Виктор Михайлов - Под чужим именем
Кира громко позвала его, но ей сказали, что пожилой мужчина в соломенной шляпе вышел из отделения. Тогда она выбежала на улицу… Груздева уже не было.
Девушка в раздумье вернулась на свое рабочее место, бандероль лежала у нее на столе, она развернула ее, в бандероле была одна книга: сборник статей о произведениях классиков марксизма-ленинизма, том третий.
Отложив в сторону бандероль, Кира принимала почту и весь день ждала, что вот сейчас зайдет Груздев, объяснит какой-нибудь очень простой, естественной причиной свое исчезновение и потребует квитанцию, но… Груздев не пришел.
Подозрение закралось в сознание девушки, она пошла к начальнику отделения и рассказала ему все.
Так этот томик статей о произведениях классиков марксизма-ленинизма оказался не в Берлине, на Шпреенштрассе, а в Москве, на столе у полковника Каширина.
В картонном корешке переплета была обнаружена микропленка, репродукция шифрованного текста, отпечатанного на машинке.
18. ЛИЧНАЯ ЖИЗНЬ
Вчера было много выпито, а сегодня ноющая боль в боку весь день не давала покоя. Шабров не пошел в управление, полдня лежал с грелкой, то забываясь коротким, беспокойным сном, то глядя бездумно на угол шкафа, по которому скользил узкий солнечный, луч, проникавший через щель в ставне.
Сын Миша, босой, в одних трусиках, с лицом, перепачканным пенкой клубничного варенья, входил на цыпочках в спальню и шепотом спрашивал:
— Папа, ты спишь?
— Нет, — так же тихо отвечал Шабров.
— Болит?
— Болит…
И так же на цыпочках Миша выходил из спальни и бежал во двор, где в медном тазу на таганке булькало и кипело ароматное варенье.
Мария Сергеевна, в пестром ситцевом фартуке поверх платья и цветастой косынке, стояла с ложкой около тагана, то и дело снимая пенку и подкладывая чурки в огонь.
Жена Шаброва была преподавательницей литературы в старших классах женской средней школы. У нее была стройная фигура, длинные светлорусые волосы, собранные на затылке в тяжелый узел, серые глаза, немного вздернутый нос и полные яркие губы.
Когда зной стал спадать, а варенье уже остыло и было переложено в стеклянные банки и завязано марлей, Мария Сергеевна полила садик подле дома, накрыла круглый садовый стол и подала окрошку, стоявшую в ведре с холодной водой. Шабров вышел в сад, боль отпустила его, но во всем теле он ощущал предательскую слабость.
От земли поднималась испарина, пряный аромат розового шиповника смешивался с запахом горячей, истомленной земли.
Мишка, умытый, чистый, с ложкой в руке дожидался отца.
В окрошке, точно айсберг, плавал кусочек льда, а из-под изумрудной зелени укропа аппетитно выглядывал золотистый крутой желток.
— Ну, папа, садись, — торопил Мишка отца.
— Сейчас, только умоюсь, — ответил Шабров сыну и направился к ведру с холодной водой, где уже с черпаком в руке дожидалась Мария.
Умывшись, здесь же возле грядки с укропом, громко фыркая, когда холодная вода попадала за рубашку, Шабров вытерся и, посвежевший, сел за стол.
— Петя, может быть, налить стопочку? — не сдерживая улыбку, сказала Мария грудным голосом приятного низкого тембра.
— Видал, Михайло? — обратился Шабров к сыну. — Добра наша мать, водочки предлагает. Ты как, будешь?
— Нет, — сказал важно Мишка и отрицательно помотал головой.
— Мужчины отказываются, — не без сожаления сказал Шабров и принялся за окрошку. Но на этом кратком диалоге Мария Сергеевна не собиралась исчерпать тему, волновавшую ее весь этот день.
— Знаешь, Петя, — продолжала она, — я, кажется, начинаю остро ненавидеть этого твоего Вербова!
— Почему? — не отрываясь от окрошки, спросил Шабров.
— Раньше я считала, что он просто пошляк и циник, относилась к нему с брезгливостью и только теперь начинаю убеждаться, что, кроме пошлости и цинизма, он обладает и еще одним качеством…
— Каким? — заинтересовавшись, спросил Шабров.
— Он нечистоплотен. Я не понимаю, Петр, тебя. Как ты, старый член партии, опытный инженер, наконец, полковник, — да, да, это очень ко многому обязывает, — как ты не видишь, что у тебя под носом орудует пройдоха, делец типа Подхалюзина! У него, наверное, и к рукам прилипает.
— Чепуха! — перебил Шабров жену и повторил: — Чепуха! Просто веселый парень, из тех, что с песней по жизни шагают.
— Не с песней, а с водкой, — поправила Мария.
— Водку продают, чтобы ее пили…
— Да ум не пропивали, — опять бросила Мария. Она была очень взволнована, но говорила как всегда, не повышая голоса, стараясь убедить собеседника простой логикой своего мышления.
— Наконец, — сказала она, — тебе, Петр, пить нельзя, у тебя больна печень и, если ты сам о себе не желаешь думать, подумай о сыне.
Мишка, покончив с тарелкой окрошки, отправил в рот кусочек нерастаявшего льда, прищурился от удовольствия и стал наблюдать за большой зеленой стрекозой, которая сидела на розовом цветке шиповника.
Шабров отлично понимал, что Мария права, пить ему действительно нельзя, да и положение его в городе и на стройке обязывало ко многому, но, малодушно отодвигая от себя решение этого очень важного вопроса, он искренне обрадовался, увидев входящего в сад с большой банкой чайного гриба Гуляева.
— Привет, Мария Сергеевна! Привет! — шумно поздоровался Гуляев и поставил на стол байку.
— Это еще что такое? — спросила Мария.
— Это чайный гриб, а по-научному: палочки уксусно-кислого брожения. Чудесная вещь от изжоги, жажду утоляет, словом, необходим в домашнем хозяйстве.
— Мишка, ну-ка, принеси стакан, отведаем палочек! — сказал Шабров сыну, и когда тот убежал в дом, громко шлепая босыми ногами, спросил: — Как там в управлении? Кирпич вывезли?
— Сергей Иванович, тарелку окрошки не желаете? — предложила Мария.
— Спасибо, не откажусь, — ответил ей Гуляев и затем Шаброву: — Все в порядке, сегодня майор Никитин свирепствовал, такой навел страх на МТО, что они постарались: на всех объектах недельный план выполнен!
— Степан молодец, у него мертвая хватка. Он как вцепится, не отпустит, пока своего не добьется, — сказал Шабров.
— Пожалуйста, кушайте, — подавая на стол окрошку, сказала Мария. — Я вас еще не благодарила, Сергей Иванович, за фотографии сына. Спасибо, очень хорошо!
— Их бы в альбомчик и знаете так через каждые полгода — год. Глядишь, вырос парень, а в альбоме его история, самому потом будет интересно, — расправляясь с окрошкой, говорил Гуляев.
Мишка принес стакан. Шабров отведал чайного гриба, похвалил. Потом Гуляев сфотографировал всех у садового стола и, внезапно заторопившись, простился и ушел, а через некоторое время, нагруженный кульками, с шутками да прибаутками ввалился Вербов.
— Чтоб больной не превратился в мощи, ему лекарства нужны попроще! На, болящий, получай: чернослив, лимоны, мессинские апельсины, портвейн три семерки, лечись — не ленись! — выпалил он, расставляя на садовом столе кульки.
Сухо кивнув Вербову и захватив с собой сына, Мария Сергеевна ушла в дом.
Вербов заговорщически подмигнул Шаброву и сказал:
— Дуется за вчерашнее?! Жена, что крапива, кусает да жжет, да жить не дает. То ли дело я, бобыль, живу не тужу!
— Ты, бобыль, кирпич вывез? — с напускной строгостью спросил Шабров.
— Все двадцать пять тысяч, один в один, ни одной половинки, — ответил Вербов.
В это время у калитки в нерешительности остановился стройбатовец Павел Русых, молодой парень с едва пробивающимися, но уже чисто выбритыми усами, голубоглазый, веснушчатый, с упрямой, слегка вздернутой верхней губой и ямочкой на подбородке. Желая обратить на себя внимание полковника, он кашлянул в руку и громко поздоровался:
— Здравия желаю, товарищ полковник!
Шабров узнал Павла Русых и, приветливо с ним здороваясь, направился навстречу.
— Что скажешь, Русых? — спросил он.
— Товарищ полковник, вы мне разрешили, если что случится, обратиться к вам лично.
Полковник, подглядев умелые руки смышленого парня, решил «подбросить» его на выучку к вольнонаемной бригаде по укладке плитки и сказал, что, если что случится, обращаться прямо к нему. Сегодня была суббота, получив за успех в военной учебе и отличную работу на стройке увольнительную с вечера субботы и на воскресенье, Павел Русых побывал в парикмахерской, начистил сапоги до блеска и явился к полковнику.
— Пойдем в дом, поговорим, — сказал ему полковник и уже с порога Вербову: — Подожди, я сейчас. — Войдя в комнату, Шабров сказал жене:
— Машенька, ты там, пока я занят, поговори с Евгением Николаевичем.
— Я с ним поговорю! — многозначительно сказала Мария и вышла в сад.
— Ну, что у тебя, Русых? — спросил он солдата.
— Товарищ полковник, десять дней я работаю в бригаде по укладке плитки. Дело не мудрое, а работают они так, точно итальянские мастера скрипки, — те секрет лака берегли, эти от меня секретничают. Разрешите, товарищ полковник, я подберу из стройбата человек десять, мы эту бригаду через две недели с носом оставим, — горячо сказал Русых.
