней мере знакомых.
— Мы были близкими подругами, — повторила Кэйхилл, отнюдь не находя его предложение забавным.
— Да, конечно. Так что же вы хотели обсудить со мной?
— Ваши отношения с Барри, что она делала вечером перед тем, как умерла, — все, что помогло бы мне понять.
— Понять? Понять что? Бедная женщина падает замертво с сердечным приступом, коронарный тромбоз, — преждевременно, конечно, но один Господь только знает, чего только не припасено для нас у жизни в закромах.
Кэйхилл пришлось напомнить самой себе о своей «официальной» роли при знакомстве с жизнью Мэйер. Она — скорбящая подруга, а вовсе не следователь, а посему, чтоб было похоже на это, надо смягчить тон.
— Сказать правду, — начала она, — мне интересно все разузнать и для себя самой, и ради матери Барри. Мы созванивались, и она попросила меня выяснить все, что могло бы… ну успокоить ее. Я сейчас лечу в Вашингтон повидаться с ней.
— Чем вы занимаетесь, чем зарабатываете на жизнь, мисс Кэйхилл? Знаю, вопрос мой вряд ли отнесешь к разряду британских, скорее, он из тех, что вы, американцы, задаете при первой же встрече, но мне любопытно.
— Я работаю в посольстве Соединенных Штатов в Будапеште.
— Будапешт! Никогда там не был. Он и впрямь так сер и угрюм, как мы слышим?
— Вовсе нет. Прелестный город.
— Со всей солдатней и красными звездами.
— Проходит время, и их перестаешь замечать. Вы ужинали с Барри вечером перед тем, как она умерла.
— Точно так, в «Дорчестере». Несмотря на арабов, там все еще лучший в Лондоне шеф-повар.
— Мне в том убедиться не суждено.
— Вы должны позволить мне пригласить вас туда. Вечером?
— Не могу, тем не менее спасибо. В каком настроении Барри была в тот вечер? Что она говорила, делала? Вид у нее был больной?
— От ее розовых щечек веяло здоровьем, мисс Кэйхилл. Можно мне называть вас Коллетт? В таком случае я — Марк, разумеется.
— Разумеется. — Она рассмеялась. — Хорошо, зовите меня Коллетт. Вы сказали, что вид у нее был здоровый. Она была радостна, довольна?
— Еще бы! Мы же в тот вечер наконец-то отковали наше партнерство. Она так мехи раздувала — дым столбом.
— Вы упомянули по телефону, что стали партнерами. Я говорила с Дэйвидом Хаблером в вашингтонской конторе Барри. Он понятия не имел, что дело так далеко зашло.
— Дэйвид Хаблер. Не хочу быть невежливым, но должен признаться, что мистер Хаблер не относится к моим любимцам. Если откровенно, то я считал его камнем у Барри на шее, так ей и сказал.
— Мне Дэйвид нравится. И, общаясь с Барри, я всегда чувствовала, что она чрезвычайно высокого мнения о нем и что она безмерно уважала его как профессионала.
— Барри Мэйер была непревзойденной деловой женщиной, вместе с тем ее отличала и легковерность.
Кэйхилл припомнила, что то же самое говорил и Хаблер. Она обратилась к Хотчкиссу:
— Марк, вам известно о завещании Барри и о том, что в нем сказано относительно Дэйвида Хаблера?
— Нет. — Он громко расхохотался, выставив желтые зубы. — А-а-а, вы, наверное, про ту чепуху со страховой гарантией, по которой Хаблер якобы становился во главе вашингтонской конторы в случае ее смерти? Кость — и ничего больше, кость, которую ему бросили. Теперь, когда агентство… все целиком… перешло ко мне, вопрос о будущем мистера Хаблера имеет мало общего с клочком бесполезной бумаги.
— Почему?
— Потому, что соглашение, заключенное Барри и мною, имеет преимущественное право над тем, что было составлено до него. — Он ухмыльнулся самодовольно и снова сложил кисти шариком. Официантка принесла кофе и пирожные, Хотчкисс поднял свою чашечку. — За память о прелестной, талантливой и прекрасной женщине, Барри Мэйер, и за вас, мисс Коллетт Кэйхилл, ее закадычную подругу. — Отпив кофе, он спросил: — Вы и вправду сегодня вечером не свободны? В «Дорчестере» очень миленький танцевальный оркестр, и, как я уже говорил, в наши дни чудовищного питания тамошний шеф-повар не имеет себе равных в Лондоне. Ну так как? — Он склонил голову набок и игриво выгнул бровь.
— Никак. Впрочем, благодарю вас. Вы подписали с Барри документ в тот вечер?
— Да.
— Могу я… знаю, что это не мое дело, но…
— Боюсь, с моей стороны сейчас было бы неуместно показывать его вам. Вы сомневаетесь в том, что я сказал?
— Вовсе нет. Еще раз повторю, что во мне говорит лишь желание узнать все, что было с ней перед самой смертью. Утром вы провожали ее в аэропорт?
— Нет.
— Просто я подумала…
— Я отвез Барри обратно в гостиницу. И то был последний раз, когда я ее видел.
— На такси?
— Да. Скажите, пожалуйста, у меня складывается впечатление, будто вами владеет интерес не только близкой подруги.
Кэйхилл хмыкнула:
— Прислужник в гостинице сказал то же самое. Простите. Слишком много лет приходилось расспрашивать несчастных американских туристов, где именно они могли потерять свои паспорта.
— Вы этим занимаетесь в посольстве?
— Среди прочего. Что ж, Марк, было очень приятно.
— И, хочется надеяться, познавательно. Я вскоре собираюсь в Вашингтон навести порядок в агентстве. Вы уже знаете, где остановитесь?
— У своей матери. Она живет за городом.
— Прекрасно. Я позвоню вам туда.
— Почему бы вам не связаться со мной через Дэйвида Хаблера? Я намерена провести с ним много времени.
— Ого, кажется, кое о чем я наболтал чересчур много лишнего.
— Вовсе нет. — Она встала. — Благодарю.
Он тоже встал, пожал протянутую руку. Оба они взглянули на чек, оставленный официанткой на столе.
— Я заплачу, — сказала Кэйхилл, зная, что именно это он и хотел услышать.
— Да что вы, что вы, это же…
— Пожалуйста. Я все это заварила. Возможно, мы увидимся в Вашингтоне.
— Я определенно на это надеюсь.
Хотчкисс ушел. Кэйхилл, проходя через большой магазин, задержалась, чтобы купить матери набор необычных обеденных салфеток и книгу для своего племянника. Повернув за угол, она вернулась в гостиницу, откуда обзвонила врачей, производивших вскрытие Барри. Имена их она получила от «Рыжего» Сазерлэнда перед вылетом из Будапешта. Дозвониться удалось только до некоего доктора Уилларда Хаймса. Она представилась как самая близкая подруга Барри Мэйер и спросила, нельзя ли им договориться о встрече.
— Это еще зачем? — спросил он. Голос молодой.
— Просто для того, чтобы успокоиться самой и успокоить ее мать.
— Видите ли, мисс Кэйхилл, вы же знаете, что я не вправе обсуждать результаты вскрытия ни с кем, кроме надлежащих властей.
«Властей „Фабрики Засолки“», — подумала Кэйхилл. И сказала:
— Это я понимаю, доктор Хаймс, только вряд ли окажутся нарушены какие-либо установления и правила, если вы мне расскажете об обстановке, в которой проходило вскрытие, поделитесь своими не имеющими отношения к служебным обязанностям впечатлениями — только мне, доверительно, — о ней, как она выглядела, вот о таком всяком.
— Нет, мисс Кэйхилл, это совершенно исключено. Благодарю вас за звонок.
Кэйхилл успела вставить:
— Меня обеспокоило стекло, осколки которого нашли у нее на лице.
— Простите?
Кэйхилл продолжила. Она почитала кое-что о последних случаях, когда обе стороны, «убирая» агентов, пользовались синильной кислотой. Одним из убедительных свидетельств этого служили следы крошечных осколочков стекла, попадавших на лицо жертвы вместе с зарядом кислоты.
— Доктор Хаймс, у нее на лице было стекло.
Она пальнула почти наобум, но попала в самую точку. Врач несколько раз давился словами, прежде чем выговорил:
— Кто вам сказал про стекло?
