Лев Гурский - Поставьте на черное
– Ну, чего молчишь? – Начальник Службы ПБ посмотрел на циферблат. – Даю тебе три минуты… Уже две минуты и пятьдесят секунд…
Я не мог допустить, чтобы взрослый и солидный человек на хорошей должности и дальше озвучивал свою секундную стрелку для какого-то там Штерна.
– Не надо больше орденов, – смиренно проговорил я. – Как раз наоборот. Я и первую награду пришел вернуть… – Из кармана я достал картонную коробочку с «Дружбой народов» и положил ее на сухаревский стол, рядом с батареей телефонов.
– Так, значит… – генерал-полковник перестал смотреть на свои часы и посмотрел на меня. Как и во время наших предыдущих встреч в этом кабинете, руководитель Службы ПБ был в элегантном штатском. О его звании напоминала разве что великолепная генеральская фуражка с золотым орлом на тулье, одиноко висящая на вешалке в углу комнаты. – Та-ак, значит… Комедию пришел ломать. Интересная штука получается. Значит, государственную награду не ценишь. Та-ак…
Последнее «та-ак» в устах господина Сухарева прозвучало почти зловеще.
– Очень даже ценю, – поспешил не согласиться я. – Потому и решил вернуть, после долгих колебаний. Не заслужил. Не оправдал доверия.
– Что значит «не оправдал»? – с удивлением переспросил генерал-полковник. – Какой осел тебе это сказал?
Пришлось признаться Анатолию Васильевичу, что до этой ослиной мысли Яков Семенович Штерн допер сам. Собственными мозгами.
– Иди домой и прочисти себе мозги, – немедленно посоветовал мне генерал-полковник. – Кухонным ершиком. И забудь обо всем. Не знаю уж, кто тебе что наболтал. У меня к тебе претензий нет. Я тебе дал поручение, ты его выполнил…
– Плохо выполнил, – потупившись, объяснил я. – Некачественно выполнил, много про «Тетрис» не узнал. Времени, правда, маловато было…
– Я сказал «претензий нет» – значит, нет, – уже с заметным раздражением в голосе сказал Сухарев. – Забирай обратно орден и шагом марш отсюда! – Видимо, Анатолий Васильевич все еще полагал, будто частного сыщика Штерна одолел внезапный приступ трезвого интеллигентского самокопания. Типа того, что у нормального человека начинается только от полулитра и выше, когда упомянутый человек принимается бить себя в грудь, орать: «Я сволочь! Я неудачник! Я изменяю жене!» – и уже готов разгрызть стеклянный стакан.
Мне предстояло рассеять генерал-полковничье заблуждение. На Якова Семеновича Штерна, конечно, находят подчас припадки нездоровой самокритики, но более чем странным шагом с его стороны было бы избирать своим наперсником начальника Службы президентской безопасности.
– Пло-охо я поработал, – с упрямством старого зануды повторил я. – Паршиво. Мне бы про монстров побольше узнать, а я так, по верхам… А монстры – они, Анатолий Васильевич, и в Африке монстры. Не говоря уж про Москву…
Если бы я надеялся, что после моих слов генерал-полковник сильно переменится в лице, подскочит ко мне, схватит за лацканы моего пиджака из ГУМа и станет трясти изо всех сил, то я бы, конечно, просчитался. С нервами у начальника Службы ПБ, как я и предполагал, все было в порядке. Сухарев всего лишь заметно сощурился и теперь рассматривал меня, словно сквозь невидимый прицел.
– В досье-то на тебя правильно написали, – сообщил он. – Дотошный, пронырливый. Всюду сует свой длинный нос… Да-а, недооценил я длины носа. Ошибся в тебе.
– И не только во мне, – как бы между прочим проронил я. – Вообще вы наделали массу ошибок… Впрочем, виноват, – я озабоченно посмотрел на часы. – И так я у вас отнял уже лишних полторы минуты. Орден оставляю здесь, на столе. Подпишите мне пропуск, и я пойду.
Расчеты мои вполне оправдались. После таких слов только уж полный идиот или сверхчеловек могли бы отпустить меня подобру-поздорову без объяснений. Генерал-полковник Сухарев ни идиотом, ни суперменом не был.
– Ничего-ничего, – задушевно проговорил он. – Я не тороплюсь… Что ты там сказал насчет ошибок?
Теперь мне предстояло закрепить свой маленький успех.
– История будет длинной, – предупредил я хозяина кабинета. – И вам, боюсь, слушать ее будет не очень-то приятно.
– Да ты и сам, Штерн, – человечек неприятный, – разлюбезным тоном заметил Сухарев. – И то я пока терплю.
Я принял к сведению генерал-полковничий комплимент и сказал:
– Итак. Представьте себе, что я – это вы, Анатолий Васильевич Сухарев, начальник ПБ и тэ дэ, и тэ пэ.
С этими словами я снял генеральскую фуражку с вешалки и нахлобучил ее себе на голову. Фуражка, между прочим, сидела на мне как влитая. Как будто голова моя уже созрела до такого роскошного головного убора с золотым орлом.
– Хулиганишь? – тихо полюбопытствовал настоящий Анатолий Васильевич.
– Вживаюсь в образ, – объяснил я. – По системе старика Станиславского. Зерно образа, предлагаемые обстоятельства… – Для полноты ощущений я даже обогнул Сухаревский стол и уселся в пустое сухаревское кресло. По правде говоря, дело было не только в Станиславском и его системе. Просто я надеялся, что хотя бы во время моего рассказа у генерал-полковника не возникнет внезапного желания позвонить по прямой линии Президенту – во-он по тому белому аппарату с российским гербом вместо наборного диска.
– Хрен с тобой, вживайся, – великодушно позволил мне начальник Службы ПБ и присел на один из гостевых стульев у окна. На тот, что стоял метрах в трех от стола и – соответственно – от белого телефона.
– Итак, – произнес я, с удовольствием откинувшись на спинку хозяйского кресла и эдак начальственно глядя на единственного зрителя в партере. – Как уже было сказано, я – генерал-полковник Анатолий Сухарев, шеф Службы президентской безопасности и вообще – один из самых влиятельных…
– Ну уж, не преувеличивай… – отозвался со своего места скромняга Анатолий Васильевич.
– …из самых влиятельных, – настойчиво повторил я, сделав вид, будто не заметил реплики из партера, – и активных деятелей на нашем политическом Олимпе.
Сухарев снисходительно улыбнулся и на сей раз смолчал. Должно быть, сравнение с богом-олимпийцем пришлось ему по душе.
– Благодаря хорошим отношениям с Президентом, – продолжал я монолог, – я всегда в курсе важнейших государственных дел. Кое-чему оказываю содействие, кое-что, как водится, торможу. Банкиры у нас жуликоваты, министры – ленивы, в Думе – одни болтуны… Куда ж без пригляда, в самом деле? Тут и нефть, и алмазы, и иностранные кредиты – оглянуться не успеешь, как растащат великую державу. Вот и приходится вмешиваться иногда, советы давать. Пресса, правда, скулит, будто лезет Сухарев не в свои дела… Но с прессы что взять? Глупа и продажна.
– Хорошо говоришь, – похвалил меня Сухарев. – Очень убедительно. Генерал-полковник у тебя прямо как живой получается.
Я вновь проигнорировал реплику из публики. У меня, извините, моноспектакль, а не пьеса для двух актеров.
– Дела мои на Олимпе идут неплохо, – проговорил я и поглядел не на Анатолия Васильевича, а куда-то в окошко, – но тут вдруг начинается какая-то странная, понимаешь, катавасия. И ведь не с нефтью, не с алмазами, которые далеко, а с главным моим делом – с президентской безопасностью. То есть пока – слава те господи! – с самим Президентом нашим все в порядке, но вот с кадрами моими охранными, отлично натренированными, тысячу раз проверенными, а теперь еще и сквозь тесты всевозможные, по новой методике, просеянными… словом, надежными до последнего волоска… С ними происходит какая-то чертовня! Бредятина какая-то, понимаешь. Скандалы гасить не успеваем. После каждого скандала газетчики кто по дурости, кто по злобе вой поднимают: ох, караул! служба Сухарева играет мускулами… Да какие там мускулы, раз я сам, генерал-полковник Сухарев, ни хрена понять не могу, что творится. Все ведь нормальные парни, старая моя гвардия – капитаны, майоры, многие с Афганом за плечами… Знают, что такое приказ. И творят черт-те что! Говорю: задержать машину – они ее переворачивают. Говорю: последить за охранниками коммерческого банка – они врываются в банк, мебель там крушат… А вот когда надо бы быстрее и жестче, когда приказ такой имеется, – они либо двигаются как вареные, либо друг друга лупцевать принимаются. И все подмигивают, подлецы, словно у них нервный тик начинается от моих команд…
Я остановился и взглянул на Сухарева. Начальник Службы ПБ больше не улыбался. Он недобро и сосредоточенно смотрел на Якова Семеновича Штерна в генеральской фуражке, как будто прикидывая про себя, что лучше с этим Штерном сделать: стереть в порошок или изжарить на медленном огне? Скажем спасибо, что он пока не вмешивается в мой спектакль.
– Мне, конечно, умно так объясняют. Это, мол, стрессы – болезни большого города. Никакого вредительства нет и быть не может, все под контролем. Дескать, просто у наших ребят работа такая нервная, и вообще добрая половина пациентов любой психбольницы – сотрудники секретных служб, сбрендившие на профессиональной почве… – я состроил идиотскую физиономию, примерно изобразив, как выглядят психи. Сухарев взирал на мое энергичное кривлянье с каменным лицом. – Мол, наши-то президента охраняют, такая ответственность! И груз ответственности давит на мозги, – я побарабанил пальцами по козырьку генеральской фуражки. – И эти мозги иногда не выдерживают…
