Стивен Хантер - Третья пуля
В уме его воцарилась полнейшая паника вперемешку с презрением к себе. В физиологическом плане: пальцы налились кровью, дыхание участилось, зрение помутнело, по рукам и телу пробежала дрожь, по лицу и вискам потёк пот — всё предвещало роковую развязку. Цель, и без того небольшая, делалась ещё меньше с движением машины (пусть и не ускорявшейся), слегка смещавшись справа налево относительно стрелка вслед за кривизной улицы.
Наш малыш не был в подходящей для следующего выстрела форме.
Он пытается навести перекрестье прицела — куда? Дважды промахнувшись — с его точки зрения — он не представляет, куда целить, чтобы попасть. О соотношении между точкой прицеливания и точкой попадания он не имеет понятия, находясь на ничейной земле стрелка, пусть даже и холостой ход спуска выбран точно до точки, отделяющей не-выстрел от выстрела.
Внезапно голова президента разлетается.
Алек так удивлён, что его собственный спуск срывается и он стреляет в третий раз, но его движение к взорвавшемуся черепу настолько резкое, что третья пуля улетает куда-то на юго-запад и ей суждено приземлиться в стране Оз за тройной эстакадой, где её никто не заметит и не найдёт. Невероятная удача для нас: это значит, что свидетели видели его стреляющим в третий раз, сходится вся бухгалтерия пуль, гильз и ранений, навсегда увязывая Алека с событиями, дезавуируя любые как осязаемые, так и эмпирические доказательства нашего существования и цементируя все попытки расследования в книгохранилище и вокруг Алека. Копы предсказуемы: они хотят сложить всё в коробочку, и чем быстрее и плотнее всё слепится, тем довольнее они будут, а всяческие чужаки, ворошащие, роющие и перетряхивающие коробочку, злят их и заставляют упираться. Для них это личное дело.
Вернёмся к Алеку, для которого мир ужасающим образом изменился.
Одержимый паранойей, он в один миг понял, что попал в развёрнутый против него заговор, в котором он, дурак и тупица, сыграл роль подставного стрелка. Теперь он чётко осознал, что был пойман в заготовленную ловушку (хотя давайте также согласимся, что в глубине души его нарциссизм оказался удовлетворённым: он был достаточно важен для того, чтобы его уничтожили!)
Освальд понял, что всё, во что он верил, оказалось враньём: никакого русского агента не было, он не работал на КГБ, никакая машина для побега его не ждала, его не вытащат и не отвезут в Гавану в любящие объятия доктора Кастро. Вместо этого он оказался простаком из любого романа Джеймса М. Кейна или фильма нуар, затерянным в кошмарном городе, чьи власти, настолько могучие что он и представить себе не мог этого, со скрежетом смыкали челюсти на его шее.
До него дошло, что сама жизнь его может быть в опасности. Он знал, что шестой этаж пуст лишь потому, что он всегда был пуст, но подобной мудрости нельзя было следовать дальше: она была из другого мира. Также он понял, что в новом сценарии смерть его абсолютно неизбежна. Возможно, что какой-нибудь детектив, охранник или простой вооружённый гражданин уже знают, что он здесь и прячутся за своей собственной стеной из коробок, готовые выскочить и прикончить его, одновременно став и американскими героями, и главными деталями заговора против него, Алека.
Таким образом, он делает то, что на его месте и в его обстоятельствах делал бы любой другой человек.
Взведя винтовку и дослав патрон в патронник, он кладёт палец на спуск и выбирает холостой ход, держа оружие наготове, словно патрулирующий пехотинец в зоне возможной засады. Затем он спешно проходит девяносто пять футов диагонали пустого пространства к единственной лестнице вниз, готовый пристрелить нападающего — как только тот появится. Но никого нет, и не влетают, разбивая окна, снайперские пули, подобные тем, которыми он пытался убить президента. В начале лестницы он замешкивается, поскольку ему ненавистна мысль о расставании с оружием. Однако, он понимает, что нельзя явиться обществу в месте убийства президента с винтовкой в руках, так что прячет винтовку между двумя ящиками с книгами на верхнем конце лестницы, где спустя час её найдёт детектив. Потому-то её не нашли в снайперском гнезде и именно поэтому она была взведена и заряжена.
Он спускается по лестнице и воссоединяется с обществом, так что его дальнейшие приключения в здании хорошо задокументированы. Он присел на стул в обеденной комнате, где его видел полицейский и опознал коллега, а как только полицейский поднялся по лестнице, Алек ускользнул через главный вход.
Что дальше? Он знал, что пикапа на углу Хьюстон и Пасифик нет, а вот засада там вполне может быть, так что вместо того чтобы пойти на север по Хьюстон, что ему предписывалось сделать изначально, он сворачивает на восток и идёт по Элм мимо здания «Дал-Текса». Здесь-то я его и видел в тот момент, как выкатывал Лона из лобби при нашем поспешном отступлении с седьмого этажа.
Алек продолжает свой путь по Элм ещё четыре квартала. Предположим, что за это время он пришёл в более-менее здравое состояние ума и понял что это всего лишь вопрос времени — когда они обнаружат снайперское гнездо и винтовку. После этого проведут опрос служащих книгохранилища Техаса и заметят, что отсутствует он один, хотя раньше его видели, из чего сделают вывод о его побеге сразу после выстрелов. Большого ума для подобных выводов не требуется. Освальд считает, что за ним охотятся его собственные коллеги-заговорщики, тем более что он помнит моё предостережение не брать с собой пистолет и считает его данным для того, чтобы сделать его лёгкой добычей и поставить восклицательный знак в конце нашей операции.
Я не верю в то, что он считал возможным скрыться и начать новую жизнь. Невозможно. Дело не в его тупости — он попросту не был способен на это. Думаю, что в этот момент своей жизни он видел лишь один остававшийся ему выход, проблеск надежды, возможность защитить себя даже не от полиции или ФБР, а от своих убийц. Если бы он смог застрелить одного из них и предъявить полиции, то, возможно, доказал бы, что им манипулировали, но он не был им лоялен и не знал, на кого работает.
Как и у любого беглеца, первой его мыслью было получить оружие, что и объясняет, почему он сел на автобус, идущий по Элм-стрит обратно к площади после того, как некоторое время удалялся от места убийства. Никто не побеспокоился выяснением конечной точки этого автобуса — а он направлялся в далласский район Оук Клифф. Так что Освальд не метался в безрассудстве, как полагали многие, а ехал за оружием.
Однако, вскоре автобус завяз в пробке за квартал до места убийства. Время тикало, он понимал, что усилиями полиции петля стягивается: отрабатываются варианты, задаются вопросы и выслушиваются ответы, идёт отсев, так что его быстро вычислят.
Он выскакивает из автобуса на углу Элм и Ламар, направившись на юг и пройдя по Ламар два квартала, где и обнаруживает… автобусный вокзал! Пришло ли ему в голову купить билет на ближайший автобус из города, чтобы оторваться от своих преследователей? У него с собой было семнадцать долларов, чего хватило бы на дорогу до Сан-Антонио, Лаббека, Мидленда или Остина,[249] но он не думает об этом: все его мысли о том, как добраться до оружия. Так что он останавливает единственное в своей жизни такси, которое в без пятнадцати час доставляет его в Оук Клиф за два квартала до его дома, чтобы таксист не связал своего пассажира с именем и адресом подозреваемого, которые вскоре будут объявлены. Он спешит домой, идёт прямо туда, где у него спрятан револьвер, засовывает его за пояс и накидывает сверху пиджак, чтобы спрятать револьвер (а это говорит о том, что он мыслил тактически), после чего вмиг исчезает.
Согласитесь, что он рисковал, делая такой ход. Освальд знал, что быстро станет известно, кто он и где живёт, но — тем не менее — рисковал быть схваченным в отчаянной попытке вернуться домой, потому что там он оставил свой курносый «Смит-и-Вессон».38. Оружие было для него важнее, нежели жизнь, так что Ли предпринял отчаянную попытку добраться до него, зная, что безоружным он не имеет ни единого шанса против своих преследователей — не полицейских, а предавших его членов заговора. Он вернулся сюда вместо того, чтобы, к примеру, доехать на такси до загородного автовокзала или железнодорожной станции, где он мог бы сесть на автобус или залезть в товарняк, уходившие из города, ускользнув из-под набрасываемой правоохранителями петли облавы. Время значения не имело, а вот оружие имело значение.
Алек снова пошёл по Бекли в том же направлении, откуда и пришёл, свернул на Кроуфорд, ведущую в никуда, снова свернул на Десятую — видимо, снова наугад, — и достиг перекрёстка Десятой и Паттон, где с ужасом заметил, что рядом остановилась чёрная машина полиции Далласа. Офицер подозвал его.
Здесь и разыгралась трагедия офицера Типпита. Знай я, что созданный мною монстр был способен на такую жестокость, я бы всадил в него пулю сорок пятого калибра и ушёл бы. Говоря так, мне также следует сказать, что в этом случае мне и самому следовало застрелиться в качестве наказания за ширящиеся злодеяния, которые были результатом моей деятельности. Что толку в провозглашении принятия ответственности, если за ним не стоит никаких действий? Никакого толку нет. Я пытался использовать свой грех в качестве мотива для расплаты, и спустя много лет, отдав свою жизнь стране и агентству in toto,[250] понял, что у меня не хватило мужества наказать себя так, как мне следует быть наказанным. Возможно, моё наказание лежит впереди.