Парижский антиквар. Сделаем это по-голландски - Другов Александр

Соловьев вошел в дом у него на глазах четырнадцать минут назад. Больше в дом никто не входил, на улице никто не появлялся, кроме редких прохожих. Рабочие ни на кого внимания не обращали, продолжая работать.

Панченко поморщился от очередного взрыва отбойника и включил радио.

— Чудная страна Голландия. Приеду в Москву, напишу детектив.

Йост удивленно поднимает на меня глаза, и я с готовностью развиваю свою мысль.

— В центре событий будет учебное заведение, скажем, в Гааге или Амстердаме, которое на самом деле больше похоже на отделение преступного синдиката. Эдакий, знаете ли, Департамент внешних связей. Этот институт сотрудничает с другими исследовательскими и учебными заведениями в Голландии и других странах, созданными с той же целью. Работают там люди разной степени осведомленности о происходящем. Часть из них, такого типа, как, скажем, Ханс, ничего не замечают вокруг себя. Они слишком погружены в науку. Другие — мне они представляются похожими на вас — кое о чем догадываются, но если и содействуют руководству, то лишь в качестве дружеской услуги или вынужденно. К реальным делам и секретам их не подпускают. И, наконец, лишь совсем немногие знают о том, какие дела делаются под крышей обычного института, придуманного мной.

На мгновение останавливаюсь перевести дух. То, что я несу, совсем необязательно полностью совпадает с действительностью, да это и не так уж обязательно. Главное — правильно уловить и изложить суть дела, а остальное Йост в панике додумает сам. Здесь действует известный и беспроигрышный принцип, используемый цыганками при гадании что по руке, что на картах: «Есть, милый, у тебя друг брюнет, так вот берегись его. Он, золотой мой, бриллиантовый, на самом деле тебе не друг-брюнет, а сволочь». У каждого из нас найдется в окружении темноволосый, которого при желании можно безвинно отнести к указанной категории сволочей и затем так же безосновательно опасаться.

— Ну как, Йост, правда, интересно?

Музыкальный центр исправно работает, и то, что моему нетренированному уху кажется дисгармонией, должно бить Йоста по нервам, не давая сосредоточиться.

Йост молчит, разглядывая перышко лука на своей тарелке. За несколько минут он осунулся и посерел. Сейчас он решает, гнать меня в шею или все-таки продолжить разговор. Выбор сделан, и Йост поднимает глаза.

— Интересно, но абсолютно неправдоподобно. У нас такого не бывает.

— Да? А я думал, что мы одинаково смотрим на вещи и станем союзниками.

Обычно доброжелательный! сейчас Йост неожиданно натопорщивается.

— С чего вдруг союзниками?

— С того, что для этого нет никаких препятствий. Я знаю, что с вами произошло. Мне известно все — упреки жены за малые доходы преподавателя колледжа, ее уход и ее же предложение оказывать за хорошее вознаграждение мелкие услуги ее новому начальству. Ведь деньги нужны для того, чтобы помогать детям. А вы много ездите по свету с лекциями и просто находка для людей с широкими связями, вроде Ван Айхена. А при случае можете и петицию студентам подбросить для сбора подписей. Кстати, во всей этой затее с петицией Ханс тоже задействован? Ведь именно он является членом парламента. Не может быть, чтобы вы его не использовали.

Думая о чем-то своем, Йост автоматически отвечает:

— Нет, мы ему подбросили эту идею, и он согласился. Но он ни о чем не догадывается. Или, во всяком случае, делает вид, что в институте все в порядке.

— Почему вы на них работаете?

Йост смотрит перед собой, скупо отвечая:

— У меня сын — наркоман. У него возникли серьезные проблемы с законом. Этим они меня привязали.

— И вы не могли ничего сделать? Это ерунда!

Йост усмехается с непонятной жалостью:

— Вы очень молоды, Алекс, и многого не понимаете. Вы мне в своё время напомнили об Уленшпигеле. Черное и белое неотличимо меняются друге другом цветом, в конце концов смешиваясь в однообразную серую ткань жизни. Как там у Шарля де Костера? Семеро, что явились в наркотическом сне Уленшпигелю и Нелле, обратились в новые образы. Из Гордыни вышло Благородное достоинство, из Скупости — Бережливость, из Гнева — Живость, из Чревоугодия — Аппетит, из Зависти — Соревнование, из Лености — Мечта поэтов и мудрецов. Наконец, Сладострастие обратилось в Любовь. Никто только не объяснил им, что и эти образы непостоянны и могут в самый неожиданный момент обрести свой изначальный, уродливый облик. Не знаю, как вы, а я постоянно путаюсь в том, что хорошо и что плохо. Когда у вас будут дети…

Хозяин дома неожиданно вскакивает.

— В дверь звонили.

— Я ничего не слышал.

— Нужна привычка: звонок слабый, гости не обращают внимания. Да и музыка играет.

Йост говорит со мной на ходу, торопливо семеня в дом. Когда мы работали в саду, это был пожилой, но полный сил человек. Сейчас в его движениях появилась старческая неуверенная торопливость. Сероватая бледность сменилась нехорошей краснотой.

Вместо коридора, который ведет к входной двери, Йост быстро проходит в гостиную. У большого окна он осторожно отодвигает край занавески и, отпрянув, в отчаянии всплескивает руками. Его лицо становится багровым, он ловит ртом воздух.

Какого цвета лицо у меня, можно только догадываться. У крыльца топчутся двое мужчин. Один из них — тот самый парень, с которым Йост у меня на глазах разговаривал у входа в особняк на Мауритскаде. Оба они внимательно смотрят на дверь, как будто хотят сквозь нее увидеть происходящее в доме. Ай да Панченко! Час назад я сообщил ему о намерении посетить Йоста. Лучшей ловушки, чем этот дом, и придумать было нельзя. И вот эти двое здесь. Теперь ясно, кто играет против. Это Панченко. Неторопливый и рациональный. Панченко. Только вот неизвестно, удастся ли мне рассказать кому-либо о своем открытии. Он направил сюда людей и, конечно, ничего не говорил Сибилеву. Помощи ждать неоткуда.

Между гем Йост, преодолев первый испуг, восклицает:

— Ну вот, так я и знал!

— Что стряслось? Это ваши знакомые?

Но вместо ответа Йост снова вскидывает руки, сшибает с каминной полки китайскую вазу и начинает медленно валиться навзничь, выпрямившись и даже не пытаясь уберечь от удара затылок. Оцепенев, я наблюдаю, как он с грохотом бьется головой о тяжелую стеклянную столешницу журнального столика и вытягивается на ковре. Под головой у него появляется лужица темной крови.

Одного взгляда на быстро заливающееся бледностью лицо Йоста достаточно, чтобы понять, что помощь ему уже не нужна. Мне же она крайне необходима, только вот ждать ее неоткуда. Но как же меня нервирует эта музыка!

Переступи в через раскинутые руки Йоста, подхожу кокну и, стараясь не трогать занавеску, смотрю сквозь стекло. Оба гостя настороженно смотрят на окна, пытаясь определить причины шума в доме, и снова и снова нажимают кнопку звонка. Ну надо же, грохот падения пришелся именно на паузу в дорожных работах! После короткого совещания тот из двоих, которого я раньше не видел, начинает ковыряться в замке. Рабочие тем временем снова включают отбойник.

Когда мы еще только закапчивали университет и раздумывали о дальнейшей жизни, один из однокурсников легкомысленно мотивировал свое намерение идти работать в политическую разведку тем, что платят там неплохо и к тому же посылают в загранкомандировки, а шпионов по нынешним временам-де не убивают. Что касается зарплаты и командировок, то тут есть о чем поспорить. Но вот что до риска, то хотел бы я, чтобы мой идиот-приятель сейчас стоял рядом со мной и гадал, смогут ли эти двое вскрыть дверь.

Самое время выяснить, передал ли Панченко наш разговор Сибилеву и есть ли кто из наших около дома Йоста. Еще интересно, предусмотрен ли здесь черный ход? Судя по отсутствующему виду хозяина дома, от него ответа на этот вопрос мне не дождаться. Скорее всего, входная дверь является и единственным выходом, ибо дворик всеми своими стенами выходит на владения соседей. Ну голландцы! Кто же так строит, это ведь не дом, а мышеловка в чистом виде!