Александр Надеждин - Ахиллесова пята
– Ну правильно, – слегка поморщился Ахаян. В его голосе послышались легкие нотки раздражения. – А я о чем говорю. Понятно, что объекты все разные. И к каждому свой подход нужен. А от кого это все зависит. Это ж ты, рыбак, понять должен, какого налима на какого живца ловить. Ты, что ж, думаешь, твоего этого консула совсем уж так... за жабры взять было нельзя? Черта с два. Это уж вы сами облажались. Понадеялись на свои километры пленки. А к нему, может, совсем с другого боку подходить надо было. У каждого из нас ведь в организме не одна струнка. Много их, да не на каждой играть можно. А есть и главная. Червоточинка. И она иной раз так глубоко сидит. А мы все по поверхности. А чего ж, так проще. Если он, значит, по бабам ходок, и ты ему бабу подставил, то давай его бабой и пугай. Нет, брат, ты в корень зри. Потому как, если мы эту червоточинку не найдем, грош нам цена, ничего у нас путного не выйдет. Так они и будут нам... улыбаться и ручкой махать. Арриведерчи. Да? – этот вопрос он адресовал уже Бутко и, не дожидаясь ответа, добавил: – Ну давай, давай, дальше. А то я смотрю, мы что-то тут в воспоминания слишком стали ударяться. Некстати.
– Ну... короче говоря, в Москве работа по Борелю ограничилась лишь стадией оперативной разработки. Вербовочных подходов к нему не было. Посчитали нецелесообразным. Точнее, несвоевременным. Он, кстати, после этого у нас недолго проработал. Уже в девяносто девятом благополучно отбыл на родину.
– А в Сингапуре он что делал? – внезапно перебил его Ахаян. – Где он с этой... евреечкой познакомился.
– С Гюссман?
– Ну да. Тоже в посольстве?
– Да. Это была его первая командировка за границу. В Москву – вторая, – зафиксировав кивок головы Ахаяна, свидетельствующий о том, что вопрос исчерпан, Бутко продолжил: – После своего возвращения во Францию «Мармон» остался в системе Министерства иностранных дел и был определен на работу в Управление по культурному сотрудничеству, где продолжает успешно трудиться и по настоящий момент.
Ахаян немного помолчал, нехотя пролистал еще несколько страниц досье и, наконец, поднял глаза на Бутко:
– Как была осуществлена его вербовка?
– Э-э... дело в том, что меня еще в ту пору... – Бутко перевел взгляд на Минаева.
– Разрешите, Василий Иванович, – подхватил тот энергичным бодрым тоном. – Это все происходило как раз в мою бытность. Под моим, как говорится, неусыпным. Примерно через полгода после того, как Борель вернулся и нами была получена на него наводка из Центра, мы его здесь еще раз как следует «прокачали», и было принято решение осуществить к нему «мягкий» вербовочный подход. Был составлен соответствующий план, санкция Центра получена. – Минаев отвел глаза в сторону.
Слова «санкция Центра» в данном случае означали не что иное, как санкция начальника отдела, курирующего деятельность парижской резидентуры, коим в ту пору, как и сейчас, являлся Василий Иванович Ахаян.
– Ну... я что-то помню, – чуть нахмурившись, небрежно процедил Ахаян. – Капустин, направленец ваш, бегал, чего-то там докладывал. Правда, деталей я как-то что-то уже...
– Да это понятно, – поспешил вставить Минаев. – Фигура-то жидковатая. Как говорится, на безрыбье... Сколько их таких через нас прошло. Разве всех упомнишь.
Ахаян нахмурился еще больше. Минаев, конечно, был прав, но можно было бы обойтись и без адвокатских ремарок, тем более в присутствии третьего лица. Василий Иванович поспешил перейти от предисловий непосредственно к самому делу.
– А кто у вас вел этого Бореля. Случайно, не Воскобойников?
– Так точно. Воскобойников, Виктор Леонидович. Было признано целесообразным поручить это именно ему, как работающему под наиболее подходящим прикрытием, – предупреждая возможный вопрос начальника, Минаев быстро добавил: – Второй секретарь посольства, тоже по культурной линии. Тем более у него в ту пору был всего лишь один оперативный контакт, в отличие от других. – Минаев не знал, зачем он сделал это дополнение, и поспешил продолжить: – Так вот, суть дела вкратце такова. Воскобойников, получив санкцию, согласно утвержденному плану, вступил с Борелем в контакт и сообщил ему, что в Москве сейчас идет следствие по делу одного из его прежних московских знакомых... по известной линии... который обвиняется в совращении малолетних мальчиков. Согласно разработанной нами легенде, этот человек, с которым у Бореля действительно были в Москве контакты достаточно близкого характера, якобы во время следствия, при даче показаний, упомянул его имя в качестве участника некоторых своих похождений. В этой связи, по той же легенде, наше МВД будто бы обратилось в российское посольство в Париже с просьбой навести неофициальные справки, действительно ли во французском МИДе работает человек, носящий такое имя и фамилию и находившийся полгода назад в командировке в Москве.
– Как был осуществлен контакт? – с интересом спросил Ахаян.
– В это время как раз шли переговоры об обмене экспозициями между музеями. Нашими – Эрмитажем, Пушкинским в Москве и этим, как его...
– Лувром? – поспешил подсказать Бутко.
– Да нет, – поморщился Минаев.
– Орсэ, – полувопросительно-полуутвердительно дал новую подсказку Ахаян.
– Точно, – продолжил Гелий Петрович. – От нас приехала солидная делегация. Замминистр культуры и так далее. Бореля в числе ряда других сотрудников его управления пригласили сюда, к нам в посольство, на торжественное мероприятие по случаю подписания соглашения об обмене. Во время приема Воскобойников под мотивированным предлогом вступил с Борелем в контакт и, побеседовав на различные нейтральные темы, в конце разговора сказал тому, что хочет сообщить ему очень важную, непосредственно касающуюся его информацию.
– Та-ак, – протянул Ахаян с легкой, едва заметной улыбкой. – Дальше.
– Воскобойников договорился встретиться с Борелем в городе и во время этой встречи, разумеется, по секрету, сообщил ему об интересе, проявленном к его персоне со стороны наших правоохранительных служб.
– Хм. Ну... это, конечно, надо заметить...
– Немного прямолинейно, согласен, – поспешил Минаев разделить уже, в общем-то, довольно явственно озвученную оценку шефа. – Ну а, с другой стороны, что нам было терять? Других зацепок у нас не было. Сам он с точки зрения перспективы фигура достаточно сомнительная, чтобы вокруг него серьезную канитель затевать. Попробовали – получится не получится. Чего мы, в конце концов, теряли? Перед ним не раскрылись. На него не наезжали. Просто... поделились кое-какой информацией. Из чисто человеческого участия. В его же интересах.
– Ну и как... проба? Удалась?
– Удалась. Даже больше чем. У нас тогда, я помню, еще один аргумент был припасен. На крайний случай. Додавить. Если бы объект на полученную от нас информацию проявил адекватную, но слишком вялую реакцию.
– Какой аргумент?
– Мы в этом случае планировали сообщить ему еще и о том, что наша прокуратура, в случае подтверждения посольством запрашиваемой информации, собирается направить Борелю, естественно официально, через французский МИД, вызов в Москву, на допрос, в качестве подозреваемого.
– И что? Не понадобился? Аргумент.
– Какой там. Борель настолько перепугался одной лишь перспективы возможной огласки этого дела, что сам обратился к Воскобойникову с просьбой посоветовать ему, как можно по-тихому выпутаться из этой истории. Ему же тогда как раз насчет повышения начали намекать, с последующим возможным переводом в Управление информации и по связям с общественностью. Воскобойников, разумеется, пообещал ему походатайствовать перед своим начальством, чтобы... ради укрепления дружественных связей между Россией и Францией... ну и так далее, в том же духе... от имени посольства через наш МИД в наше же МВД была направлена неофициальная просьба, по возможности, не раздувать это дело. Правда, в обмен на эту услугу МИД Российской Федерации, – последнее словосочетание Минаев произнес с особо многозначительным ударением, – был бы очень признателен Борелю, если бы тот... по мере своих сил и в силу своей осведомленности, смог держать его в курсе последних событий, которые так или иначе могли бы повлиять на развитие этих дружественных связей.
– И такая формулировка его устроила?
– Ну... во всяком случае, наживку он проглотил без каких-либо видимых усилий. Самое смешное, что про мальчиков несовершеннолетних у нас никакой информации-то и не было. Мы все это сами придумали. Впрочем, так же, как и про следствие. И вот гадай теперь, то ли мы... не целясь, в десятку попали, то ли он просто таким трусливым оказался.
– Трусливый агент – тоже... палка о двух концах. И нас боится, и своих боится. А перед кем страх больше и в какой момент: поди угадай. – Ахаян увидел, что Минаев собирается, слегка вздохнув, вслух с ним согласиться, и поспешил продолжить: – Значит, говоришь, наживку он у тебя проглотил. И что дальше?
