Вениамин Рудов - Вишневая трубка
Батов одобрительно кивнул головой. Доводы майора были логичны и убедительны.
— С этим можно согласиться. Только вражескую хитрость недооценивать тоже не следует. Учтите, запутать, втянуть в грязь неискушенную в жизни девчонку совсем нетрудно при их коварстве. Для них человеческая жизнь — ничто.
Обычная сдержанность изменила Батову. Он нахмурился, лицо его посуровело.
— Ничего не случится, Александр Филиппович, — спокойно проговорил Шаренко. — Заверяю вас, что девушка не будет обижена. Завтра я лично переговорю с ней. А сейчас за работу! — Шаренко собрал со стола бумаги, запер их в сейф.
Поднялись и пограничники. Одеваясь, Шаренко заключил:
— Вам, Александр Филиппович, вероятно, следует заняться границей. Не исключено, что в ближайшее время по свежему чернотропу потянутся к нам гости. Главное — не вспугнуть их, соблюдать осторожность. Пусть полагают, что они без всяких трудностей проберутся сюда. Мы их встретим как следует. А товарищу Дорошенко нужно задержаться в Старгороде, пока не закончится встреча на «высоком уровне»…
В эту ночь чекистам Старгорода спать не пришлось.
Глава девятая
Ужин не удался, хотя Лизочка старалась изо всех сил. Андрей сидел скучный, равнодушно жевал снедь, в приготовление которой Лиза вложила все свое умение. Одна-единственная рюмка «столичной» стояла недопитой рядом с его прибором. Видно, обиделся, что не достала «старку»… А где ее достать, ведь зря пробегала по всем гастрономам. Даже на вокзал в ресторан ездила.
Зато дядя старался за всех! С завидным аппетитом он «подгребал» и колбасу и винегрет. Съел целую тарелку студня.
— Добре, дочка. Хорошая из тебя хозяйка выйдет, — похваливал он Лизу, не забывая при этом подливать себе водку. Которую рюмку выпил, а не пьянел, только лицо побагровело да испариной покрылось.
И вот снова взялся за бутылку, но вмешался Андрей, чем весьма смутил хозяйку:
— Как бы не пошкодило лишнее, — сказал он заботливо, недобро блеснув глазами.
— То ниц, — отмахнулся Полийчук. — Я этой горилки за свой век столько перепил, что на трех других хватило бы…
— А я говорю: пошкодит! — твердо повторил Андрей и поставил бутылку рядом со своей рюмкой. — Пора спать. Время позднее. Скоро четыре.
— И то верно. От сна ще нихто дуба не дал, — хохотнул Полийчук, оскалив зубы. И зевнул широко, во весь рот. — Я вже си так высплю…
Лиза недоуменно посмотрела на дядюшку:
— Что вы сказали, Николай Архипович? Чудно как-то. Вроде по-гуцульски.
Не успел Полийчук собраться с мыслями, как за него торопливо ответил Вознюк:
— Дядя шутник у нас, Лизочка. Он еще не такое отмочить может. Говорил я: не пейте лишнего, — укорил он Полийчука и снова обратился к Лизе: — Совсем упустил я из виду, Лизок. Дядя не останется у тебя на ночь. Во-первых, неудобно, во-вторых, домой торопится. Так что не хлопочи с постелью. Одевайтесь, дядя Коля. Я вас провожу, да и Лизе пора отдыхать.
К явному неудовольствию Полийчука пришлось распрощаться и покинуть комнату. Вслед за ним вышел и Вознюк.
На улице остановились, осторожно поглядели по сторонам, — вокруг ни души. Лишь у магазина «Железо-скобяные товары» под тусклым фонарем на перевернутом ящике подремывал сторож. Несмотря на теплую ночь, старик поднял огромный воротник длинного тулупа. Наружу торчали носки валенок…
Из боковых улочек, упиравшихся в реку, тянуло весенней прохладой и липким туманом. Где-то надрывно кричал маневровый паровоз. Пророкотал над головой самолет, мигнув сигнальными огоньками, скрылся.
Постояв, Вознюк нырнул в одну из темных улочек, за ним, озираясь, последовал Полийчук. Вознюк шел так быстро, что бухгалтер едва поспевал за ним. Молчание Остапа пугало его. Что это вдруг ему вздумалось покинуть теплую, безопасную квартиру и тащиться в ночную темень? Но бывший «надрайонный» долго, очень долго ждал этой встречи. Можно было, пользуясь темнотой, плюнуть на нового «зверхника» и шмыгнуть в сторону. А что дальше? Опять томительная неизвестность…
Около получаса Вознюк петлял по лабиринтам улиц и, наконец, остановился возле затемненного, одиноко стоявшего домика.
Полийчук с опаской переступил порог. Домик был пуст. Бухгалтер выждал, пока Вознюк зажег керосиновую лампу, затем все время следил за каждым его движением. Мало ли что могло взбрести в голову Остапу! По собственному опыту Полийчук знал, как устраняли в ОУН неугодных людей… Внезапная ненависть толкнула его к Вознюку.
— Ты чего? — удивленно обернулся он и, посмотрев в горевшие злостью глаза своего подшефного, отступил на шаг. — Чего икру мечешь? Сиди!
— А нащо мы от Лизы ушли?
— Сиди, — повторил Вознюк и сам сел на запыленный табурет, придвинул к себе лампу. — Про Лизу потом разговор будет. Теперь про дело. Возьми этот кусок карты. На нем нанесена дорога от Старгорода до границы и дальше — до Германии. Видишь?
Полийчук взял в руки обрывок обыкновенной географической карты, кивнул головой:
— Бачу.
— Сегодня у нас какое число?
— Восемнадцатое апреля с утра было. А зараз, мобуть, уже девятнадцатое.
— Так вот, — тоном приказа продолжал Вознюк, — второго или третьёго мая прибеги к начальнику пограничной заставы и скажи, как самый их лучший друг, что рано утром жена выгнала корову на пастбище…
— Бог миловал. Не женат я.
— Тогда скажешь, что сам ходил за хворостом и заметил в лесу подозрительного человека. Когда же пытался к нему подойти, он пустился наутек. Ты погнался за ним, чтобы задержать, но он успел скрыться. В лесу, под кустом, подобрал ты клок бумаги, который и оказался обрывком этой самой карты. Ты, конечно, решил немедленно отнести находку на заставу. Таким образом, эта карта утвердит пограничников в подозрении, что готовится нарушение границы. Клюнут они?
— Еще как! — восхищенно воскликнул Полийчук. — Як голодна собака шмоток мяса, так и воны проковтнуть. Ну и ну! Золота голова у вас, хозяин!
— Все ясно?
— Як божий день!
Андрей с дядькой ушли, а на душе у Лизы вдруг стало грустно-грустно. Лучистые серые глаза ее затуманились, будто девушку жестоко обидели. То ли причиной этому явилось полное равнодушие любимого человека, ради которого она так старалась, а в ответ ни единого ласкового слова. То ли внезапный уход среди ночи…
Впрочем, грусти не грусти, а нужно убирать. Она принялась за посуду. Быстро перемыла чашки, блюдца и рюмки, одолженные у соседки, так как своим обзавестись еще не успела.
Потом собрала горку окурков. Андрей их разбросал по всему столу. Даже в тарелку с остатками колбасы сунул две измочаленные, противные сигареты… Она гадливо взяла их кончиками пальцев, словно это были мерзкие твари, и швырнула в помойное ведро. Нет, курить она ему не разрешит! Ни в коем случае! Как только поженятся, первый ультиматум — не курить! Так для всех будет лучше: для Андрюши и для того, кто должен скоро дать знать о себе…
Лиза непроизвольно провела рукой по животу… И вдруг, впервые за время знакомства с Андреем, в голове промелькнула пугающая мысль: любит ли Андрей? Будут ли они вместе? Она пыталась отогнать навязчивую мысль. Но тщетно. До сих пор Лиза не видела в любимом изъянов, он казался ей лучше, красивее всех, добрее.
«Спать, спать, спать», — уговаривала себя, разбирая постель. Сняла накидку, расправила одеяло. Вспомнила, что подушки на тахте, где приготовлена постель для Николая Архиповича.
Неожиданно на глаза попалась тетрадка. Очевидно, Андрей забыл. Он постоянно носил с собою разные бумаги, блокноты с расчетами и записями. Так и есть: на первой странице вычерчена непонятная схема. С востока на запад четкая стрела. Цифрами обозначено расстояние. Еще стрела — налево, к неумело нарисованному домику с надписью «Застава»…
Клонило ко сну. Слипались веки. Лиза равнодушно перевернула еще одну страничку. Странно. Для чего Андрею понадобился список коммунистов и комсомольцев? Против некоторых фамилий пометки: «У першу чергу»… Следующая страничка, на ней список солдат заставы. Сна как не бывало! Страничку за страничкой листали дрожащие пальцы, и смутная, пока неосознанная тревога закралась в душу…
Вот и последний листок. Он весь исписан мелким бисерным почерком. Тоже список. В нем перечислены «загинувші героі», но каждая фамилия в кавычках: «Пірат», «Вовк», «Видра», «Ведмідь», «Тихоліс». И так до конца — звериные, страшные клички.
В окно уже бился рассвет, а девушка и глаз не сомкнула. Тысячи дум набегали одна на другую. Были бы рядом отец, мать, на крайний случай брат… Посоветоваться, выложить сомнения… Лиза не настолько наивна, чтобы не разобраться в записях Андрея, случайно забытых им. Стало страшно и за себя, и за Андрея, и за того, о ком она стеснялась говорить вслух.
В нее будто вселились два человека, совершенно разные, непохожие друг на друга. Один — любящий — говорил уверенно: «Андрей совсем не такой! Он добрый, хороший, честный… Мало ли что с ним в жизни случалось. У всех разные судьбы. — Человек этот убеждал, просил, доказывал: — Если любишь, обязана с ним делить и горе, и радости. Ошибся, запутался — помоги! Иначе какая же к черту любовь? Ты не предашь, если даже оправдаются самые худшие предположения! Не смеешь!..»
