Вениамин Рудов - Вишневая трубка
Вознюк постепенно успокаивается, начинает прислушиваться к голосу Полийчука:
— … я провел через болото, так что никто и не видел. А Семушкина мы вдвох порешили…
— Кого провели через болото?
Полийчук с неподдельным удивлением спросил:
— Так я, що, на витер говорыв? Вы мене и не слухалы! Я кажу про Горлориза, що принис для нас радиостанцию и гроши. А писля я його переправив через гранычку в Закерзонию. Тильки грошы и радиостанция попалы до пограничников… Як бы я и Горлориза не встретив, то и вас бы не бачыв…
Вознюк заметно повеселел: значит, шеф обо всем осведомлен, в том числе и о радиостанции. И, главное, переправа через границу есть!
— Значит, пройти все-таки можно?
— Схему я принес.
Пока Вознюк рассматривал схему, Полийчук все более успокаивался. Не такой уж грозный этот Остап, каким хочет казаться. Вот погоди, друже, услышишь про мои дела в Дубровичах, совсем мягким станешь. Вот только с трубкой дал маху. Черт меня дернул таскать ее с собою. Кажется, баба признала трубку. Как бы не пришлось Зоею вместе с трубкой упрятать подальше…
Против ожидания Вознюк не проявил ни малейшего интереса к делам Полийчука. Спросил:
— Вы, кажется, на границе живете?
— Да, на границе. В Дубровичах.
Вознюк с такой скрупулезностью стал расспрашивать о Дубровичах, что Полийчук невольно подумал, не собирается ли тот перебраться на жительство в село.
— Значит, деревня у самой границы расположена? — уточнил Вознюк.
— Каких двести метров.
— И вы живете рядом с заставой?
— Две минуты ходу.
От удовольствия Вознюк даже руки потер:
— Хорошо. Прямо-таки отлично. И в селе вас знают только как Полийчука?
— Не бойтесь, хозяин, — успокоил бухгалтер. — Под меня комар носа не подточит. В Дубровичах Полийчук — первый человек, лучший активист и самый надежный помощник у пограничников. Лютый знает, как нужно работать!
— Любопытно!
— Шкода балакать! — Полийчук гордо держал стриженную под «бобрик» массивную голову, всем видом показывая свою уверенность.
Вознюк закурил сигарету, присел рядом на тахту.
— Много таких активистов, как вы?
Бухгалтер поморщился и, забыв о приличии, длинно и грязно выругался:
— Таких… Сволочь на сволочи, все село помогает пограничникам. Так стараются, что, можно подумать, собственную хату стерегут. Прошлый раз, когда приходил Горлориз, поднялись и старый и малый. Там такое творилось, что и муха не проскочила бы. Капут бы Горлоризу, если бы не я…
Выпустив колечко дыма, Вознюк усмехнулся:
— Не хвастайтесь, Лютый, продолжайте.
Замечание не смутило бухгалтера:
— А что продолжать… Я ж говорю, что все там сволочи. Почувствовала бывшая голытьба себя вольготно при советской власти. Забулы, скурвины сыны, сорок пятый год… — Глаза Полийчука загорелись недобрым огнем. — Ничего, придет еще наше время, припомню всем. А уж агронома того — по кускам. Медленной смертью подыхать будет, собака! — закончил он с яростным шипением.
«Сделает, — поверил Вознюк. — В самом деле — Лютый».
— Вот что, Лютый, — сказал строго Вознюк, — потрохов никому не выпускать. Запрещаю. Штучки свои бандеровские забудьте! Сегодня убьете одного, а завтра двое вас на тот свет отправят. Вместо одного парторга пришлют другого. Вас и так не любят.
— Кого это «вас»? — дернулся Полийчук.
Чеканя слова, Вознюк резко ответил:
— Вас, кротов подземельных! Тоже мне— «герой» ножа и обреза! Вашего брата в Германии столько, что до самого Гамбурга раком не переставишь. «Самостийники»!.. Слушайте меня и не ерепеньтесь. Чтобы ни в Дубровичах, ни в других деревнях поблизости фокусов больше не случалось. И пожаров тоже, — добавил он многозначительно.
Полийчук повернул к нему потное лицо:
— А вы откуда знаете?
— Знаю, раз говорю. И не задавайте дурацких вопросов. Скоро Лиза придет. Так вот, говорю, парторга не трогать! Раз. Листовок не развешивать! Два. Никого не пугать! Три. Тихо чтобы было. А теперь поговорим о границе. Схему я посмотрел, на бумаге она красивая… Выкладывайте, что знаете. Только не тяните, как у девок на посиделках. Одну минуту. — Вознюк сделал предостерегающий жест и выглянул в окно.
Расположенная на городской окраине улица и тускло освещенная редкой цепочкой фонарей была безлюдна. Вдали, над центром города, полыхало зарево огней.
— Может перекусим? — несмело спросил Полийчук. У него давно сосало под ложечкой, а глядя на непрестанно жующего Остапа, еще больше хотелось есть.
— Потерпите!
Вознюк отвернулся от окна, снова сел рядом.
— Вы дурак, Лютый, — незлобиво вдруг бросил Вознюк сбитому с толку Полийчуку. — Это я о пожаре вспомнил. Что это дало вам?
Полийчук молчал. Он был дезориентирован и напуган. Вместо похвалы — разнос. А ведь как старался. Головой рисковал…
— Повторяю, — мягче проговорил Вознюк, — в селе вы должны быть самым тихим человеком. Никакого вредительства. Линия вашего поведения в Дубровичах — скромный сельский активист, честный труженик, преданный советской власти. С пограничниками не теряйте связи. Можете заходить на заставу, если только это не будет вызывать у них подозрений. Осторожности учить вас не надо. Поняли?
Полийчук заморгал глазами, не очень уверенно ответил:
— Понял. Як следует понял. Если можно, дозвольте вопрос?
— Да.
— Когда же работать начнем… по-настоящему?
— Работы хватит. Придет время — скажу. А сейчас еще один совет вам насчет дружбы с пограничниками. Офицерам на глаза не лезьте. Солдат — другое дело. С ними иногда и по чарке можно. Усвойте золотой закон: водка — пропуск в любую дверь. Найдите одного-двух дружков среди солдат заставы. Думаю, что вас не надо учить, как заводить дружбу. Водочка поможет.
Полийчук энергично запротестовал:
— Э, нет, хозяин, чего нема, того нема. Пустое дело. Этим пограничников не купишь. Водку и деньги ни от меня, ни от самого господа бога не возьмут. По этой части у них строго. Был случай, одному солдату якойсь контрабандист добрый куш давал, что б отпустил его. Где там!
— Не верю! — убежденно сказал Вознюк. — Впрочем, делайте, что хотите, но через две, самое большое через три недели чтобы я точно знал, как охраняют границу на дубровичской заставе, чтобы я знал, сколько там людей, когда они выходят на границу, где располагаются. Сможете выполнить к сроку?
— Могу и сейчас рассказать. И так знаю…
Вознюк раздраженно махнул рукой:
— Зачем хвастаете: «Я могу», «Я сейчас»? Ничего вы не можете! То, что знали вчера, сегодня не годится. Мне нужны самые точные и самые свежие данные. Писулька эта — чепуха, — он еще раз заглянул в принесенную Полийчуком тетрадку, сунул ее под валик тахты. Потом нагнулся к самому уху бухгалтера, снизил голос до шепота — Я жду человека оттуда. Скоро, скоро должен прийти. Его нужно встретить и проводить в Старгород, а потом переправить назад. И имейте в виду. — добавил с угрозой, — если продашь… Понял?
— Та вы що, шуткуете? — возмутился бухгалтер. — Шоб я продав своего человика?
— Я спрашиваю: ты понял?
— Ну, понял… А дальше?
Вознюк отступил на шаг от бухгалтера, посмотрел на него придирчиво. Что-то ему не понравилось в этом вызывающем тоне.
— Боишься?
— А вы не боитесь? — спросил, свирепея, Полийчук, которому надоело отвечать на дурацкие, казалось, вопросы. Но он помнил, с кем разговаривает, и сказал смиренно: — Кто не боится? Но раз нужно…
— Вот это другой разговор, — оживился Вознюк. — Понимаете, нам с вами поручено организовать постоянную переправу через границу. Не на один раз. Надолго. Для этого я и послан сюда. Деньги на это будут, в любой валюте. Вы какую любите? — неожиданно спросил Вознюк, положив руку на плечо собеседника, — американскую? Немецкую? Ну-ну, не опускайте очи. Я шучу. Денег дадут, не пожалеют, лишь бы дело получилось. На вас сейчас вся надежда.
«А, без меня не обойтись, — подумал Полийчук. — Попробуй-ка сунь свой нос в Дубровичи. Пограничники враз тебе его дверью прищемят».
Вознюк посмотрел на часы:
— Время ушло, а разговор не окончили. Скоро Лиза придет.
И в самом деле вскоре на лестнице послышались шаги.
— А вот и я, — сказала Лиза, запыхавшись. — Проголодались?
— Чуть с голоду не подохли, — ответил Андрей.
Глава восьмая
Поздним вечером того же дня в кабинете начальника Старгородского управления Комитета государственной безопасности еще горел свет. Дорошенко докладывал о наблюдениях за Полийчуком, время от времени пользуясь планом города, прикрепленным к стене.
Начальник управления полковник Шаренко, человек лет пятидесяти, с худощавым и серьезным лицом, внимательно слушал доклад, изредка переспрашивая и уточняя отдельные моменты. Он сидел в глубоком кресле, устало вытянув ноги, а напротив, по другую сторону массивного письменного стола, в таком же кресле пристроился Батов, задержавшийся в Старгороде.
