Тарас Покровский - Наказание и преступление. Люстрация судей по-Харьковски
Поэтому, когда мозаичная картина одного из районных судов города в какой-то момент своего изваяния по Пулиной методике все таки проявила первые очертания искомого подходящего сценария проведения задуманной акции, а в ней в силу случайно сложившихся обстоятельств подразумевалось наличие жертв и не из круга вражеской касты, этот сценарий тем не менее не был отвергнут, так как солдату на гуманитарные моменты отвлекаться было не положено. И даже подвергая обязательным испытаниям на прочность и этот план действий, подтверждая стопроцентную исключаемость появления ситуации в будущем, при которой он мог бы позже пожалеть о его реализации, подвергая штучным сомнениям высокий уровень его жестокости, особенно в месте, где страдают по сути не винные люди, у Пули очень быстро в противовес всем этим сомнениям находились обоснования из личного архива. В конце концов в его случае, кроме него, тоже пострадали и его жена, и его ребенок, и его родители- буквально все, кто были ему исключительно дороги, и все они тоже были невиновны и непричастны.
Обнаружив этот сценарий пребывания еще на лагере, довершая отсиживать свой немалый срок, у Пули все вдруг мистическим образом стало удачно складываться. Не планируя досрочного освобождения, у него удачно получилось все таки увидеть небо без решеток на пятьдесят один день раньше, чем это планировалось по звонку. Жалко было только, что Пуля не пережил ту эйфорию, и то чувство счастья, о которых после стольких лет отсидки по идее, и по всей логике, так много говорили другие зэки. Он и сам за десять лет миллион раз представлял себе эти фантастические первые минуты, часы, дни пребывания на свободе. Но то ли под воздействием своей застегнутости, то есть сосредоточенности на предстоящем важном деле, то ли из-за внезапного наплыва на него ранее им не веданного дикого чувства одиночества в этом свободном мире, Пуля не ощутил не то, что какого-то счастья от освобождения, он наоборот, почувствовал дискомфорт и неустроенность своей жизни в новой, дикой для него среде обитания. Удивительным образом вся не слабая гамма новых ощущений, нахлынувших в связи с этой новизной, носила негативный характер. Кроме четкого понимания отсталости от жизни буквально во всем, начиная от познания таких мелочей как современные достижения техники и прогресса, даваясь диву сильным архитектурным и инфраструктурным изменениям родного города, из которого по сути он почти и не выезжал за все эти долгие годы, и заканчивая ощущением потерянности относительно своих старых знакомых, давно ушедших по своей жизни далеко вперед, кроме ощущения своей ненужности всему этому бешено вращающемуся миру, ведь абсолютно все вокруг опасаются и не доверяют человеку с клеймом прожженного уголовника, Пулю буквально накрыла угнетающая волна пустынного и чужбинного одиночества. Все, что связывало его с той, дотюремной жизнью, сейчас исчезло. Ирина с дочерью так и не нашлись. По одним слухам она, выйдя замуж вновь, уехала забрав естественно с собой Настю и свою маму, куда-то за океан, по другим слухам куда-то в Россию. В той своей квартире, в которой он до этого жил со своей семьей, теперь давно жили каким-то образом чужие люди, купившие эту жилплощадь у каких-то других чужих людей. Поняв, что он лишился даже своего угла, все, что когда-то здесь было родным: город, улицы, дом, двор для Пули в миг стало чужим и враждебным. В какой-то момент он себя поймал на мысли, что сегодняшний его статус вольного и казалось счастливого человека, но без Родины и флага, был более не уютным для него, чем вчерашний статус зэка, где в зоне все было понятно, привычно и казалось теперь своим.
Но добило Пулю до самого дна в ощущении и без того давящего одиночества то, что родных по крови у него больше в этом мире не осталось. Мама, увидев родного сына наконец на свободе, умерла на следующий же день буквально у него на руках и на ошалевших глазах. Зато в ее глазах Пуля успел заметить счастье не только от лицезрения возвратившегося сына, а еще и от ожидания грядущих, теперь уже наверное скоро заслуженных благ загробной жизни. С ощущением волны холодных мурашек у себя на спине он увидел в это мгновение всю ту боль и страдания, которые его матери в течении всех этих лет пришлось выносить в ожидании возвращения любимого и единственного сына, и которые сейчас наконец покидали ее измученную душу. Пуле показалось, что она умерла от горя давно, возможно еще вместе с отцом, но как мать своего сына тем не менее оставалась живой не смотря ни на какие муки, вплоть до того момента, пока не получила возможность успокоиться, увидев кровинушку рядом с собой на свободе. Оказавшись на смертном одре на руках у сына она наконец освободилась от этих тяжелейших мук, и обретя счастье ушла из этого мира преждевременно, но со спокойной душой. Обнимая исхудавшее, почти высохшее бездыханное тело матери, тщетно пытаясь поддержать последние удары ее сердца, Паше за все десятилетие лишений, обид и несправедливости, наконец получилось дать волю своим слезам. Он долго, никого не таясь рыдал, склонившись над телом мамы, давая выход своим давно скопившимся человеческим эмоциям и одновременно давая выход всем последним человеческим составляющим его, как живого божьего создания, окончательно и бесповоротно превращаясь тут же из хорошего парня Паши Кули в пулю, холодную и опасную, с не двузначным назначением, и похоже, что уже засланную в патронник.
Буквально еле пережив сглатывая горечь новых лишений, первое время на преждевременно свалившейся свободе, Пуле показалось, что даже это пятидесяти однодневное УДО было задумано могущественным режиссером специально, чтобы у него появилось дополнительное время для адаптации в новой среде, и время, чтобы оклематься от последнего удара, выбившего из него даже осколки и так давно разбитого и растоптанного сердца.
Наверное, ввиду того, что предстоящее задание из-за чрезвычайной жестокости было под силу только бездушной машине, этот же могущественный режиссер заранее побеспокоился об извлечении из Пули всего, что могло бы даже предположительно дать ему какой-то человеческий импульс, который смог бы хоть как-то помешать совершению задуманного поступка, при одной мысли о котором в жилах стыла кровь. Подобрать подходящие слова для характеристики того, что Пуля сделал 15 декабря в день работника суда с семьей одного из судей какого-то суда г. Харькова, было очень тяжело. Он хладнокровно, без капли сомнений и без тени каких-либо эмоций на лице, с помощью заранее подготовленной хитрости проник в квартиру ничего не подозревающих, и ни в чем невиновных людей, из которых судьей был только один человек, и убил всех четверых находящихся там членов его семьи: отца- судью, его сына, жену и невестку. Умышленно преследуя цель присутствия максимального уровня жестокости и цинизма, он отрезал всем присутствующим в квартире головы, а процесс отделения головы у еще живого сына он проделывал на глазах у еще живого отца. Эта выходка пришла ему в голову, в качестве идеи применения еще одного метода усиления страданий и царства зла, в последний момент. Весь этот процесс проходил у него с пеленой на глазах, внутренняя стенка которой в это время открывала ему во всей красе панораму всех страданий его близких, его отца, матери…. Он вдруг увидел глаза отца наполненные горем, которое обрушилось на него, поломав и отняв его жизнь, принесенное силой банальной жадности и алчности других таких же судей, служителей той же проклятой СИСТЕМЫ.
Достаточно быстро справившись с основной частью своего спецзадания, и преследуя теперь цель максимально помешать продажной и хитрой СИСТЕМЕ фальсифицировать настоящий формат и мотив этого преступления, перекручивая всё произошедшее в выгодном для себя свете, Пуля умышленно уходит с места казни ничего не взяв с собой из предметов находящихся в квартире, кроме всех четырех только что отчлененных им голов.
Так, без сучка и без задоринки прошло то, чему с человеческой точки зрения сложно и больно дать даже название. Конечно, исполнителем всего этого была проделана не малая подготовительная работа, что само по себе очень сильно повышает вероятность успешного итога в виде четкого исполнения задуманного. Но Пуля теперь знал точно, что как только семья совсем неизвестного ему до этого дня судьи совершенно случайно попала в зону его прицела, к нему сразу пришло невероятное везение. Именно после этого события во всем, за что он только брался, ему непременно сопутствовала чертовская удача и фарт. Ему пофартило, когда он удачно, по странно сложившимся обстоятельствам, ломая все устоявшиеся обычаи, вышел раньше своего срока по УДО. Ему постоянно фартило, когда он проводил подготовительные и тестирующие мероприятия по ходу решения основной задачи. Ему фантастически повезло при реализации своей затеи по обеспечению для себя железного алиби, как потенциально подозреваемого в совершении этого преступления на основании его статуса только что освободившегося из мест лишения свободы. Наверное никогда в жизни Пуля не чувствовал себя таким фартовым, как в этот относительно короткий период своей жизни. Ему везло тут и там до такой степени, что буквально всё и все, казалось, беспрекословно подчинялись его воле и намерениям по первому требованию, так же как по-рабски подчиняются в нашей действительности тем, кто демонстрирует свою фартовую ксиву исполнительно-карательной всемогущей и беспредельной власти. Но на этот раз в тот роковой день произошло то, что наверное когда-нибудь рано или поздно происходит всегда. Вероятно так устроен этот неидеальный мир, в котором, как известно, ничто не вечно под луной. Однажды наступает момент, когда даже у таких баловней судьбы, у хозяев жизни с такими тяжелыми и опасными ксивами, с везением начинаются сбои. Похоже, что именно такой сбой случился и в тот день, после которого, жизнь почему-то именно этого судьи и его семьи, уже были обречены. Тогда не повезло этому судье, и кто потеряет свое дьявольское везение следующим, не известно…
