Валентин Иванов - По следу
Алонов довольно долго следил, как они шли по ровному месту, потом исчезли и вновь появились около этой очень приметной высотки.
«Туда можно пройти быстрее и ближним путем, напрямик», – решил Алонов.
Впадина оказалась глубже и обширнее, чем представлялась издали. С западного ската, откуда пришел Алонов, вслед ему уже падали тени. Сбегая по отлогому откосу, он увидел воду, блеснувшую вдали, на дне впадины, и почувствовал запах сероводорода. Чем дальше бежал он, тем резче становился этот неприятный запах. Алонову вспомнилось, что такое зловоние он уже слышал как-то около одного умершего степного озера.
И на севере и на юге камыши и водяные травы ведут борьбу с озерами. Озеро постепенно превращается в болото. Наконец, умирая и отлагаясь на дне, растения заполняют весь водоем доверху. Проходят годы, торфяник стареет, сохнет, твердеет. Там, где некогда на зеркалах свободных вод останавливались вольные станицы перелетных птиц, ныне косят траву на сено, пашут, пасут скот. Или, разбив торфяник на «карты», добывают топливо. Остаются узкие прямоугольники, залитые коричнево-красной торфяной водой, и груды фантастически уродливых пней, не успевших истлеть в торфе.
А вот на юго-востоке, в азиатской части нашей земли, есть районы, где почва особенно богата солями. Лежит соль пятнами, поэтому бывает, что пресные и соленые озера близко соседствуют.
Приближаясь к своему концу, соленое озеро проходит особую фазу. Высыхая, заполняясь растительными остатками, оно все больше солонеет: из соленого делается горько-соленым. Чем больше мелеет озеро, тем крепче становится рассол. А соли, вымываемые снеговыми и ливневыми водами из солоноватых почв бассейна, продолжают насыщать умирающее озеро.
Прежде бурный, рост растительности прекращается. Выживают, мельчая и вырождаясь, только отдельные виды. Появляются новые; они чахлы на вид, но стойки. На берегах открываются частые плешины с белыми выпотами на жирной земле. Точно иней, соль покрывает совершенно бесплодные участки обнаженной угольно-черной и всегда слегка влажной почвы. Кругом расползается зелено-бурая короста лишайников.
К умирающему озеру собираются любители соли. Место вымерших камышей и осоки занимают карликовые кустарнички – биюргунчик с листьями чешуйкой, сизый кокпек, безлистный итисгек. К ним присоединяются травы, само имя которых пахнет солью: морская шведка, солерос, сарсазан, селитрянка. Обитатели соленых гнилых вод кажутся близкими между собой родственниками. Все они мелки, жестки, распластаны и обладают сильными корнями. Весной некоторые из них могут поразить глаз ядовито-мышьяковистой зеленью. Летом и осенью преобладает тусклая окраска сизых, коричневато-зеленых, грязных тонов.
Алонова поразила резкая перемена в облике ландшафта. Там, наверху, в степи растения, пусть тронутые осенней тоской и готовые лечь под косой мороза, были все же бодры. А здесь, у черной воды, собрались отщепенцы полей и степей. Скучные, подавленные, они точно ушли в себя, целиком поглощенные заботами скудной жизни, в которой нет ничего, кроме недостойной борьбы за собственное, обособленное существование.
Любители соли забрались в воду; в ней они и росли группами, похожими на расплющенные кочки, и растягивались коврами. Свободная вода казалась густой и была зеленовато-черного цвета. Кое-где на лужах расплывались радужные нефтяные пятна. Медленный распад органических веществ в соленой среде дает несколько граммов нефти на гектар болота. Это тление и служит источником особенного, тяжелого смрада.
Гнилые болота с их вонью тухлых яиц имеют печальный, отталкивающий вид места неизлечимо больного, заброшенного самой природой. Однако в смрадной грязи охотно и обильно плодятся насекомые. Поэтому-то дикие птицы охотно посещают мрачные воды. Утки охотятся в воде, а влажные, мягкие плешины берегов как решето истыканы долгими носами куликов, любителей червей. Охотники хорошо знают это и не брезгают солеными болотами.
Такое-то болото и преградило путь Алонову. Где расширяясь, где сужаясь вновь, темная вонючая вода залила все дно глубокой и длинной впадины. Слишком поздно Алонов понял причину, заставившую его врагов пройти ве?рхом: они старались обойти болото.
Солнце уходило, уходило. Алонову казалось, что солнце торопится, ускоряет свой ход. Так вечерами бывает с людьми, которые не успели закончить дневное дело.
Предстоял большой обход. Алонов понял, что за то время, когда он будет огибать лощину, враги успеют уйти далеко и скрыться в близких сумерках. Прямая дорога через болото могла сократить расстояние по крайней мере на три километра. Мешкать нечего.
Оставляя глубокие, заплывающие следы, Алонов прошел по жирно чавкающему берегу и вступил в воду. Здесь глубина была лишь по щиколотку. Густая вода скрывала мелкое дно. Алонов успел заметить, что по всей поверхности болота были разбросаны кочки, низенькие островки трав. Растения служили свидетелями того, что болото мелкое.
С каждым шагом Алонова из-под его ступней выдавливались пузыри. Лопаясь, они издавали удушливый, тошнотворный запах. Алонов старался ступать только на заросшие места – это удавалось, и еще ни разу вода не поднялась выше колена.
Место для перехода он избрал довольно случайно, шел, конечно, не по прямой, а зигзагами по заросшей воде. Ширина болота здесь была вряд ли больше четверти километра, и по кочкам и островкам Алонов быстро одолел почти все расстояние. Ему оставалось шагов тридцать – сорок, когда травяной покров окончился. Травы начинались сплошной лентой совсем недалеко – у противоположного берега. Перед Алоновым легла полоса свободной воды.
Какая же здесь глубина?
Алонов уже вышел из тени, которую отбрасывал западный склон впадины. Восточный склон перед ним был ярко освещен солнцем. Прикрытые наросшими рваными слоями тощего дерна, из довольно крутого склона выдавались неровные слои выветрившегося красноватого камня, разделенного широкими трещинами. Солнце подчеркивало ступенчатый рельеф. Этот восточный скат был куда круче западного. Алонов подумал о том, что у крутых берегов и дно всегда бывает глубже. О чем другом могло говорить отсутствие растительности на воде?
Алонов искал глазами вправо, влево. Везде между ним и таким близким берегом тянулась полоса… нет, полоска открытой воды. Ветер уже прекратился; в вечерней тишине темная поверхность была маслянисто-гладкой, вода казалась густой, жирной. У ног Алонова в косых солнечных лучах радужное пятно переливалось какими-то нездоровыми, неестественными красками. И воду и пятно перерезала длинная тень человека. Солнце уже почти касалось горизонта, приподнятого западным берегом, и сзади на Алонова наступала вечерняя тень. И нигде-нигде не рассмотреть хотя бы самый узенький перешеек трав, хотя бы несколько кочек! Алонов умел плавать. Будь перед ним обычная, чистая вода – это его не смутило бы. Здесь вода была отвратительна. А солнце сейчас зайдет…
Алонов переложил лишние, не помещающиеся в патронташе патроны из нижних карманов куртки в нагрудные и сделал первый шаг. Глубина оказалась небольшой, чуть выше колена. Хотя этого и следовало ожидать, но Алонов сразу ободрился. Постепенно погружаясь, он пошел смелее, окруженный пузырями от поднимавшихся со дна газов. Еще немного…
Вдруг Алонов почувствовал, как дно начало хватать его за ноги. Он опустился глубже, идти сделалось очень трудно.
До берега, вернее – до пояса травы у берега, оставалось вряд ли более десятка настоящих шагов, когда Алонов сразу погрузился по пояс. Подводная грязь сковала его ноги до колен, и он не шел, а едва переминался на месте, отвоевывая сантиметры. Невидимые, мягкие, но крепко держащие тиски не выпускали ноги человека. Кругом Алонова вода кипела, бурлила от рвущихся из потревоженной грязи зловонных газов. Они били вверх струями, и Алонов ощущал всем телом отвратительные, живые прикосновения. Но отступать было некуда. Да он и не хотел отступать. Он погрузился уже по грудь.
Вероятно, со стороны это было бы странным и тягостным зрелищем. По черной поверхности ярко освещенной солнцем воды шли тяжелые, гладкие круги. В их центре, как привязанный, бился человек. Он поднимал вверх патронташ и ружье, размахивал ими в борьбе с невидимым. На его спине горбом топорщился мешок, а кругом вода вспухала пузырями, пенилась, как в котле на огне. Этот человек должен был бы звать на помощь. Но он молчал.
Чувствуя, что его хватит ненадолго, Алонов делал последние, отчаянные попытки – те усилия, вернее – сверхусилия, которые свойственны нам в решающие минуты настоящей опасности, которые впоследствии вспоминаются смутно, через какую-то дымку памяти, и всегда кажется, что они неповторимы…
Сколько времени бился Алонов – он не знал. Но вот под ногами стало тверже. Он двигался, он шагал! Он поднимался, поднялся до пояса – и ему казалось: уже мелко. Вперед, вперед!.. Еще два шага – и Алонов ступил на траву. Хотя под его тяжестью трава ушла в воду и он стоял, погрузившись по колено, но какой прочной, надежной показалась ему пружинная опора корней, связавших грязь прочной сеткой. Не хуже твердой земли!..
