Ян Валетов - Левый берег Стикса
— Ну, привет, Тоцкий!
— Привет, Зуй! — сказал Андрей. — А я все думал, кто ж проконтролирует, чтоб я не перекупил этого Робин Гуда. А это ты. Не бздошно, а, Зуйко? Ты ж у нас не киллер? Кстати, Александр Сергеевич, знакомься, если не знаком. Настоящий майор ОБЭПа — Анатолий Олегович Зуйко. Но вы, наверное, встречались…
— Встречались, — процедил Миронов сквозь зубы, — доводилось.
— Это к нашему спору, Саша, — сказал Тоцкий, — дополнительный аргумент. Чтобы ты не сомневался, кто и на кого работает. Зуй, а Зуй, ты не помнишь, сколько наших фирм ты «крышевал»?
— Иди ты на хер, Тоцкий, — беззлобно выматерился Зуйко. — «Крышевал» — не «крышевал» — ну какая теперь разница?
— И я не помню. Но много. А денег, сколько в месяц за это получал, помнишь?
Зуйко промолчал, а Фролов рассмеялся, запрокидывая квадратную голову.
— Следы заметаете, Анатолий Олегович? Страшно стало? С ладони кушать было не страшно, а теперь — страшно?
— Чего мне покойника бояться? — осведомился Зуйко спокойно.
— А ведь подставил тебя Кондратюк, Анатолий Олегович. Не он — ты грязную работу делаешь. Ну, ладно, меня — ты ж и офицера безопасности мочить собрался. Коллегу, можно сказать…
— Издержки производства, Андрюха, — весело сказал Фролов, — если бы этот «шустрик» тебя не повязал и не возил с собой, как плюшевого мишку — был бы жив — здоров. Нам лишние «жмуры» без надобности.
— Был ты, Толя, просто продажный мент и взяточник, а теперь — будешь убийцей без постоянных доходов. Кто ж тебе бабки понесет?
— Найдутся люди, — сказал Зуйко. — И до тебя — не бедствовали, и после тебя не будем. Вы приходите и уходите, а мы остаемся. Не льсти себе, Тоцкий. Месяц — два и о тебе никто не вспомнит. Ни о тебе, ни о нем, — он мотнул головой в сторону Миронова. — Ничего личного, Андрей. Это просто самооборона.
— Понятно, — Тоцкий отметил, что они уже въезжают в город, — а Лукьяненко — это тоже самооборона?
— Причем тут Лука? — удивился Зуйко. — Это не мы ему, а он нам твою контору заказывал. Он теперь крутой и гордый, не на нас пашет. Раньше с докладами бегал, а теперь, сука, ни его, ни бабок за работу, в срок не дождешься. У него своя поляна. Ну, и хрен с ним! Он, кстати, говорил тебя не трогать пока, да вот незадача вышла. У нас с Гришей другое мнение.
— Эх, Зуй, — сказал Тоцкий, — знал я, что ты жадный, но ты еще и глупый. Чужую игру ломаешь. А Лукьяненко не придет, и денег не принесет.
— Принесет, куда он денется.
— Застрелил я его, Толик, — сказал Тоцкий просто.
Зуй захохотал и оглянулся через плечо.
— Ты? Луку? Ой, не пи…ди, Тоцкий, не вырастешь! Лука таких, как ты на завтрак ест.
— Хочешь, — спросил Фролов с той же веселой интонацией, — я его ё..ну, чтоб не базарил?
— Да хер с ним, — сказал Зуйко, — пусть базарит, с него станется. Луку он замочил, Жюль Верн ёб…ый! Ты «люггер» с собой взял?
Фролов кивнул.
— Если нарвемся на настоящий патруль — мочи обоих.
— Не бзди, прорвемся.
В свете редких фонарей Тоцкий увидел, как смотрит на него Миронов, и понял, что, в отличие от Зуйко, Александр Сергеевич ему поверил.
— Ты, бля, на этом берегу организовать не мог? Теперь до Сурско-Литовского переться, — зло сказал Зуйко, когда они проезжали здание бывшей рабочей «общаги», ныне офис Шестого управления, в котором несмотря на предутренний час, светилась добрая половина окон.
Доблестные слуги народа горели на работе. Ночь — хорошее время для того, чтобы дожать допрашиваемого. Никто и ничего не увидит, никто и ничего не докажет. Ночью — адвокаты спят. Не спят «опера», выпившие водки, не спят задержанные, прикованные к батарее. Где-то в недрах этого серого уродливого дома не спал, волновался за исход конфиденциального дела, подполковник Григорий Кондратюк — бескорыстный борец с организованной экономической преступностью, один из ста самых богатых людей этого города.
— Ну, на кой хрен мне этот головняк? — продолжал возмущаться Зуйко. — Надо было в лес заехать, и все дела.
— Кладбище — лучше. Да не кипишись, доедем. Тачка ГБшная. Ксивы есть. Так что, пацаны, готовьтесь! Похороним мы вас сегодня, а оркестр над вами сыграет завтра, — сказал Фролов и засмеялся. — Нет, Зуй, прав Андрюха, если б мне кто раньше сказал, что я с ментом на мокрое дело пойду, я б ему глаз на жопу натянул, чтоб не пиз…л зазря.
Андрей услышал, как рядом с ним, сквозь зубы застонал от бессилия и безысходности Миронов. «Опель» пронесся по пустому проспекту, мимо уродливого бетонно-стеклянного куба «Дома Торговли», взмыл на виадук и, сопровождаемый подмигивающими огнями работающих в дежурном режиме светофоров, влетел на Новый мост. Мост был пуст, только ближе к далекому противоположному берегу Днепра, двигались фары встречной машины. Фролов крутил ручку магнитолы, в динамиках булькало, и шипела пустая несущая.
Шансов не было. Вернее был один, но настолько призрачный, что его-то и шансом назвать было нельзя. Но на кладбище его не будет точно. Их тела лягут в ямы, прикроются тонким слоем земли. А с утра или днем, ставший поверх тел гроб, с официальным покойником внутри, превратит их в без вести пропавших. В беглецов, исчезнувших без следа. Тоцкий не привык жить без борьбы, и умирать без нее тоже не хотел. И он решился.
— Сейчас, — подумал Тоцкий, и, посмотрев на спидометр, стрелка которого колебалась на цифре «сто тридцать», оценил расстояние до встречной машины. Фары приближались. «Опель» уже достиг середины моста. И в этот момент Тоцкий, изогнувшись немыслимым образом, приподнявшись на сидении в почти акробатическом пируэте, ударил майора Зуйко твердым каблуком итальянской модельной туфли прямо за ухом. Удар получился удачным. Голову Зуя отбросило, как от выстрела, и майор с глухим звуком приложился лбом и глазом о стойку дверей.
— Держись! — закричал Андрей Миронову, примеряясь садануть Зуйко еще раз, если тот вдруг очнется. Но Зуйко мешком завалился с сидения на Фролова, не давая ему перехватить руль.
«Опель» стремительно увело влево, на встречную полосу, болтнуло вправо, раскачивая, потом опять влево и со скоростью пушечного ядра бросило на ограждение. План Тоцкого почти удался. Почти.
За многие годы, на полотно моста легли десятки слоев асфальта. Его положено было снимать при ремонте, но никто не хотел перерезать магистраль, связывающую два берега большого промышленного города, надолго. Сходило и так. Покрытие становилось, толще и толще, высота отбойников у парапетов — все меньше и меньше. И это стало решающим обстоятельством для Тоцкого и Миронова, использовавших свой шанс на спасение до конца.
«Опель», приподняв правые колеса, ударил левой стороной передка в бордюрный камень, и взлетел в воздух, забрасывая багажник над парапетом. Потом он медленно повернулся вокруг своей оси, теряя оторванные ударом колеса, над бетонной решеткой внешнего ограждения, словно спортсмен, прыгающий в высоту методом «фосбери флоп». На мгновение автомобиль замер в высшей точке траектории и ухнул вниз с головокружительной высоты центрального пролета.
Машина падала в воду несколько долгих секунд. Пронзительно, по-бабьи, визжал Фролов. Тоцкий увидел сумасшедшие глаза Миронова и успел подумать, что, по крайней мере, сам выбрал себе смерть. Смерть посередине реки. Артур остался на том берегу. Красновы успели на этот. А он останется здесь, между, в неторопливо текущих, серовато-черных водах Днепра. А еще он успел…
«Опель» ударился о воду крышей, с такой силой, что ее вмяло во внутрь салона, словно сделанную из фольги, стекла вылетели во все стороны со звуком ружейного выстрела. И, прежде чем осели брызги, поднятые его падением, перевалился на нос, показав равнодушной луне искореженное брюхо, и начал тонуть, задрав в небо красные огни стоп-ламп.
Вода была мутной после дождей. И через минуту на поверхности ничего не было видно. Даже если смотреть с высоты моста, где замерли, вглядываясь вниз, испуганные пассажиры встречной машины.
Франц, действительно, прилетел под утро. Правда, не на санитарном самолете, тут Романовский ошибся — в аэропорту сел банковский джет. А вот врачей он привез сразу двух, вернее врача и сестру, и несколько чемоданов аппаратуры, на всякий случай.
Збышек категорически запретил перевозить Диану немедленно, и только на третий день смягчился, но эта задержка пошла Красновой на пользу. Костя сутками находился рядом с ней, практически не покидая палату.
Дашка с Мариком, которых привозил Томаш, порывались, было, остаться в больнице, с отцом и матерью, но Романовский и Франц, с помощью непреклонного Збигнева, увозили их на ночь в гостиницу. Днем Франц и Томаш, по очереди, их выгуливали по улочкам Хельма — Диана все еще быстро уставала от присутствия большого количества посетителей.
На второй день, когда Диана уже не выглядела, как оживший покойник, Романовский сделал фотографию и на следующее утро привез в госпиталь ее новый панамский паспорт и документы на детей. Подробности он не сообщал, но, судя по всему, без помощи Дитера и в этот раз не обошлось.
