Кингсли Эмис - Полковник Сун
— Товарищ полковник, можно я включу свет? — ее низкий голос звучал негромко.
— Только сначала я закрою ставни, а потом включишь.
Яркий свет лампы без абажура упал на каменный пол без покрытия, белые стены, дешевый стол неопределенного вида и такой же стул. Царившая в комнате атмосфера камеры для допросов успокоила полковника, он вновь ощутил в себе уверенность.
Внезапный свет не ослепил его. Внешность девушки, при всех ее очевидных достоинствах, также не произвела на него никакого впечатления.
Являясь в этническом отношении не столько самостоятельным народом, сколько продуктом длившегося многие века смешения местных племен с римлянами, славянами, греками и турками, албанцы в целом не отличаются красотой. Однако этот причудливый коктейль народностей рождает подчас индивидов, замечательных своими внешними данными даже по высоким восточносредиземноморским стандартам. Двадцатитрехлетняя уроженка города Корча, что на юго-востоке Албании, имевшая в данный момент греческий паспорт (изготовленный в Тиране необычайно искусно благодаря китайской помощи), Дони Мадан выделялась своей внешностью.
Она носила зеленоватые шелковые брюки в обтяжку, простую бирюзовую блузку из того же материала и феррагамские туфли с вышивкой по коже. Больше на ней ничего не было — в этих широтах даже в сентябре в двадцати ярдах от моря ночи стояли душные и влажные. Хотя этот наряд был подобран для Дони, только чтобы придать ей вид компаньонши преуспевающего международного бизнесмена на каникулах, он ей очень шел.
Она была чуть выше среднего роста, но все-таки ниже Суна, стройная и гибкая телом, с тонкой талией, переходившей снизу и сверху в округлые объемы. Широкие бедра и слегка выпуклый живот натягивали ткань брюк, полные упругие груди оттопыривали небрежно застегнутую блузку так, что она свисала почти отвесно, не касаясь живота девушки. Скулы и крепкие челюсти напоминали о ее азиатском происхождении, темно-карие глаза свидетельствовали о том, что в ее жилах есть и малоазиатская кровь, красивой формы прямой рот выдавал в ней венецианку. Ее светло-каштановые волосы, которые колокольчиком обрамляли ее лицо, странным образом контрастировали с нежной смугловатостью кожи. Она стояла на пороге пустой комнаты в позе кроткого, бессознательного вызова, словно желая подразнить в полковнике мужчину.
Впрочем, полковник не прореагировал бы и на более откровенный вызов: Сун Лян-дана не интересовали женщины. Хотя на вопрос о его отношении к ним он бы ответил, скорее механически, что ценит в них матерей, жен, утешительниц мужчин. Посмотрев куда-то в сторону Дони, он просто спросил:
— Что-нибудь еще?
— Я хотела узнать, не желаете ли вы кушать? — ее низкий голос был по-прежнему тих.
Дони в совершенстве и почти беэ акцента говорила по-итальянски, по-сербохорватски и по-гречески. Английским же языком она владела довольно плохо, однако другого средства общения с ее временным хозяином у нее не было. Необходимость владения чужим языком при работе с вражеской агентурой — источник постоянного раздражения для китайских разведчиков, но то чувство легкой досады, которое сейчас овладело Суном, имело иную природу.
Соединив руки в замок на своем продолговатом затылке, он откинулся назад, насколько позволял стул. В такой позе, одетый в белую рубашку с короткими рукавами и светлые хлопчатые брюки, он походит на европейца.
— Я хотела узнать, не желаете ли вы кушать? — повторил он медленно вслед за ней. — Не голодны ли вы? Не хотите ли есть? Или, если угодно, перекусить? Милая моя, постарайся не быть крестьянкой ни в своих словах, ни в поступках. И в любом случае, не хочу. Спасибо. Не сейчас. Подождем, пока к нам присоединятся наши друзья. Они скоро должны быть.
Полковник говорил по-английски практически без ошибок — два года он изучал язык в гонконгском университете, но его произношение могло повергнуть в ужас любого фонетиста. Его чуткое ухо и страстное желание учиться вкупе с полным незнанием особенностей употребления различных диалектов, превратили его речь в причудливую мешанину звуков. Тут слышались нотки, свойственные жителям Манчестера, Глазго, Ливерпуля, Белфаста, Ньюкасла, Кардиффа, разных районов Лондона, перемежавшиеся то и дело с выговором, почерпнутым им из речи аристократии. Этот пестрый поток звуков был бы даже забавным, если бы Сун не сопровождал его стальным зловещим взглядом.
Потупившись, Дони посмотрела на Суна.
— Извините, товарищ полковник, — покорно сказала она. — Я знаю, что говорю по-английски не хорошо.
— Однако лучше, чем твоя подруга, — Сун благосклонно улыбнулся. У него были темные, цвета запекшейся крови губы, зубы были как бы слегка вдавлены внутрь. Он продолжал. — Не называй меня «товарищ полковник». Получается, как в прогрессивной пьесе о молодежи. Зовя меня просто — «полковник Сун». Ведь мы друзья. И хватит одиночества — будем общаться! Где остальные?
Выйдя в сопровождении Дони из комнаты, он миновал выложенный каменными плитами коридор и оказался в гостиной. Это было высокое, просторное помещение с покатым, мощенным камнем полом и великолепной мебелью из оливкового дерева, которую делали тут же на острове. Пестрые современные коврики и подушки, пара заурядных абстракций на грубых стенах казались здесь лишними. Раскрытые створчатые двери вели на узенькую террасу, где стоял низкий столик и складные стулья. Дальше было только море, сейчас мирно плескавшееся. Стремительно восходящая полная луна так ярко освещала его, что море казалось бесконечно зыбким и одновременно до невозможности мелким — слой воды толщиной лишь в молекулу, простиравшийся до самого горизонта. Невидимый прибой шелестел галькой, которая покрывала промежуток между двумя молами якорной стоянки.
Задержавшись на мгновение у двери и не выходя из тени, Сун пристально глядел на море. Он не видел его уже пятнадцать лет, зрелище до сих пор завораживало его. Море напомнило ему о Британии, о том, что жители этого туманного острова, когда-то очень давно поставив море себе на службу, покорили чуть ли не четверть мира. «Лучшей декорации и не придумать», подумал с удовольствием Сун и вошел в светлую комнату.
Лежавшая на диване девушка быстро подняла свои темные глаза. Она была одного роста с Дони и одета приблизительно так же (в черные брюки и белую блузку), но рядом с ней Дони казалась полноватой. Длинные ноги девушки, ее высокая грудь и небольшая изящная головка с темными коротко подстриженными волосами наводили на мысль о том, что Луиза Тартини была итальянкой не только по имени. Но на самом деле она, так же как и Дони, была албанкой и имела такой же поддельный паспорт. Однако ее характеру не доставало послушности подруги, во взгляде девушки сквозили обида и страх.
Сун, казалось, не замечал этого. Он дружелюбно заговорил:
— Какой чудесный вечер. Ты выглядишь просто обворожительно, моя милая.
— Скучно, — угрюмо отозвалась Луиза и подвинула ноги, чтобы Дони могла сесть рядом. — Для чего мы здесь находимся?
— Как я уже объяснял, ваша главная задача состоит в том, чтобы придавать нашей компании вид отдыхающих. По-моему, это не очень обременительно. Но сегодня круг ваших обязанностей расширится. Ты и Дони поступите в полное распоряжение людей, прибытия которых мы сейчас ожидаем. И это может потребовать от вас небольших жертв.
— Какие люди? — Луиза села, ее плечо коснулось плеча Дони, — Сколько?
— Всего шесть. Двое из них империалисты, и к вам они не будут иметь отношения. Остальные четверо — борцы за мир, выполняющие опасное задание. Вы обе должны будете предоставить им все, что они попросят.
Девушки переглянулись. Луиза безразлично пожала плечами, а Дони, блаженно улыбнувшись, обвила своей смуглой рукой талию подруги.
— А теперь… Евгений, как раз вовремя. Из вас получился превосходный слуга. Вы скоро станете профессионалом!
Четвертый обитатель дома — коренастый, круглоголовый русский — с трудом протиснулся в комнату с подносом, на котором стояли напитки. Евгений Рюмин, бывший сотрудник советского посольства в Пекине, считал, что на прежней службе ему незаслуженно мало платили, к тому же не видел для себя перспектив роста, поэтому около десяти лет тому назад он без особого шума оттуда сбежал. Новые хозяева ценили в Рюмине отсутствие воображения, работоспособность, а также его безграничную жестокость. Эти его качества, а также то, что он был европейцем, сделали его в группе Суна абсолютно незаменимым человеком, которому можно поручить любую работу. Рюмин поставил поднос на приземистый круглый столик и кивком коротко остриженной головы поздоровался с девушками.
Полковник с умиротворением наблюдал, как Луиза взяла рюмку водки со льдом, а Доки — бокал пива. Сам он от спиртного отказался, пространным жестом дал понять русскому, что тот волен выбрать напиток по вкусу.
