Алексей Азаров - Идти по краю
— Так проверяйте же, черт возьми!
— Вы, кажется, приказываете мне?
— Я подам на вас жалобу, инспектор.
Готье подравнивает стопку документов, добиваясь педантичной прямизны.
— Дайте ему кто-нибудь стул и посадите отдельно… Внимание, все! Сегодня экстремистами убит шарфюрер СС. Труп обнаружили под мостом, и, естественно, в первую голову проверяются лица, стремящиеся покинуть город. Надеюсь, всем понятно? Сейчас придут машины, и вы поедете в комендатуру. Там с вами побеседуют, с каждым в отдельности… При посадке ведите себя смирно — нам приказано применять оружие при попытках к бегству… Где стул для месье?
Поезд, конечно, уйдет без меня. Когда будет следующий? В комендатуре надо требовать немедленного освобождения. В Монтре я приехал, чтобы справиться о местных ценах. Каких и на что, надо додумать по дороге. При осложнении прибегну к защите консула. Кроме него у меня в запасе берлинский телефон фон Кольвица и месье Каншон…
С ноющей спиной, но почти спокойный иду к машине. Нас выводят через пустой зал и быстро заталкивают в кузов крытого «бенца». Не успеваю я глазом моргнуть, как машина, стуча мотором, ныряет влево, и в проеме поверх голов возникают и скрываются башенки собора. У заднего борта на корточках, с автоматами на изготовку, угрожающе безмолвствуют два солдата СС. Сесть не на что, и мы стоим, цепляясь друг за друга, чтобы не упасть на поворотах. От толчка хватаюсь за что-то живое и теплое; тут же выпускаю и вновь хватаюсь, скользя ладонью по мокрой, мягкой коже. Это щека, и принадлежит она девушке, притиснутой ко мне тяжелыми телами.
— Вы плачете? — говорю я. — Не надо, все обойдется… Сейчас достану платок…
— Еще чего!
— Обопритесь на меня.
— Заткнись! — девушка высовывает язык. — Толстая крыса!
На что еще может рассчитывать субъект, толкующий с инспектором как с равным? Иностранец такого сорта, вполне очевидно, союзник бошей и пусть не лезет со своим сопливым платком! Так или примерно так я перевожу ответ девушки и не пытаюсь продолжать разговор.
Машина сворачивает в распахнутые железные ворота и тормозит.
— Всем выйти! Поживее!
Едва успеваю соскочить, как новая команда:
— Руки назад! Не оглядываться!
Секунда — и мы в коридоре, узком и слабо освещенном. Все проделывается быстро, в темпе, противопоказанном для полноты и возраста коммерсанта Слави Багрянова.
— Мужчинам снять пиджаки и обувь, сложить у стены. Вывернуть карманы брюк. Не копаться!
Французских полицейских не видно. Нет и инспектора Готье. Солдаты СС и один унтер-офицер в звании гауптшарфюрера. Свертываю пиджак подкладкой вверх; цепляя носками за задники, стаскиваю туфли. Приготовления вселяют в меня тревогу: что-то не похоже на ритуал, предшествующий проверке документов… Дорого бы дал я, чтобы оказаться сейчас в Париже. Даже в обществе несносного месье Каншона.
— Господин офицер! Разрешите вопрос?
— Кто это сказал? Шаг вперед!
Выхожу из шеренги. Гауптшарфюрер — рука в перчатках — держит стопку документов. Белый чубчик выползает из-под пилотки… Перехожу на немецкий и произношу приготовленную фразу о своем подданстве, непричастности к происшествию и желании быть представленным коменданту.
Гауптшарфюрер мерит меня взглядом.
— Вы с ума сошли! Это не комендатура, гестапо! Почему вы молчали на вокзале? Кто вас задержал? Где документы?
Слишком много вопросов, и отвечаю только на основной:
— У вас. Взгляните, пожалуйста, на мой паспорт. Слави Николов Багрянов…
— Отойдите в сторону! Без вещей! Все по камерам!
Коридор пустеет. Последней выводят девушку и носатого Пеликана. Худенькие руки девушки сложены на спине, как крылья.
— А вы ждите…
— Разрешите одеться?
— Успеете. Я должен доложить. Багрянов? Поляк?
— Болгарский промышленник. Мы союзники, господин офицер.
— Ладно, одевайтесь, но не садитесь. Это запрещено.
Мог бы и не предупреждать: в коридоре нет ни стула, ни скамьи. Стою у стены, словно приговоренный к расстрелу. Не хватает только взвода и повязки на глаза. Подумав об этом, я мысленно сплевываю: тьфу, тьфу, как бы не напророчить…
В коридоре три двери. Войлочная обивка украшена изящными медными кнопками. Пол лоснится, натертый до немыслимого блеска, и густо пахнет мастикой. Сияют бронзовые ручки — львиные морды в оскале. Благопристойная тишина.
Как я очутился в Монтре? Каким поездом? В расписании на вокзале я прочел, что с утра через Монтре должны были пройти почтовый и два местных — до Санса. Но я не уверен, что расписание соблюдается, как закон, а любая ошибка ценится на вес моей головы. Если б только я догадался расспросить железнодорожников! Нет, перекрестного допроса мне не выдержать. Сотни «что» и десятки «почему» и «зачем» камня на камне не оставят от попыток солгать. Что же выбрать? Молчание?
Дверь приоткрывается, и гауптшарфюрер манит меня согнутым пальцем.
— Заходите!
Одергиваю пиджак и вхожу.
Кабинет просторен и прохладен. На столе жужжит вентилятор, он колышет светлые волосы угловатой личности, безмолвно взирающей на меня из глубины кресла. Моя улыбка, надетая еще в коридоре, не производит впечатления. Короткое движение подбородком можно истолковать как приветствие и как приглашение сесть. Чисто выговаривая слова, личность произносит по-французски:
— Криминаль-ассистент и оберштурмфюрер Лейбниц готов выслушать вас. Изложите вашу жалобу. Вы ведь жалуетесь, не так ли?
Отвечаю на немецком и улыбаюсь.
— Теперь нет. Я понимаю, что это значит — выполнять долг.
Лейбниц тянется через стол, выключает вентилятор и снова кивает.
— Вы протестуете или нет?
— О? Сознаюсь, полицейские погорячились.
— Вы сказали им об этом?
— Сразу же, как только имел честь познакомиться с инспектором Готье. Но… мне не хотелось бы, чтобы у инспектора были неприятности.
— Криминаль-ассистент кивает в третий раз.
— Отлично! Но я так и не услышал, зачем вам потребовался комендант. Все это вы могли изложить и гауптшарфюреру.
«Ну и скотина, — думаю я, все еще улыбаясь. — Привыкай, Слави».
Развожу руками.
— Вы совершенно правы. Недоразумение не так значительно, чтобы вмешивать высшие инстанции. Теперь, когда все позади, не смею обременять вас своим присутствием. Как вы полагаете, я успею на дневной поезд?
Кажется, Слави Багрянов, коммерсант и друг империи, выбрал верный тон. Немец поворачивается к гауптшарфюреру.
— Где Готье, Отто?
— Был в канцелярии.
— Позови его, если он не уехал. И пусть захватит свой список.
Лезу за сигаретами. Долго и обстоятельно разминаю «софийку». Лейбниц предостерегающе поднимает палец.
— Я не разрешал вам курить.
— Разве я арестован?
— Все несколько хуже, чем вы представляете.
— Простите!
— Условимся: сейчас говорю я… Так вот, все не то и не так. Вы не задержаны и не арестованы. Вы заложник. Один из пятнадцати. И только.
— Я?!
Сигарета падает на пол.
— Сегодня утром убит шарфюрер СС. Хороший, старый солдат, заработавший право на работу во Франции бессрочной и доблестной службой на Востоке. Убийца не найден. Скверное дело: уберечься от пули русского партизана и пасть здесь, в тылу, под ножом бандита. Согласны? Так вот, повторяю, как видите, все не то и не так. Мне приказано взять пятнадцать заложников, и я взял их. Если в течение суток убийца не отдаст себя в руки германских властей, заложники будут казнены. Все!
— Это неслыханно!
— Не надо слов. Где вы застряли, Отто?
Гауптшарфюрер задыхается от быстрой ходьбы. Кладет на стол папку.
— Готье уехал.
— Обойдемся без него. Он завизировал свой список?
— Конечно.
Из кожаного футляра извлекаются тонкие, без оправы, очки. Две странички, соединенные скрепкой, голубеют на столе. Отмеряя строчки ногтем, Лейбниц бормочет:
— Багрянов? Значит, на «б»… Номер три — Бартолемью Арнольд, портной… Фамилия иудейская. Проверь, Отто!
Гауптшарфюрер кивает.
— Номер девять — Бижу Гастон-Серж-Апполинер, почтовый служащий, пятьдесят два года…
«Пеликан?! Бедный, бедный Пеликан!»
— Одиннадцатый — Багрянов Слави-Николь. Очевидно, вы?.. Итак, посмотрим. Без подданства, без места жительства, без определенных занятий… Тут говорится о каком-то бродяге. Это вы?
— Я не бродяга. Мой паспорт у вас!
Я почти кричу, и Лейбниц хмурит лоб.
— Тихо! Не ссылайтесь на паспорт. Чему я должен верить: списку, составленному чиновником полиции, или фальшивым бумажкам, которые ты купил на «черном рынке»! Ну, отвечай!
— Я гражданин Болгарии и подданный его величества царя Бориса Третьего…
— Здесь нет граждан. Запомни. В этом кабинете бывают мужчины и женщины, но не граждане. Обыщи его, Отто, и отправь в камеру.
![Александра Гейл - Дневник любовницы мафии [СИ]](/uploads/posts/books/4209/4209.jpg)