Николай Борисов - Укразия
И под руку, любезничая, прошли они светлую качающуюся полосу.
Джон, покуривая трубку, спокойно смотрел. Он и не знал, что через несколько кварталов, у дома, где жила женщина, разыграется финал белого рыцарства.
Сначала элегантный диалог.
— Благодарю вас, вы так милы, что проводили меня!
— Не стоит благодарности! Это ваш дом?
— Да, еще раз позвольте поблагодарить…
— Ах!..
И женщина почувствовала вдруг холодное дуло у лба.
— Разденьтесь, сударыня, без крика! Ну, поживее.
Раздев женщину до рубашки, элегантный офицер целовал ее, если она была хорошенькая, потом, отдав честь и щелкнув шпорами, скрывался во тьме.
Но общество находило им оправдание и восхищалось их остроумием, корректностью и элегантностью.
Джон покуривал трубку, прислонившись к своему автомобилю. Мимо шантана уже не проходили и не проезжали.
Пара выстрелов.
Ветер налетел на фонарь и заставил заплясать причудливые тени на стенах шантана.
Тени то вытягивались, то укорачивались, создавая чудовищные сплетения фантазии художника-ветра, рисующего светом.
Неожиданно тень китайца вдруг выросла на фоне стены. Жалкий силуэт вжался в камень, и глаза, иногда выхваченные светом, с невероятно расширенными зрачками, дышали ужасом. Ветер рвал полы его костюма, создавая и без того совершенно фантастическую сцену из какой-нибудь сказки Эдгара По.
Джон вздрогнул.
Многим веяло от фигуры китайца: голодом, нищетой и страхом, животным нечеловеческим страхом, когда вот-вот нарушится грань между человеком и животным, когда вот-вот этот китаец бросится на четвереньки и начнет выть и колотиться головой о каменные плиты.
Снова три выстрела…
И Джон услышал учащенный бег но улице и порывистое дыхание бегущих.
Китаец отпрянул от стены, пошатнулся и упал на руки подскочившего Джона. Джон схватил его, как мальчика и бросил в автомобиль, едва разжав его пальцы, вцепившиеся в горло. И в момент, когда автомобиль двинулся, в качающейся полосе света появились три офицера.
Три нагана…
Три выстрела…
Но было поздно, автомобиль мчался по улицам, увозя с собой китайца. В автомобиле китаец очнулся. Дружеские «алло» Джона и похлопывание по плечу привели его в чувство. Он припал жаркими губами к руке Джона, и тот, отдернув руку, кроме поцелуев, почувствовал на ней две упавших слезы.
— Алло, куда?
— Туда, — и китаец, пересев к Джону, ориентировался и рукой указывал направление.
Проехав под Строгановским мостом, автомобиль закрутился сразу в грязных переулках, между домами, покрытыми плесенью.
Море бурлило, стараясь смыть грязь с этих улиц тайных притонов любви, тайных курилен и подвалов.
Автомобиль въехал в ворота мрачного дома.
— Здесь.
Китаец выскочил и потянул за собой Джона, униженно прося идти за ним. Джон, спрятав магнето и ощупав в кармане револьвер, пошел за китайцем.
Прошли лабиринт маленьких дворов, переулков, узких проходов, пока наконец попали на узкую лестницу.
Тридцать пять скользких ступеней привели к двери, вросшей в изглоданный кирпич.
Троекратный стук…
Щелкнула и отодвинулась фортка, и в круглом овале, в желто-бледном свете появилась голова нового китайца.
— Ван-Рооз, пусти.
Дверь открылась, и Джон, без всякого перехода границы, очутился в китайской комнате.
Циновки на полу и больше ничего.
Несколько китайцев клеило из бумаги свои складывающиеся веера. Искусно бегали пальцы, шуршала бумага, щелкали ножницы.
Несколько китайцев спало, тесно прижавшись друг к другу.
Китаец бросился к Ван-Роозу.
— Он спас Тзень-Фу-Синя… Три белых хотели его убить, но Тзень-Фу-Синь бежал, не имея сил, а в него стреляли. Тзень-Фу-Синь не мог больше бежать, а вот он увез меня на автомобиле от белых. Отблагодари его, Ван-Рооз. Тзень-Фу-Синь будет твой вечный слуга.
К Джону приблизилась голова китайца Ван-Рооза. Крупное лицо со спокойными, невозмутимыми чертами уставилось немигающими, странными глазами на Джона.
— Ван-Рооз никогда ничего не забывает. Если вам, англичанин, нужна будет помощь, идите в курильню Ван-Рооза.
И Ван-Рооз низко поклонился Джону.
— Запомните. Boulevard de France[16] 29.
Глава XXI Джентльмены играют на свои деньги
Шмен-де-фер с поразительной быстротой перевел деньги от всех к князю.
Около князя сгруппировались все женщины, бывшие в ложе. Князю везло. Он, как в тумане, бил карту за картой, груда денег росла. Ряд офицеров, проиграв все, стаскивали с пальцев кольца и бросали на карту. Лица горели от жадности и подергивались от напряжения.
Жажда выигрыша влекла всех к столу.
А князь Ахвледиани все пьянел и пьянел.
Он торопливо целовал первую попавшуюся щеку женщины и твердил:
— Отстань, нэ мэшай, выдышь, занят…
Князь давал женщинам «на счастье», не считая.
Игра продолжалась…
По зеленому полю скользили карты.
А за занавесом, отделявшим ложу от зала, неслась страстная, волнующая кровь мелодия.
Там, изгибаясь, выказывая необычайную красоту линий тела и гибкость фигуры, танцевала Зоре.
В зале было привольно и весело.
Обнажались дамы, расстегивались френчи, чаще хлопали в потолок пробки, и очень часто смешивались вместе синее сукно с бархатом матовой кожи.
Пьяный туман наполнял зал.
Туман речей, туман страсти.
Этот угар ударил в лицо вошедшего Джона.
Ему стало не по себе, он остановился и провел рукой по лбу.
— Милый, — услышал Джон, и перед ним появилось лицо Загорской.
— Милый, не ходи.
— А кто вы?
— Кокотка…
Джон улыбнулся во все лицо и крепко пожал ей руку.
— Алло, это ничего.
Загорская засмеялась и отодвинулась в сторону, к своим подругам. А Джон шел между столиками к ложе князя. Бар-летт, следивший спокойно за игрой князя, невольно заинтересовался и, переглянувшись с Дройдом, подошел к почти опустевшему столику. Князь оживился, увидя нового партнера.
Замелькали карты.
— Банк, — сказал Барлетт.
— Дэвять, — ответил князь.
Барлетт спокойно отсчитал из запечатанной пачки сто фунтов и протянул князю.
Начался бой.
Барлетт спокойно, карта за картой, отдавал свои фунты. Ажиотаж охватил комнату. Вокруг столпились офицеры. Женщины перестали даже ласкаться к князю.
Ротмистр Энгер и капитан Иванов спокойно наблюдали за лицами бившихся.
Князь весь сиял, глаза блестели, карта шла к нему.
Барлетт спокойно проигрывал, и на его невозмутимом лице ничего нельзя было прочесть.
В ложе то и дело слышались выстрелы слов.
— Восемь.
И деньги все переходили к князю.
Джон незаметно вошел в ложу и остановился у стола.
Восточная мелодия сменилась грустным, сентиментальным, ироническим смешком Вертинского.
Барлетт спокойно поставил опять банк и открыл девять.
Это было Ватерлоо князя.
Карту за картой бил Барлетт.
И через несколько минут все деньги князя перешли к Барлетту.
Князь побагровел, заволновался, глаза выкатились и он судорожными руками рвал карты, желая вернуть себе волшебную талию.
Но золотой сон кончился.
И от князя все женщины сразу отхлынули, но ему было не до них.
Он проиграл все, торопливо шаря по карманам, вынимая все, что случайно еще уцелело. И последнее он отдал спокойному, невозмутимому Барлетту.
Барлетт мечет банк, карты легко ложатся около дрожащих рук князя. Слегка волнуясь, не смотря на Барлетта, князь взял мел и начертил на зеленом поле две тысячи рублей.
Барлетт невозмутимо, попыхивая вечной сигарой, спокойно взял щетку и спокойно вычистил написанную цифру.
Офицеры ахнули.
Дройд даже привстал и снова быстро набросал несколько строк в блокнот.
Джон мысленно тоже одобрил Барлетта. Князь вскочил. На мгновение его залитые кровью зрачки уставились на Барлетта. Он качнулся раза два и, пересилив себя, отошел от стола. Подошел к сервированному к ужину столу, залпом осушил два бокала шампанского и бессильно опустился в кресло.
Барлетт сгреб кучу денег и методически стал их складывать. К нему подошли два офицера.
— Лорд, князь проиграл казенные деньги.
— Джентльмены играют на свои, — ответил Барлетт.
Дройд, увидя Джона, быстро подошел к нему.
— Подождите еще немного, Джон, сейчас мы поедем в курильню.
Князь встал, шатаясь пошел к выходу, товарищи остановили его.
— Неужели у тебя ничего не осталось?
— Нэт, смотри… — и князь вывернул свой бумажник. Какая-то записка упала у ног Джона. Он быстро поднял ее:
«Пленного, числящегося за князем Ахвледиани, выдать по первому его требованию.
Г.-л. Биллинг».
И подал князю. Тот отмахнулся рукой.
