Александр Логачев - Капитан госбезопасности. Ленинград-39
«Игроками» они называли перевербованных агентов вражеских разведок, а «приманками» – завербованных наших, советских людей, работающих в организациях и учреждениях, которые должны интересовать разведку, и своим поведением (любовь к деньгам, азартным играм, женщинам, алкоголю), провоцирующих выход на них вражеских резидентов. А осведомители – они и есть осведомители.
– Меня часа полтора-два не будет, потом я здесь. Вопросы? – закончил командир. Пока вопросов не возникло.
Глава восьмая
День продолжается
У начдива удар тяжел,
Вражьи силы – в распыл, распыл,
Но под Лбищенском враг зашел
Штабу красных, штабу красных в тыл.
– Ты мне поговори еще! Ишь ты сказанул – «рейды правды»! Я тебе разъясню, паря, чего англичашки добились своими листовками. Они их столько на немцев поскидывали, что лет на пять немчуру обеспечили туалетной бумагой! То есть помогли тыловой службе своего врага[22]! – бушевал Викентьич, окруженный пиволюбами, и аккомпанировал словам ударами кирзового сапога с отвернутыми голенищами по пустой пивной бочке.
– Да помню, помню. Был и вчера. Копытами передо мной стучал, жеребчина, – говорила Галка. Они с Иваном Нестеровым из Сталинского УГРО сидели на чурбане от спиленного этим летом засохшего тополя. А возле простаивающего в десяти шагах от чурбака пивного крана ворчали накопившиеся пиволюбы.
У трамвайной остановки прогуливался с папиросой в зубах Андрей Лезин. Он злился. «Где-то твоя форма и попадет в масть, – сказал ему Иван Нестеров. – Но пока обожди в сторонке». И Лезин сейчас проклинал тех, кто придумал для оперативников дни строевых и политических занятий.
– Сладился потом с одним мужиком, видала, – отвечала на вопросы Нестерова Галка. – При бороде мужик был. Он твоего парня водкой угощал. В пиво ее лили. Росту? Да как тот, про кого спрашиваешь, может малость пониже и пожиже. Не видала, вместе или не вместе ушли. Но после такого залива обычно мужики в обнимку уходят. Что на том было окромя бороды? Куртка «москвичка», кажись, была. За остальное не скажу.
– Щас, щас! Невтерпеж, что ли?! – вдруг закричала Галка мужикам у бочки с краном, уже шумно требующим своего законного пива. – Ишь разорались, волосатое племя!
– А что случилось-то? – наконец надумала узнать у Нестерова «крановщица»…
* * *Здесь никто их вместе увидеть не мог. Разве пацаны, которые гоняли голубей, но эти не в счет.
Если где и отдыхать сегодня мужикам с чекушкой, что они – если взглянуть со стороны – собой и представляли, то крыша – лучшее место. Здесь скупое ноябрьское солнце что-то еще дарило и хорошо дышалось прохладным, предзимним воздухом. У одного из слуховых окон стояло двое мальчишек, их свист сопровождал вылет наружу голубей. На чердаке, как раз возле окна стояла голубятня, так называемый «шарабан». Внизу, во дворе, местные жители сидели на лавочках, входили-выходили, качались на качелях, гоняли в футбол и чинили велосипед.
– Мне сегодня хватит, – отказался от третьего глотка капитан Шепелев. – Еще ночь не спать.
– Вольному воля.
Тот, кто сидел рядом с Шепелевым, прислонясь к трубе, был высок и худ. В его зубах блестели золотые и железные зубы, а на пальцах и запястьях синели татуировки. Глаза его сидели глубоко, словно боялись яркого света. Его худоба относилась к той самой черной худобе, которую понимающий взгляд разглядит по едва уловим признакам. То есть когда человеку не суждено уже располнеть, как бы много он не ел. Такое получаешь или от рождения, или от такой жизни, что способна перестроить любой обмен веществ.
– Говори. Какие там дела? – Того, кто сидел рядом с Шепелевым, звали Леонидом, а прозывали Жох. Он достал из кармана потрепанной кожаной куртки папиросу.
И Шепелев рассказал обо всех событиях сегодняшнего дня. Если бы кто-то узнал, что капитан госбезопасности открывает уголовнику служебные секреты, то сначала бы не поверил, а потом потянулся бы к кобуре. А Шепелев рассказывал. Потому что мало кому так доверял, как человеку по кличке Жох. Рассказывая, капитан и сам еще раз прошел по ступеням событий, проверяя свои выкладки.
– Вот, собственно говоря, и все, – закончил свой рассказ Шепелев.
– За призраками гоняетесь, веселая работенка, – улыбка Жоха блеснула золотом и железом. – Ты, понимаю, не за советом меня зазвал?
– Совет тоже не помешает, но нужна помощь. И не просто помощь, Леонид, а содействие.
– Может, ты меня и в легавые запишешь, на полное довольствие поставишь? – Жох щелчком отправил докуренную папиросу в полет до дворовой земли. Над головой захлопали крылья – голубь сделал над ними круг, не нашел ничего для себя интересного и улетел.
– Я хочу, – продолжил капитан Шепелев, – чтобы ты дал своим людям наводку на чужаков, пусть пошустрят по хазам, по притонам, по малинам, по чердакам, по баржам, по заброшенным домам, по пригородам. Меня интересую любые пришлые и подозрительные. Сам придумаешь какое-нибудь объяснение. Скажешь, например, легавые к нам внедряют человека, а под какой легендой неизвестно, надо его, дескать, вычислить на подходе.
– Ты же знаешь, как я добился авторитета в этом городе, – заговорил Жох уже без ерничества, – могу шрамы на брюхе показать. На этот раз, если ребята меня зарежут, то их правда будет.
– Понимаю, – Шепелев рывком поднял с железного кровельного листа. – Придумаю что-нибудь другое.
– Да сядь ты! – Жох взмахнул рукой. – Какие вы, легавые, нервные! Как фраера на первой ходке. Придумаю для тебя чего-нибудь, придумаю, но, может, не в таком размахе, как ты меня заряжаешь.
Леня-Жох сделал глоток из водочной бутылки, утерся рукавом.
– Слушай, капитан, а почему это для тебя так важно? Ну дождись, когда буржуйские шестерки провернут дельце и лови себе по следам. Чего гоношиться?
– Если б знать, что они задумали.
Жох хохотнул.
– Надо заслать маляву заграницу, так и так, мол, вы прежде Шепелеву предупреждение закидывайте, что придумали, может, он вас и не тронет.
В небе голуби крутили фигуры высшего пилотажа. Их подбадривал залихватский свист пацанов, которые стояли, опираясь на прутья высокой ограды, опоясывающей крышу.
– Вот ответь мне, капитан, – сказал Леонид по кличке Жох, – ты никогда не думал о том, чтобы срыть отсюда, из страны, как срывают из лагерей. Ты же знаешь лазейки. Смог бы ведь.
– Смог бы, – не стал спорить капитан. – А сам ты об этом не думал?
– Мне нечего думать. Тут я в законе, а там, что прикажешь, шестерить на дядю Джона?
– А я здесь дома.
– Но дом-то на барак смахивает, а?
– Ты не знаешь, Леонид, – Шепелев достал зажигалку и принялся вертеть ее в руках, открывая и закрывая со щелчком крышку, – но можешь мне поверить, – очень много бывших возвращается из эмиграции на родину. При этом отдают себе отчет, что их здесь могут шлепнуть или посадить. И тем не менее едут. Не все же они сумасшедшие. Значит, есть в нашей стране притягательная сила, зарыт в ней магнит. Надо будет как-нибудь сходить в океан. Я думаю, оказавшись в нем, без берегов и с бездной под ногами, испытываешь подобное – слияние с мощью, восхищение и страх перед нею, ощущение себя частью ее и ощущение того, как пронизывает и пропитывает тебя эта мощь. И эта страна сродни океану, любая другая страна после нее покажется мелководьем. И не случайно, что именно она воздвигает над собой империю. Этой стране тесна обыденность и обычность, она не согласиться жить без размаха и величия. Ее история – а история никогда в ней не была только в прошлом, она всегда делается на твоих глазах – это прыжок с Эвереста. Или ты научишься летать и станешь таким, каким никто еще никогда не был, или расшибешься в лепешку. Я, живя в этой стране, ощущая себя летящим с Эвереста – страшит и завораживает. И не знаешь, что тебя ждет. Что ждет всех нас, страну, империю. Больше всего меня пугает, Леонид, если мы не разобьемся и не взлетим, а бултыхнемся в болото обыденности, в котором барахтаются остальные страны и народы. В котором они живут мечтой поуютнее устроиться в болоте, урвать грязьку пожирнее. По мне уж лучше мечта о мировом господстве и последней великой битве, чем сытое болотное кваканье. А Сталин, которого ты так ненавидишь… Сталин – тот, кем каждый из нас хотел бы стать, но получилось именно у него.
– Да ты поэт, капитан! – Жох глядел на капитана с нескрываемом удивлением. И это тот человек, которого он не первый год знает!
– Пойду, хватит проповедовать на крыше, – сказал капитан, протягивая на прощание руку Лене-Жоху. – Значит, договорились?
– Так понятно, что договорились, – ответил Жох…
* * *Они подходили к третьему по счету магазину.
– Как договаривались, если здесь пролет, то подключаем ваших и наших, пускай прочесывают весь район, а потом район за районом, – говорил Андрей своему напарнику из милиции. Хотя прекрасно того понимал: одно дело – общий успех операции, и совсем другое – твой личный успех, когда ты выкладываешь на командирский стол важнейший материал, добытый тобой без чьей-либо помощи. Это позволяет испытать чувство гордости собой, гордости единоличного победителя. Лезин любил возвращаться победителем. Лезин чувствовал, что они с Иваном в этом похожи.
