Стиг Ларссон - Девушка, которая взрывала воздушные замки
— Я тоже. Но мы что-нибудь придумаем.
Она немного полежала молча.
— Мне тебя не хватает.
Он кивнул и посмотрел на нее.
— Мне тебя тоже, — сказал он.
— Что надо для того, чтобы ты перешел в «СМП» и стал там начальником информационного отдела?
— Ни за что на свете. Да и разве этот, как его там, Хольм не начальник информационного отдела?
— Да. Но он идиот.
— В этом ты права.
— Ты его знаешь?
— Конечно. Я в восьмидесятых годах три месяца временно работал под его началом. Он — засранец, который любит сталкивать людей друг с другом. Кроме того…
— Кроме того — что?
— А, ничего. Не хочу разносить сплетни.
— Расскажи.
— Девушка по имени Улла, которая тоже сидела на временной ставке, утверждала, что он приставал к ней с сексуальными домогательствами. Что было правдой, а что нет, я не знаю, но профсоюзы и пальцем не пошевелили, а у нее как раз заканчивался контракт, и ей его не продлили.
Эрика Бергер посмотрела на часы, вздохнула, спустила ноги с кровати и скрылась в душе. Пока она потом вытиралась и натягивала одежду, Микаэль не двигался с места.
— Я еще немного полежу, — сказал он.
Она поцеловала его в щеку, помахала рукой и исчезла.
Моника Фигуэрола припарковалась в двадцати метрах от машины Йорана Мортенссона на Лунтмакаргатан, около самой улицы Улофа Пальме. Она видела, как Мортенссон прошел метров шестьдесят до автомата и оплатил стоянку машины, а потом двинулся в сторону Свеавеген.
Моника Фигуэрола наплевала на оплату парковки — пока она будет платить, он уйдет. Она последовала за ним до Кунгсгатан, где он свернул налево и скрылся в высоком здании Кунгстурнет. Моника поворчала, но выбора не было, и, выждав три минуты, она пошла за ним в кафе. Он сидел на первом этаже и беседовал с мужчиной лет тридцати пяти, блондином, довольно спортивного вида. Из полиции, подумала Моника Фигуэрола.
В собеседнике Мортенссона она узнала того мужчину, которого Кристер Мальм сфотографировал перед кафе «Копакабана» первого мая.
Моника купила кофе, села в другом конце зала и открыла газету «Дагенс нюхетер». Свои дела Мортенссон с компаньоном обсуждали тихо, она не могла разобрать ни слова. Достав мобильный телефон, она притворилась, что разговаривает, хотя нужды в этом не было — никто из мужчин на нее не смотрел. При помощи телефона Моника сделала два снимка, понимая, что они будут иметь разрешение 72 и, следовательно, окажутся плохого качества, зато пригодятся для доказательства того, что встреча имела место.
Примерно через пятнадцать минут блондин поднялся и покинул кафе. Моника Фигуэрола выругалась про себя. Почему она не осталась снаружи? Она бы узнала его, когда он выходил из здания. Ей хотелось встать и немедленно броситься в погоню, но Мортенссон спокойно сидел на месте, допивая кофе, и Моника предпочла не привлекать к себе внимание преследованием его неизвестного компаньона.
Секунд через сорок Мортенссон встал и пошел в туалет. Как только за ним закрылась дверь, Моника Фигуэрола вскочила и твердым шагом вышла на Кунгсгатан. Она прошлась вперед и назад, но блондин уже успел скрыться.
Она наугад побежала к перекрестку со Свеавеген, но нигде его не увидела и кинулась в метро. Бесполезно.
Когда Моника вернулась обратно к Кунгстурнет, Мортенссон тоже исчез.
Возвратившись в окрестности «Котелка Самира», где она накануне вечером оставила свою машину «БМВ», Эрика Бергер крепко выругалась.
Машина была на месте, однако ночью кто-то проколол все четыре колеса. Сволочи проклятые, ругнулась она про себя, закипая от ярости.
Особого выбора у нее не было. Эрика позвонила в службу эвакуации и объяснила положение дел. Ждать она не могла и поэтому засунула ключи от машины в выхлопную трубу, чтобы эвакуаторы могли попасть внутрь, потом дошла до площади Мариаторгет и остановила такси.
Лисбет Саландер зашла на страницу Республики хакеров и, обнаружив, что Чума находится в Сети, кинула ему весточку. Он тут же отозвался.
Привет, Оса. Как дела в больнице?
Более или менее. Мне требуется твоя помощь.
Господи!
Никак не думала, что придется об этом просить.
Должно быть, дело серьезное.
Йоран Мортенссон, живет в Веллингбю. Мне нужен доступ к его компьютеру.
О'кей.
Весь материал надо пересылать Микаэлю Блумквисту из «Миллениума».
Я это устрою.
«Старший брат» контролирует телефон Калле Блумквиста и, вероятно, его электронную почту. Посылай материал на его адрес на hotmail.
О'кей.
Если я окажусь недоступна, Блумквисту потребуется твоя помощь. Надо, чтобы у него была возможность с тобой связаться.
Хм.
Он немного прямолинеен, но ты можешь на него полагаться.
Хм.
Сколько ты хочешь?
Чума на несколько секунд замолчал.
Это связано с твоей ситуацией?
Да.
Это может тебе помочь?
Да.
Тогда ничего не надо.
Спасибо. Но не в моих правилах оставаться в долгу. Мне будет нужна твоя помощь вплоть до суда. Я заплачу 30 000.
У тебя есть деньги?
Есть.
О'кей.
Пожалуй, нам понадобится Троица. Думаешь, ты сможешь заманить его в Швецию?
Для чего?
Для того, на чем он собаку съел. Я заплачу ему стандартный гонорар + расходы.
О'кей. Кого?
Она объяснила, что требуется сделать.
В пятницу утром явно озабоченный доктор Андерс Юнассон любезно посмотрел на явно раздраженного инспектора уголовной полиции Ханса Фасте, сидевшего по другую сторону письменного стола.
— Сожалею, — сказал Андерс Юнассон.
— Я ничего не понимаю. Я думал, что Саландер поправилась. Я приехал в Гётеборг, отчасти чтобы ее допросить, а отчасти чтобы подготовить ее перевод в камеру в Стокгольме, где ей самое место.
— Сожалею, — повторил Андерс Юнассон. — Я бы с большим удовольствием от нее отделался, поскольку, честно говоря, лишних палат у нас нет. Но…
— А может, она симулирует?
Андерс Юнассон засмеялся.
— Не думаю, что такое возможно. Вы должны понять следующее. Лисбет Саландер прострелили голову. Я извлек у нее из головного мозга пулю, и выживет она или нет, было тогда почти лотереей. Она выжила, и прогноз был исключительно благоприятным… настолько, что мы с коллегами уже подготовились ее выписывать. А вчера произошло явное ухудшение. Она жаловалась на сильную головную боль, и у нее внезапно поднялась температура, которая теперь скачет. Вчера у нее было тридцать восемь, и ее дважды тошнило. За ночь температура упала и стала почти нормальной, и я подумал, что это какая-то случайность. Однако когда я осматривал Саландер сегодня утром, у нее было почти тридцать девять, а это серьезно. Сейчас температура опять немного понизилась.
— И в чем же дело?
— Не знаю, но колебания температуры говорят о том, что это не грипп или нечто подобное. С чем именно это связано, я сказать не могу, но, возможно, у нее просто аллергия на какое-нибудь лекарство или на что-то другое, с чем она вступала в контакт.
Он открыл на компьютере снимок и повернул экран к Хансу Фасте.
— Я затребовал рентген головы. Как видите, непосредственно возле места ранения имеется затемнение. Я не могу определить его происхождение. Это может быть рубец, образовавшийся в процессе заживления, а может быть и небольшое кровоизлияние. Но пока мы не выясним, в чем дело, я ее не выпущу, как бы мне того ни хотелось.
Ханс Фасте огорченно кивнул. Спорить с врачами не имело смысла, поскольку они властвуют над жизнью и смертью и являются чуть ли не главными представителями Бога на земле. Возможно, за исключением полицейских. Во всяком случае, чтобы определить, в насколько тяжелом состоянии пребывает Лисбет Саландер, ему не хватало компетентности.
— И что теперь будет?
— Я прописал ей полный покой и отмену физиотерапии — ей необходима лечебная гимнастика из-за пулевых ранений плеча и бедра.
— О'кей… мне надо позвонить в Стокгольм, прокурору Экстрёму. Это явилось для нас некоторым сюрпризом. Что я могу ему сказать?
— Два дня назад я был готов согласиться на ее перевод, например, в конце этой недели. При теперешних обстоятельствах придется еще немного повременить. Можете подготовить его к тому, что я едва ли смогу принять решение в течение следующей недели, и не исключено, что пройдет еще недели две, прежде чем вам позволят перевезти ее в тюрьму в Стокгольм. Все будет зависеть только от ее состояния.
