Роберт Ладлэм - Возвращение Матарезе
Особое неудобство доставляли дыхательные трубки, но в остальном старики держались достаточно бодро. Брэндон и Тогацци добрались до трапа. Тут дона Сильвио охватил кашель, поэтому Скофилду пришлось погрузить его с головой под воду. Тогацци вынырнул, сверкая глазами, но Брэндон многозначительно поднес палец к губам, и дон Сильвио все понял. Сейчас было не время шуметь, в особенности если речь шла о шуме, произведенном человеком. Открыв сумочку, Скофилд достал пистолет; Тогацци последовал его примеру. Они переглянулись, и Брэндон начал взбираться по хромированному трапу. Когда он был уже на полпути к палубе, престарелый дон Сильвио больше не смог сдерживать кашель, следствие воды, которой он наглотался, дыша через трубку.
На палубе яхты послышались встревоженные голоса, говорившие по-итальянски.
– Что это было?
– На трапе кто-то есть! Сейчас я присмотрюсь получше…
– Нельзя терять ни минуты. Вот, возьмите это и бегите! Вернитесь в дом и кричите, призывая на помощь Бруно.
Рывком поднявшись по трапу, Скофилд перелез через леерное ограждение и направил пистолет на кардинала Паравачини.
– На вашем месте, священник, я бы стоял не шелохнувшись. Вдруг мне покажется, что вашей церкви без вас будет лучше? – Обернувшись, он крикнул: – Остановите его, он бежит по дорожке! Заберите пакет!
Показался Тогацци, с трудом перетаскивая через ограждение свое старое, иссохшее тело, сочно ругаясь по-итальянски на неумолимое действие времени. Перейдя на английский, он пожаловался:
– Что произошло с нашими телами? Прежде они обходились с нами гораздо добрее.
– Дон Сильвио! – воскликнул кардинал. – Вы заодно с этим американским боровом?
– О да, ваше высокопреосвященство, – ответил Тогацци, – вы совершенно правы. Мы с ним дружим уже много лет, еще с тех пор, когда вы оскверняли церковь, делая себе карьеру в Ватикане.
Вдалеке на лужайке, к которой яхта была обращена левым бортом, между статуями показались фигурки людей, охотников, преследующих священника или лжесвященника с посылкой из Барселоны. Внезапно прогремели выстрелы, запели рикошетом пули, отразившиеся от мраморных изваяний. Скофилд выбежал на нос яхты.
– Ради всего святого, только не убейте его! – взревел он.
Раздался пронзительный крик, и выстрелы прекратились. С лужайки донесся голос, кричащий по-итальянски:
– Слишком поздно, синьор! У мерзавца был пистолет, и он стрелял в нас, серьезно ранив Паоло в ногу. Нам пришлось открыть ответный огонь, и мы его застрелили.
– Тащите пакет сюда, а Паоло отвезите к врачу. Поторопитесь! – Брэндон вернулся к притихшему кардиналу, которого теперь держал под прицелом Тогацци. – Больше всего на свете мне бы хотелось лично отвести вас к папе римскому и рассказать про ваши злодеяния. К несчастью, у нас есть более неотложные дела.
– Эту честь возьму на себя я, мой старый друг, – предложил дон Сильвио. – Благословение его святейшества мне придется очень кстати.
По сходне на борт яхты взбежал один из телохранителей, держащий в руке посылку из Барселоны. Вручив пакет Скофилду, он вкратце объяснил, что должен спешить назад, чтобы отвезти раненого товарища к одному «частному врачу», с которым лично знаком дон Сильвио. Разорвав плотную коричневую бумагу, Брэндон достал пачку листов и, усевшись в кресло на палубе, погрузился в чтение, чувствуя на себе пристальный взгляд кардинала Паравачини.
Через несколько минут Скофилд положил документы на колени и поднял взгляд на священника.
– Вот как все переменилось, вы не находите?
– Понятия не имею, о чем это вы, – ответил Паравачини. – Я не читал то, что в этом пакете, поскольку он мне не принадлежит. Если вы обратили внимание, посылка адресована некоему Дельмонте; это не моя фамилия. Читать чужую почту – все равно что разглашать тайну исповеди.
– Вот как? В таком случае, почему пакет был доставлен вам?
– Это сделал мой молодой помощник, которого вы безжалостно убили. Я буду молиться за упокой его души, как и за души его убийц, подобно тому как Иисус молился за римских палачей, распявших его.
– Все это прекрасно. Но все-таки почему ваш молодой помощник доставил пакет именно вам?
– Об этом следовало бы спросить его самого; к несчастью, это невозможно. Полагаю, пакет по ошибке положили в мой почтовый ящик в Белладжио, которым я пользуюсь, приезжая сюда из Рима.
– «Дельмонте» даже отдаленно не похоже на «Паравачини».
– В спешке нетрудно и ошибиться, особенно если юноша стремится услужить своему пожилому наставнику.
– Значит, он был священником?
– Нет, не был. Этот многообещающий молодой человек, к сожалению, не уделял должного внимания вере, посвятив себя служению закону…
– Ваше высокопреосвященство, – бесцеремонно оборвал кардинала Тогацци, – вы напрасно тратите свое красноречие, и новая ложь лишь усугубит ваши грехи. Я сделал фотографии, на которых последовательно засняты трое ваших курьеров, от того момента, как первый из них забрал посылку в почтовом отделении Милана, до того, как последний привез ее вам в Белладжио, не заезжая на почту. На последнем снимке ваш «молодой помощник» в белом воротничке священника сворачивает на дорогу, ведущую к поместью Паравачини.
– Дон Сильвио, вы меня просто поразили. Я понятия не имею обо всем этом, и все ответы погибли вместе с моим молодым помощником, которого убил этот сумасшедший американец.
– И ты, мой старинный друг, не трать напрасно красноречие, – сказал Тогацци, обращаясь к Брэндону. – У нас есть методы борьбы с подобным вопиющим ipocriti[107]. О каких переменах говорил ты?
– Для нас новости плохие, – ответил Скофилд, поднимая лежащие на коленях бумаги. – Наши враги решили ускорить события – за этим стоит он, Матарейзен… Вот, послушай. «В самое ближайшее время я объявлю новую дату, возможно, из другого места. Я не могу связаться с нашим человеком в Лондоне, и это меня очень тревожит. Не попался ли он в сети МИ-5? Если так, не сломается ли он? Его жена клянется, что ей ничего не известно; с другой стороны, она действительно никогда ничего не знала. Все это весьма тревожно. На следующих страницах вы найдете закодированные сообщения, которые надо будет передать в коротковолновом диапазоне в указанные сектора, подавая сигнал к действию. Сектора обозначены лишь в самых общих чертах; все подробности вам должна будет подсказать ваша память. Для расшифровки воспользуйтесь компьютерным доступом. Если я приму решение перебраться на новое место, возможностей у меня достаточно. Все мои базы оборудованы надлежащим образом, и меня там никто не найдет. Оставайтесь на месте. Час пробил. Мир переменится». Это все. Разумеется, подписи нет, но это писал Матарейзен. По иронии судьбы, лондонского связного, того самого, которого он никак не может разыскать, убил Гуидероне, его собственный человек, если не сказать больше. Должен сказать, я проделал отличную работу с этим Леонардом Фредериксом, вбив клин между двумя долбаными козлами… Надеюсь, священник, моя речь не оскорбит ваш слух; вы сами в каком-то смысле так же в точности поносите свою церковь.
– Я не только оскорблен, – ледяным тоном произнес кардинал, сохранивший остатки мужской красоты. – Я вне себя от ярости. Мало того, что я являюсь князем Святой церкви, служению которой посвятил всю свою жизнь. Пытаться связать меня с каким-то безумным всемирным экономическим заговором – это полный бред, и его святейшество, вне всякого сомнения, увидит истину. Ваше вздорное обвинение – лишь еще одна нападка на католическую церковь, от которых нам приходится постоянно страдать.
– Ого, милейший мой кардинал, вот вы и выдали себя. Разве я хоть словом обмолвился о всемирном экономическом заговоре?
Широко раскрыв глаза, Паравачини резко повернулся к Брэндону. Он понял, что сам загнал себя в ловушку.
– Мне больше нечего вам сказать.
– В таком случае, мне придется уродовать ваше лицо до тех пор, пока вы не соизволите заговорить. – Положив бумаги и конверт на палубу, Скофилд поднялся с кресла и с угрожающим видом двинулся на князя церкви.
– Мой старый друг, тебе не нужно покрывать ссадинами свои хрупкие руки, – вмешался Тогацци, отходя от ограждения. – Я отдал фотоаппарат одному из своих людей. Для полноты картины. Не сомневаюсь, он сфотографирует труп на лужайке, и вместе с остальными снимками это позволит восстановить полную картину. Доказательства будут неопровержимыми. У меня есть друзья в римской курии. Этот изменник, предавший веру, станет позором церкви, изгоем в своем кругу.
Внезапно, без предупреждения, кардинал Паравачини вскочил с кресла и вырвал пистолет из старческой руки Тогацци. Не успел Скофилд опомниться, как священник приставил дуло себе к виску и выстрелил, разбив череп на тысячу осколков.
– Morte primo di dishonore, – заметил дон Сильвио, глядя на обезображенный труп. – Надеюсь, ты знаешь эту итальянскую пословицу, восходящую к шестнадцатому веку.
