Лев Овалов - Секретное оружие
Работники морга сообщили Ткачеву, что труп получил двоюродный брат покойной, тоже Беляков. Он приехал на грузовом такси, привез гроб, предъявил паспорт. Ему выдали труп, а также одежду и документы умершей.
Ткачев отправился по таксомоторным паркам. Найти шофера, который перевозил гроб, труда не составило.
Юлдашев работал на грузовике МД-88-31. На Самотечной площади его остановил гражданин в темном костюме и попросил перевезти гроб с телом родственницы недалеко под Москву, где ее будут хоронить. Юлдашеву не хотелось везти покойника, но гражданин пообещал хорошо заплатить. Заехали в магазин похоронных принадлежностей, захватили гроб, потом в Институт неотложной помощи, оттуда, уже с покойником, в поселок Старых партизан. Когда приехали на дачу, там никого не было. Втаскивали гроб вдвоем — Юлдашев и его клиент.
Прихватив Юлдашева, Ткачев понесся на эту самую дачу. Шофер легко ее отыскал, но дом оказался запертым и пустым.
У соседей Ткачев узнал, что дача принадлежит вдове инженера Кварца. Сама она живет в Москве, а дом на летний сезон сдает. Сдала как будто и на этот раз, потому что приезжала с каким-то мужчиной, а потом этот мужчина появлялся два или три раза один. Больше соседи ничего сказать не могли.
Ткачев поехал к гражданке Кварц. Она приняла его радушно и охотно сообщила, что действительно каждую весну вывешивает в витринах Мосгорсправки объявления о том, что сдает дачу. Недели полторы назад к ней явился гражданин. Они поехали в поселок. Дача ему понравилась. Он сразу же вручил ей задаток, получил ключ, но предупредил, что переедет недели через две и тогда даст документы для прописки. Фамилия гражданина как будто Иващенко, а может, Ващенко, а может, даже Пащенко — Кварц как следует не запомнила. Он дал деньги и взял расписку, а ведь никто деньгами зря не бросается!
Ткачев вместе с Кварц поехал обратно на дачу. Второго ключа у нее не было, замок пришлось взломать.
Внутри, в комнатах, стояло два стола, несколько стульев и старая железная кровать. Съемщик никакой мебели не привозил. После него остались только портьеры, которые плотно закрывали все окна, на кухне возле плиты валялся топор, да на столе стоял открытый патефон, и около него лежало несколько пластинок с записями различных танцев.
Ткачев тщательно осмотрел все помещение. Ничего подозрительного обнаружить не удалось. Только в кухонной плите его внимание привлекло несколько обуглившихся полешков и множество почерневших в огне гвоздей. Лабораторные исследования подтвердили предположение, что в плите сожгли гроб.
— Мне кажется, Иван Николаевич, — заключил Ткачев, — вполне возможна такая версия: Белякова похожа на Ковригину, и ее труп понадобился для того, чтобы инсценировать смерть Ковригиной…
Пронин взял цветной карандаш и принялся рисовать на бумаге квадратики. Была у него такая привычка — рисовать, размышляя, квадратики.
— Может быть, сообщить в институт, кого они хоронят? — нерешительно спросил Ткачев.
Пронин стукнул карандашом.
— Ни в коем случае. Пусть те, кто заинтересован в этих похоронах, думают, что они сделали свою игру. Вы лучше скажите, вы поинтересовались этим… — Пронин похмыкал, — родственником Беляковой?
— Конечно, — подтвердил Ткачев. — Судя по описаниям, Беляков и съемщик дачи одно и то же лицо.
Пронин опять похмыкал, помолчал, нарисовал еще квадратик и посмотрел на Ткачева.
— Давайте подумаем, Григорий Кузьмич. Белякова здесь, разумеется, ни при чем. Ковригина… Вот куда направлен удар. Откуда он, этот удар? Кто его нанес?.. Как вы полагаете действовать дальше?
— Искать Ковригину…
— Где? Это ведь и есть решение задачи. Но как к нему подобраться?
Пронин резким движением перечеркнул все квадратики, скомкал бумагу и бросил ее в корзину под столом.
— А знаете, мне что-то не нравится ее дочка, — вдруг сказал Ткачев. — Ползунов мог ошибиться, но как она опознала мать в посторонней женщине?
Пронин согласился:
— Да, тут что-то не то…
— Заметьте, Иван Николаевич, она назвала приметы Беляковой, а не своей матери. У Ковригиной никакой татуировки ведь не было. Допросить?
— Да, — согласился Пронин. — Но мы разделим работу: я поговорю с Глазуновым и младшей Ковригиной, а вы ищите Белякова и не упускайте из виду институт. С Глазуновым полезно посоветоваться, а что касается дочки, хочу сам на нее взглянуть, тем более что и о старшей Ковригиной я имею очень слабое представление.
Пронин встал, прошелся по кабинету, остановился перед Ткачевым.
— Но как, как им удалось взять Ковригину?
Ткачев пожал плечами.
— Ушла позавчера. Вечером. Не сказала куда. И пропала!
— Вот именно! И ведь уверенно взяли. И переодели в ее одежду Белякову. И, чтобы следователь не ошибся, подкинули сумочку с документами…
Ткачев вздохнул.
— Умело действуют!
Пронин досадливо поморщился.
— Не столько умело, сколько нагло. Не совсем понятно, как они высмотрели труп Беляковой…
— Ну, это-то понятно, — возразил Ткачев. — Звонили по приемным покоям да спрашивали: не доставлена ли после несчастного случая какая-нибудь иногородняя женщина? А там отвечали: доставлена, мол, приезжайте. Они ведь сами заинтересованы в том, чтобы отыскались родственники. Те и приезжали, смотрели — годится или не годится. А когда увидели, что годится, предъявили родственника!
— Кому он только родственник?
— Это мы узнаем, как только его найдем. Но вот где его искать?
Пронин улыбнулся и указал рукой куда-то за окно.
— Там, Григорий Кузьмич, там!
Ткачев засмеялся.
— Я только об одном, Иван Николаевич, хочу вас спросить: как вы догадались, что Ковригина не Ковригина?
— Интуиция! — пошутил Пронин. — Так и быть, уж признаюсь. Я ни о чем и не догадывался. Просто считаю, что когда гибнет такой человек, как Ковригина, проверку следует производить самым доскональным образом.
— А почему они не инсценировали ограбления?
— Ну это уж детский вопрос. Для того чтобы никого не искали. Несчастный случай — искать некого, а начнется розыск грабителей, глядишь, и еще до кого-нибудь доберутся.
В кабинет вошел секретарь.
— Вас спрашивает по телефону академик Глазунов.
— Легок на помине!
Пронин взял трубку.
— Здравствуйте, Георгий Константинович!
Глазунов хотел увидеться с Прониным.
— А зачем ко мне? — сказал Пронин. — Я сам приеду. На месте и поговорим о делах.
Пронину хотелось непосредственно познакомиться с обстановкой в институте.
Закончив этот короткий разговор, он обратился к Ткачеву:
— Я сейчас в институт, Глазунову нужно о чем-то со мной поговорить. А вы вызовите ко мне часа через два эту самую дочку. Только не испугайте девицу, и так, чтобы у нее дома — никто и ни о чем.
Знаменитый ученый мало походил на чудаковатого академика, какими их часто изображают драматурги. Ему не было и пятидесяти лет. Здоровый, подтянутый, аккуратный, он скорее напоминал высокопоставленного штабного офицера, одетого в штатский костюм.
— У нас большая потеря, — пожаловался Глазунов.
— Знаю, — сочувственно откликнулся Пронин.
— Только что с похорон, — задумчиво сказал Глазунов. — Со странных похорон…
— Почему “странных”?
— Не верится, что мы потеряли Марию Сергеевну…
Пронин испытующе посмотрел на собеседника.
— То есть как “не верится”?
— Мария Сергеевна была человеком умным и уравновешенным. Она не из тех мечтательниц, которые не замечают, что происходит вокруг… — Глазунов помолчал. — Ей незачем было ехать в этот вечер в Рассадино. — Глазунов опять помолчал. — Не нравится мне этот странный звонок, после которого она покинула дом. — Он говорил медленно, веско, каждую фразу сопровождал паузой. — Я не верю в шутки судьбы…
— Вы что же — спорите против очевидности?
Глазунов развел руками.
— Не против очевидности, но у меня нет уверенности, что Мария Сергеевна погибла из-за собственной неосторожности.
— Почему?
— Я бы скорей поверил, что ее нарочно вызвали, — пояснил Глазунов. — Хотели чего-нибудь от нее добиться и погубили…
— А почему именно ее?
— Потому что в институте только три человека полностью осведомлены о новом открытии, и те, кто интересуется нашими тайнами, вероятно, знают имена этих людей. Выманить Федорченко или меня сложнее. Мария Сергеевна менее известна, да к тому же могли рассчитывать и на то, что она женщина. Ну а женщин принято считать послабее характером. Легче обмануть, легче принудить…
Пронин насторожился.
— А ее легче принудить?
— Нет, далеко не легче. По-моему, просто даже невозможно…
Глазунов плотно сжал губы.
— Чего же вы хотите, Георгий Константинович?
— Проверки. Марии Сергеевне было не до прогулок по ночам. Повторяю: может быть, это излишняя подозрительность, но я решил высказать вам свои сомнения. Был на похоронах и все время думал, а вдруг здесь… преступление.
