Станислав Гагарин - Три лица Януса
Еще очередь — и новые жертвы… Не доскакал отряд Арвида Вилкса до мертвого пространства, не успел доскакать. Ударила пуля и в начальника разведки. Согнулся он, припав лицом к гриве коня, а рядом кунак его скачет, Ахмед.
— Арвид! — крикнул он, но Вилкс молчит, и только ниже и ниже клонится его голова.
Ахмед оглянулся и увидел, что лишь двое они идут верхом, — порезал пулемет остальных ребят. Вот его только пули никак не берут… Тогда Ахмед выхватил Вилкса из седла, бросил к себе на коня поперек, развернулся и, бросая лошадь из стороны в сторону, чтоб сбить прицельный огонь пулемета, поскакал к спасительной скале. И не хватило ему всего десятка шагов. Пуля догнала коня. Споткнулся тот, и Ахмед вместе с другом покатился по серой от пыли дороге. Но тут же выскочили бойцы и втащили их за скалу. Арвида Вилкса отнесли к лекарю Иоганну Шванебеку на перевязку, а Ахмед весь в пыли стоял перед командиром полка латышских стрелков Лапиньшем, скрипел зубами и требовал дать ему коня, чтоб одному пойти под пули и разделаться с этой сволочью.
— Успокойся, джигит, — сказал Лапиньш. — Я знаю, что ты пойдешь на смерть, не дрогнув. Только нам нужна твоя жизнь.
И тут к командиру полка подошел адъютант и тронул его за рукав.
2Суровая страна — Дагестан…
Но люди, которые живут в этой стране, искренние, добрые к тем, кто пришел к ним с открытым сердцем, кто стал их другом, и всегда они беспощадны к врагу. Могучие, величественные горы научили их верить человеку на слово, свято относиться к законам гостеприимства. Свободные в своих ущельях и долинах, словно соседи их — орлы, дагестанцы мужественно защищали свои скалы от многочисленных пришельцев и не опускали оружия даже тогда, когда враг их был в тысячу раз сильнее и совсем не было надежд на победу…
…Словно снежная лавина, неслась по Кавказу гражданская война. А когда достигла она Дагестанских гор и Каспийского побережья, пришла в кумыкские, даргинские, лезгинские, лакские и аварские аулы, лучшие джигиты встали под знамена Советской власти.
Разбитые на Северном Кавказе части белой армии пробивались через Дагестан к Азербайджану и в Грузию, территории которых были оккупированы английскими интервентами. Белые офицеры надеялись перегруппировать свои вооруженные силы в Закавказье и оттуда вновь угрожать существованию Советской власти.
Латышские стрелки вместе с красными партизанами Дагестана по пятам преследовали беляков, стремясь обойти их, перекрыть горные перевалы и не дать уйти на ту сторону Главного Кавказского хребта.
Наконец латышскому полку Лапиньша и партизанам удалось вырваться к перевалам. Им оставалось пройти горное ущелье и выйти в тыл белым частям. Тогда врагов уже ничто не могло спасти.
Казалось, еще немного, заключительный бой — и операция выполнена. Можно будет по прямому проводу доложить в Кремль, что ни один белогвардеец не ушел в Закавказье.
Но… Едва первые разъезды втянулись в ущелье, сверху полоснула кинжальная очередь пулемета. Дорога через ущелье была закрыта напрочь: белые опередили Лапиньша.
Полк временно укрылся за скалой. Нечего было и думать идти через ущелье, очереди бы скосили людей. Это верное самоубийство, а другой дороги не было…
— Что будем предпринимать, товарищи? — обратился к своим командирам Лапиньш.
— Может быть, попытаться в обход? — неуверенно сказал один из собравшихся.
Начальник штаба прикинул расстояние по карте.
— Переход займет не меньше двух суток, — сказал он.
— Не годится, — произнес комполка. — Белые уйдут в Закавказье, прорвутся к Баку.
— Есть предложение…
Вперед выступил начальник разведки Арвид Вилкс.
— Беру с собой десяток ребят, из-за прикрытия разгоняем коней, проскакиваем аллюром пристрелянную зону, пока беляки соображают, мы влетаем в мертвое пространство, под скалу, а там… И — эх!
Арвид поднял руку и с силой рубанул воздух.
Лапиньш с сомнением покачал головой.
— Не успеешь, Арвид, — сказал он. — Порежут вас всех из пулемета.
— Успею, товарищ Лапиньш, ты только разреши, — с жаром заговорил начальник разведки, прижимая руку к груди.
— Можно успеть, командир…
Ахмед подошел к Арвиду и стал рядом.
— Если разрешишь, буду с ним вместе. Когда рядом друг, пуля обходит тебя стороной.
— Спасибо, Ахмед.
Арвид Вилкс пожал боевому товарищу руку.
— Ну хорошо, пробуйте, — сказал Лапиньш. Они попробовали… Но потеряли людей, сами едва не погибли. Отчаянная вылазка не удалась.
3Тут Лапиньша тронул за рукав адъютант и, склонившись, шепнул на ухо.
— А что она хочет? — спросил командир полка.
— Не знаю, — сказал адъютант. — Но просится говорить лично с вами.
— Ну хорошо, позови.
Перед Лапиньшем стояла худенькая молодая женщина-горянка. Голова ее была закутана в большой белый платок, черные блестящие глаза спокойно смотрели на Лапиньша.
— Я пойду туда, командир, — сказала она. — Женщину они не тронут.
— Куда пойдешь? — не понял Лапиньш.
— К пулемету пойду.
Женщина развернула складки платка, сунула руку за пазуху и вытащила длинный кинжал.
— Еще не хватало, чтоб вместе с нами гибли женщины, — сердито сказал Лапиньш. — Или у нас мало смелых мужчин?
— Разреши мне пойти, командир, — повторила она. — Женщину они не тронут. Не догадаются, зачем к ним иду.
— Верно она говорит, товарищ Лапиньш, — сказал один из горцев. — Здесь пройдет только женщина…
В это время показался в толпе бойцов Ахмед, он уходил перевязать голову, ушибленную при падении с коня. Ахмед увидел женщину, стоявшую перед командиром с кинжалом в руке, и крикнул:
— Муслимат!
Женщина обернулась, увидев мужа, смутилась и спрятала оружие на груди.
— Ты знаешь ее, Ахмед? — спросил Лапиньш.
— Это жена моя, командир… Муслимат.
— Жена? А ты знаешь, что она предлагает одна снять пулеметчиков в ущелье?
— Если моя жена так говорит, значит, сможет, — сказал Ахмед.
Он повернулся к Муслимат.
— Я знаю, что ты сумеешь подойти к ним близко, — заговорил он с ней на родном языке. — Но скажи мне, Муслимат, не дрогнет ли у тебя рука, когда ты станешь убивать их? Это ведь не женское дело, убивать…
— Не дрогнет, Ахмед.
— Тогда иди. Наш сын Сиражутдин находится в надежном месте?
— Да, он у твоей матери, Ахмед.
— Тогда иди, Муслимат. И да поможет тебе аллах…
Он повернулся к Лапиньшу.
— Эта женщина пройдет, командир. Разреши ей…
— Хорошо, — поморщившись, сказал Лапиньш. — Только не по дороге же тебе идти…
— Да, командир, я пойду с другой стороны, — ответила Муслимат. — Когда все будет готово, я крикну вам и махну со скалы платком.
Весь отряд, сидя в седлах и изготовившись к решительной атаке, терпеливо ждал сигнала.
Лапиньш смотрел на часы и тихонько ругал себя по-латышски за то, что согласился отпустить Муслимат.
— Надо думать другой вариант, — сказал он, поворачиваясь к начальнику штаба.
И вдруг один из наблюдателей крикнул:
— Платок! Платок вижу! Белый! Эгей!
Из ущелья донесся женский крик.
— Вперед!
Лавою вырвались конники из-за скалы и понеслись к ущелью.
Пулемет молчал…
Оглушительное «Ура!» разорвало горный воздух и, отразившись о стены ущелья, многократным эхом прокатилось по горам.
— Ура!
…Когда окончился бой, Лапиньш попросил привести к нему Муслимат.
Он вышел с нею и перед строем бойцов крепко, по-мужски пожал ей руку.
— От имени революции объявляю этой смелой женщине благодарность… Спасибо, Муслимат!
В это время из стоявшей поодаль толпы пленных белогвардейцев вырвался офицер, обросший рыжей щетиной, без фуражки, с оборванным погоном на левом плече. Он выхватил из-за пазухи пистолет. Все замерли от неожиданности, и только Лапиньш, стоявший к офицеру боком, ничего не видел и приветливо улыбался Муслимат.
Она вдруг бросилась командиру на шею, и тут грянул выстрел.
Белогвардеец завалился на бок. Рука его с пистолетом вздернулась, и палец на спусковом крючке, конвульсивно двигаясь, посылал пули в небо.
Военный фельдшер Иоганн Шванебек, примкнувший к революции и сражавшийся за нее в рядах латышских стрелков, на ходу засовывая в деревянную кобуру дымящийся маузер, бежал к Лапиньшу, державшему на руках неподвижное тело Муслимат.
С другой стороны вытянув руки, спотыкаясь, неровной походкой, будто слепой, двигался Ахмед…
4Арвид Вилкс поправился быстро. Вскоре он мог уже принимать участие в боевых операциях отряда.
Потерявший жену Ахмед не отходил от своего друга. Он перестал разговаривать, весь высох, почернел и преображался только в бою. Тогда вселялась в него страшная неведомая сила, молнией метался Ахмед среди врагов, сокрушал их не знающим пощады клинком.
