Кен Фоллетт - Человек из Санкт-Петербурга
Когда дежурный по вокзалу проходил мимо скамьи Максима, тот ухватил его за рукав.
– Пожалуйста, сэр, скажите мне! – Он округлил глаза, строя из себя наивного иностранного туриста. – Неужели это сам английский король?
– Нет, приятель, – ухмыльнулся дежурный. – Это всего лишь граф Уолден.
И прошествовал дальше.
Значит, Жозеф не подвел.
Максим издали наблюдал за Уолденом глазами наемного убийцы. Тот был высок, примерно одного с Максимом роста, но тучен – гораздо более удобная мишень, чем человек субтильного телосложения. На вид лет пятьдесят. За исключением чуть заметной хромоты, он производил впечатление мужчины в расцвете сил. Такой мог попытаться убежать, но не слишком быстро. На нем был приметный светло-серый утренний плащ и того же оттенка цилиндр. Волосы под шляпой прямые и коротко постриженные, а лицо украшала борода лопатой в стиле покойного короля Эдуарда VII. Он стоял на платформе, опираясь на трость – потенциальное оружие, – перенося вес тела на левую ногу. Кучер, лакей и начальник станции крутились вокруг него, как рабочие пчелы вокруг матки. Граф же оставался совершенно невозмутимым. Он не смотрел на часы, не обращал внимания на суету вокруг себя. «Это слишком обыденно для него, – подумал Максим. – Всю свою жизнь он привык быть важной персоной, выделяющейся в любой толпе».
Вдали показался поезд – труба паровоза выпускала в воздух клубы дыма. «Я мог бы убить Орлова прямо сейчас», – крутилась мысль в голове Максима, и на какой-то момент им овладел азарт охотника, почуявшего близость дичи. Однако он заранее решил не делать этого сегодня. Сейчас он здесь, чтобы наблюдать, но не действовать. С его точки зрения, многие убийцы из числа анархистов терпели неудачи именно потому, что слишком торопились и не исключали возможных случайностей. Сам же он глубоко верил в тщательное планирование и организацию, хотя эти слова вызывали у анархистов аллергию. Им следовало понимать, что каждому человеку дозволено планировать собственные действия, а тиранами становятся только те, кто начинает распоряжаться жизнями других людей.
Выпустив последнюю струю пара, паровоз остановился. Максим поднялся со скамьи и переместился чуть ближе к платформе. В конце состава располагался, по всей видимости, частный вагон, который выдавал блеск свежей краски. Он остановился в точности напротив кареты Уолдена. Начальник станции услужливо шагнул вперед, чтобы открыть вагонную дверь.
Максим напряг зрение, вглядываясь в чуть затененное пространство, где должна была появиться его цель.
Еще несколько мгновений ожидания, и показался Орлов. Он на секунду задержался в дверном проеме, но этого времени хватило, чтобы глаз Максима словно сфотографировал его. Это был невысокий мужчина в дорогом, сшитом типично по-русски пальто с меховым воротником и в черном цилиндре. Розовощекое, молодое, почти мальчишеское лицо с небольшими усиками, но безбородое. В улыбке сквозила нерешительность. Он казался сейчас таким уязвимым, что Максим невольно подумал: «Сколько же зла в этом мире творят люди с невинными лицами!»
Орлов сошел с поезда. Они с Уолденом обнялись совсем как двое русских, но очень быстро, и тут же заняли места в экипаже.
«Что за спешка?» – задался вопросом Максим.
Тем временем лакей и двое станционных носильщиков принялись загружать в карету багаж, и почти тут же выяснилось, что все никак не поместится, и это вызвало улыбку Максима, вспомнившего собственный полупустой картонный чемоданчик.
Карету развернули на месте. Лакея было решено оставить здесь, чтобы он позаботился о прочем багаже. Носильщики робко подошли к окну экипажа, из-за занавески показалась рука в сером и одарила рабочих несколькими монетами. Карета тронулась. Максим оседлал велосипед и последовал за ней.
Среди хаотичного движения на лондонских улицах поспевать за Уолденом было нетрудно. Максим катил за экипажем через город – сначала по Стрэнду, потом через Сент-Джеймс-парк. Достигнув противоположного конца парка, возница проехал чуть дальше по улице, служившей его границей, и резко свернул в огороженный стеной двор.
Максим соскочил с велосипеда и, ведя его за руль, прошелся пешком по кромке парковой лужайки, пока не оказался через дорогу от ворот. Отсюда он мог видеть, как карета подкатила к импозантному входу огромного особняка. Даже поверх крыши кареты он заметил два цилиндра – серый и черный, мелькнувшие и исчезнувшие внутри дома. Потом дверь закрылась, и больше он ничего не смог рассмотреть.
Лидия окинула дочь критическим взглядом. Шарлотта стояла перед большим трюмо, примеряя платье дебютантки, которое предстояло надеть для представления при дворе. Мадам Бурдон – изящная и модная портниха – мельтешила вокруг с булавками, то поправляя оборку в одном месте, то закрепляя складки гофре в другом.
Шарлотта была одновременно красива и невинна – то есть они добились того эффекта, который и требовался от дебютантки. Платье из белого сетчатого шелка, расшитого стразами, почти достигало пола, чуть приоткрывая прелестно маленькие остроносые туфли. Линия воротника под вырезом продолжалась до уровня талии, укрепленная корсажем из хрусталя. Шлейф из серебристой ткани, отделанной бледно-розовым шифоном, протянулся на четыре ярда и был увенчан большим серебристо-белым бантом. Темные волосы Шарлотты, взбитые в высокую прическу, венчала диадема, принадлежавшая предыдущей леди Уолден, матери Стивена. И, согласно установившейся традиции, по обеим сторонам прически крепились два белых пера.
«Вот моя малышка и повзрослела», – подумала Лидия.
– Все просто превосходно, мадам Бурдон, – сказала она.
– Благодарю вас, миледи.
– В нем жутко неудобно, – проворчала Шарлотта.
Лидия вздохнула. Это было именно то, чего ей следовало ожидать от дочери.
– Мне кажется, ты ведешь себя несколько фривольно, – заметила она.
Шарлотта присела, чтобы подобрать шлейф.
– Для этого совершенно не обязательно чуть ли не припадать на колени, – сказала Лидия. – Смотри, повторяй за мной, и я научу тебя, как это делать правильно. Повернись влево.
Шарлотта подчинилась, и шлейф тоже послушно оказался по левую от нее сторону.
– Теперь начинай подтягивать его левой рукой и сделай еще четверть поворота влево.
После этих манипуляций шлейф очутился прямо перед Шарлоттой.
– Шагни вперед и правой рукой на ходу перебрось шлейф через левую.
– Получилось! – заулыбалась Шарлотта. Улыбаясь, она начинала словно светиться изнутри. «А ведь когда-то она была такой все время, – подумала Лидия. – Я всегда знала, что у нее на уме». Но увы, часть взросления и заключалась в постижении науки обмана.
– У кого ты научилась всем этим штукам, мама? – спросила Шарлотта.
– Перед моим дебютом меня основательно натаскала первая жена твоего дяди Джорджа, мать Белинды.
Ей так и хотелось добавить: «Все это освоить не хитро с чужой помощью, но самые трудные уроки жизни тебе придется проходить самой».
В этот момент в комнату вошла Мария – гувернантка Шарлотты. Это была толковая, почти лишенная сантиментов женщина в сером платье, единственная служанка, которую Лидия взяла с собой из Петербурга. Внешне она нисколько не изменилась за прошедшие девятнадцать лет. И даже Лидия понятия не имела о ее возрасте. Сколько ей? Пятьдесят? Шестьдесят?
– Прибыл князь Орлов, миледи, – объявила она и обратилась к Шарлотте: – Девочка моя, ты просто восхитительна!
«Пожалуй, пришло время, чтобы Мария обращалась к ней на вы и называла леди Шарлоттой», – мелькнула мысль у Лидии, но вслух она сказала дочери:
– Спускайся вниз, как только переоденешься.
И Шарлотта тут же принялась отстегивать бретельки, которыми к платью крепился шлейф. А Лидия вышла.
Стивена она нашла в гостиной, потягивающим херес. Он прикоснулся к ее обнаженной руке и произнес:
– Обожаю видеть тебя в летних платьях.
– Спасибо, – улыбнулась Лидия.
«Он и сам выглядит неплохо в сером костюме и серебристом галстуке», – отметила про себя она. Это гармонировало с серебром, все больше пробивавшимся в его прическе и бороде. «Мы могли бы стать такой счастливой парой – ты и я…» Ею внезапно овладело желание поцеловать мужа в щеку. Она оглядела гостиную. У столика стоял лакей, разливавший по бокалам херес. И импульс пришлось подавить. Она села и приняла из рук лакея бокал.
– Как Алекс? – спросила она.
– Все тот же, – ответил Стивен. – Сейчас сама увидишь. Он обещал спуститься через минуту. А что с нарядом Шарлотты?
– Платье вышло чудесное. Но меня волнует ее отношение. Она не желает признавать важности момента. Не хотелось бы, чтобы с возрастом она стала циничной.
Но Стивена сейчас трудно было заставить переживать по такому поводу.
– Погоди, пока какой-нибудь молодец из гвардии не положит на нее глаз. Весь ее цинизм как ветром сдует.
