Валентин Гуржи - Поселок
– И ты так спокойно говоришь о чем угодно, словно с Назаровым ничего не случилось?
Роберт, мимо пропустив ее замечания, сказал отрешенно кому-то в пространство:
– Значит, ты знал свой конец, Володя. Знал и предупреждал…
Женечка с нарастающим страхом смотрела на Роберта.
– Предупреждал?.. – слова у нее застряли в горле, когда она еще что-то попыталась сказать.
– По телефону, – добавил он. – Что сказал тебе этот человек? Дословно можешь?
– Да… – она тяжело сглотнула комок, – то есть приблизительно… Роберт, ты от меня
слишком много хочешь! Я потеряла все слова, – она прижала полотенце ко рту, каким-то
образом оказавшееся у нее в руках,– сказал, чтобы я тебя подготовила и не сразу… ну ты
понимаешь, дорогой…
Роберт покивал головой:
– Не волнуйся, милая. Меня подготовил сам Назаров по телефону. Но я как-то
легкомысленно это принял.
– Так вот этот твой Федор Пантелеевич сказал, что его и водителя раздавил паровоз…
Большой состав на переезде. Нашли его одежду и кейс… тело изуродовано до неузнаваемости.
Боже! Что теперь будет с Ниной?! Какой ужас! А каково ребенку, их сыну? Ты представляешь,
Роберт? Что делать, что делать?..
– Что делать… Нужно ехать к ним в Москву. Им, наверное, уже сообщили официальные
органы.
– Не понятно, почему молчал твой Федор Пантелеевич, если знал? Что это значит, Роберт?
– Женечка испугано глянула на Роберта. – Это неспроста, это не случайность, ты понимаешь?
Это не несчастный случай! Твой Федор Пантелеевич знал и не сказал, значит, ему так нужно
было. Это что-то связанное с твоей и Володиной работой. Я теперь поняла… – Она вдруг в
истерике сжала и подняла над головой кулаки, – это ты виноват! Ты! Ты придумал какую-то
гадость, и Володя из-за нее погиб. Ты понимаешь это?!
20
– Женечка, успокойся. Я не один ее придумал. Это и его воля, – проговорил он, прижимая
жену к себе, – тихо, милая. Успокойся. Судьба. Нам теперь нужно подумать, как взять под
контроль Нину и Анатолия, их сына. Окружить заботой, наверное… – Роберт растерянно
подыскивал подходящие слова, но получалось как-то казенно, оскорбительно для близких ему
людей. – Нужно срочно ехать к ним…
– Роберт, что-то здесь не так. Я боюсь. Выходит, настала твоя очередь. Ты это понимаешь?!
– Понимаю, милая, – бессмысленно повторил он, поглаживая ее плечо. – Понимаю,
успокойся. Со мной все будет в порядке. Мы с тобой под охраной. Сегодня мне об этом сказал
Федор Пантелеевич. Так что не волнуйся. Вот его визитка, – он выложил на туалетный столик
синий квадратик.
Женечка взяла визитку, бессмысленно осмотрела ее со всех сторон.
– Откуда он узнал о вещи, которую тебе передал Назаров?
Роберт не ответил, смотрел на пакет, старался понять, чем может быть плоский квадратный
предмет, просматривающийся сквозь матовую поверхность упаковки.
Снял целлофан. Оказалась коробка ассорти, нарядно перевязанная блестящей изумрудной
ленточкой.
Роберт вывернул ленту и написал карандашом дату текущего дня и время. Повернул ленту
надписью вовнутрь – примитивная примета на случай, если кто-то из домашних проявит свое
любопытство. Впрочем, это исключено. Его вещи, как и рукописи не только не трогали
руками, например, во время уборки, просто боялись прикоснуться без его согласия.
Женечка настороженно показала пальцем на коробку.
– Конфеты? Что все это значит? Это то, из-за чего погиб Володя?
Роберт кивнул.
Женечка растерянно посмотрела на Роберта:
– Ты шутишь?
– Это всего лишь камуфляж. Назаров раскрывать запретил, пока я не закончу начатую
работу. Поставлю. Даже не прикасайся!
– Почему?
– Наверное, он знал, что это, – он провел ладонью по поверхности пакета, – может
повредить правильному завершению моей работы в лаборатории.
Он подошел к серванту, сдвинул вправо на середину полки фотоаппарат «Зенит-Е»,
которым пользовалась только Женечка, и толстую общую тетрадь, куда решил поденно
заносить результаты работы над прибором, приставил торцом к боковой стенке коробку
Назарова, вплотную к ней, чтобы не свалилась, придвинул тяжелую цветочную вазу. Тетрадку
положил справа, почти посередине. Внимательно посмотрел, запоминая их расположение
относительно друг друга.
– Я прошу тебя, не меняй положение вазы и коробки и тетрадки. Хорошо?
– Не волнуйся. Что я не понимаю о чем ты.
– Договорились. Знаешь, мне пришла мысль. Ты собирайся, оденься не очень ярко… ну ты
меня понимаешь. Зайдем в кафе, помянем Володю. Согласна? А там решим, что делать
дальше.
– Да, дорогой… Согласна, – Женечка засуетилась, пошла в прихожую одеваться. – Мне
нельзя накрашиваться, да?
– Ну… Может быть, немножко…
– Пойду, скажу маме, что мы ненадолго.
– Хорошо. Я ожидаю внизу у подъезда, – кинул он, выходя на лестничную площадку.
На улице стоял ласковый солнечный день. Нельзя сказать, что очень жаркий, просто
подходящий день для беззаботной прогулки, но только не для поминок, и это никак не
21
сопутствовало настроению. Он убеждал Роберта в неизменности течения событий, не
настраивал на мрачные мысли. В кулуарах сознания по-прежнему лежала привычная
уверенность встречи с Назаровым, детальное обсуждение полученных результатов,
счастливое чувство продолжения работы… Иногда, представив перед собой Володю живым,
ловил себя на мысли, что заводит с ним спор на острую тему, углубляется в детальное
обсуждение сложных процессов накладок информации на подсознание субъекта, и, уличив
себя в равнодушии к гибели друга, не очень клял себя за кощунство. Это было сознавать
странно и стыдно одновременно.
Всю дорогу Роберт молчал. Не получив ответа ни на один свой вопрос, Женечка затихла и
угрюмо молча следовала за Робертом. Возле кинотеатра «Россия» вошли в кафе. Осторожно
осмотревшись, боясь встретить кого-либо из знакомых, заняли столик в углу возле окна. Здесь
из середины зала на фоне яркого света от окон, были видны только их силуэты. Это
устраивало. Роберт принес от бармена маленькую бутылку коньяка, бутерброды с ветчиной и
три стакана. Подумав немного, пошел во вторую ходку и добавил плитку шоколада и бокал
пива. Разлил коньяк. Один стакан поставил напротив стула, где должен сидеть Назаров,
прикрыл его кусочком хлеба, поднес к глазам свой тост, посмотрел в янтарную жидкость,
сквозь нее различил мутное личико супруги, сказал:
– Лучше бы ты не говорил, друг, «на всякий случай»! Как ты мог?! Володя! Ты же знал,
чем заканчиваются неосторожные слова в нашем мире!
Женечка широко раскрытыми от ужаса глазами смотрела на Роберта. Может быть, в эту
минуту она вдруг приняла произнесенное Робертом за действительность: живой Назаров так
же молча, как и она, теперь сидел с ними за столом и одобрял слова друга. Из уголков глаз
нагло выкатилась жгучая жидкость, обозначила черную дорожку на щеках. Роберт коротко
взглянул на ее лицо, подумал, что говорил же, чтоб не красилась, она поспешно выпила
коньяк, выхватила из сумочки носовой платочек, поднялась и поспешно направилась к
бармену. Роберт видел, как несколько секунд Женечка расспрашивала бармена, потом
торопливым сбивчивым шагом ушла в служебную половину помещения и исчезла. Все
выглядело очень правильным, рассчитанным. Но только зачем нужно было идти в туалет, не
ресторан же! Макияж можно было навести и за столом. Потом сказал себе, какой была
Женечка, могла ли ее аристократическая натура и воспитание позволить ей поступить иначе?
И снова ему показалась странной собственная холодность и фальшь к собственной супруге.
Требовалось срочно разобраться в этом. Нужно было выяснить причину своего отношения к
женщине, которую должен был любить. Нужно было это сделать, пока не зашло далеко. А
времени все не хватало, боялся правды, боялся боли, какую мог принести святой женщине,
если правда окажется убийственно жестокой.
Он не помнил, сколько просидел в одиночестве за пустым столом. Оглянулся на соседние
столики – их занимали уже совсем другие посетители.
Роберт удивленно поднялся, подошел к бармену, спросил:
– Извините, вы не видели, женщина, которая к вам только что подходила со своим
вопросом, вернулась? – он кивнул в сторону служебного помещения.
Молодой парень поджал губы:
– Какая женщина?
– Ну, вот только что. Она вас о чем-то спрашивала. И пошла туда, – Роберт снова показал
на хозяйственную половину.
– Да нет… Я не знаю никакой женщины, товарищ… Пройдите, сами узнайте.
Роберт пошел по тускло освещенному и кисло пахнущему коридору. В самом конце его
светилась дневным светом настежь открытая дверь во двор, сбоку прочитал на двери:
«Туалет». Взялся за ручку, но остановился, спросив кого-то вслух:
