Валериан Скворцов - Шпион по найму
— Говори, — сказал я по-русски и повторил погромче: — Говори, прием!
— Иду тебя топить!
Пришлось спросить:
— Кто нападает?
— Старый друг.
Я четыре года слушал команды, подававшиеся этим хриплым баритоном. И не мог поверить, хотя уже верил. Все-таки нашел силы отшутиться:
— Баллистической ракетой из Парижа?
— Нет, возьму на абордаж, повешу тебя и твою команду, а днище галиона изрублю топором… Через двадцать минут. Не вздумай удирать к берегу. У меня есть чем достать. И я тебя вижу, а ты меня нет… Вводная для размышлений на это время: я пришпиливаю на воротнике пальто генерала Бахметьева радиоуправляемую гранату, кнопка едет со мной. До встречи!
Ну вот, начинают проясняться сюрпризы минувшей недели. И последний из них: Чико уже не Чико.
Я достал из кармана плаща «ЗИГ-Зауэр». Проверил обойму и загнал патрон в патронник.
Двигатель заглох сам по себе. Зыбь чмокала о фанерный борт. Последнее, что мне оставалось услышать в этой жизни.
Глава восемнадцатая
Импровизации
Минут пять я обмякал, отрешившись и расслабившись в водительском дерматиновом кресле. Ноги уместил на штурвал, чтобы не мокли ботинки. Пришла и ушла мысль позвонить домой по радиотелефону через междугороднюю в Таллинне. Конечно, это было лишнее. Домашние знали мои, если так можно сказать, тональности, кроме, пожалуй, той, которая зазвучала бы, начни я разговаривать с ними теперь. Решат, что из плена, под диктовку…
Хотя и на подобные случаи словарь имелся. Например, если я просил к возвращению приготовить баранину, то маме и Наташе следовало уезжать из дома, то есть возможен удар, как говорится, по тылам. Они и находились теперь в бегах — Ефим Шлайн имел в служебном распоряжении несколько квартир в Москве. Номер телефона той, в которой обретались мои, я знал.
Папа, сколько я себя помнил, завел в семье порядок спать по очереди. Домашний дозор бдел двадцать четыре часа. С восьми лет, когда я ушел из приюта на шанхайской Бабблингвелл-роуд, подключали и меня, правда, на шесть часов и днем. На работу с отцом уходили все. Возвращались тоже. В Харбине, Шанхае и Ханое, вообще в Азии для таких, как мы, услышать или увидеть что-то заранее, а затем изготовиться или убраться всем вместе — означало выжить.
Смешно, но в Москве женщины сохраняли традицию.
Предстоящий морской бой даже утешал. Кто бы ни выходил против меня на рубеж атаки, с флангов и в спину зайти они, значит, не смогли.
Было тихо, если не считать хлюпанья воды поверх пайолов и шлепанья зыби о борт катера. Я читал про бесшумные подвесные моторы, работающие от аккумуляторов. Но рассчитывал услышать катер и с таким, если он есть у Рума. Хотя бы плеск буруна. Или различить прыгающий силуэт на черной волне ночного моря…
Рум, то есть Румянцев, и я относились к двум противоположным типам людей, говоря библейским языком, как Авель и Каин. Классификация этого рода как-то сама по себе устоялась в моем подсознании уже после службы в Легионе в роде некоей универсальной. Каином был не только Рум. Например, Дитер Пфлаум, Шлайн, даже несколько женщин, Марина в том числе. Мне кажется, мои родители тоже были такими.
На Алексеевских курсах существовал факультативный класс основ православия. Большинство слушателей считали себя агностиками, католиками, протестантами или иудаистами. Да и в Россию никто из серьезных и стоящих специалистов, конечно, не собирался. Работа путаная и бестолковая, а риск и предательства постоянные, хотя оплата в секторе Восточной Европы случалась и двойная. Занятия отца Бориса Пейчеца посещали поэтому, в основном, не совсем уверенные в себе бывшие насельники буддистской и мусульманской Азии вроде меня. Не думаю, что отец Борис обладал необходимой суммой представлений по своему предмету. В миру его специализацией считалось проникновение в террористические группы, правда, на более низком оперативном уровне, не чета тому, что вытворял князь Сирилл Кленско. Так что теория о Каине и Авеле как родоначальниках двух людских типов могла быть и свидетельством, грубо говоря, профессионального невежества Пейчеца. Но, как бы там ни было, мне эта трактовка нравилась. Воинственные, активные, изобретательные каиниты. Кроткие, пассивные и бесхребетные авелиты.
Эту бесхребетность я почти преодолел в себе и кое-какой план предстоящих действий начинал вызревать, когда запястье правой руки, в которой я держал «ЗИГ-Зауэр», парализовал жесткий захват. Левую вывернули за спинку сиденья, а подбородок задрали перчаткой, вонявшей мокрой резиной. Я все же успел, выбросив ноги вверх, перевалиться назад через сиденье так, что захваты на секунду разжались. Этим удалось добиться, что наручники замкнули не за спиной, а спереди, перед грудью. Все-таки позиция.
«ЗИГ-Зауэр» упал под воду, на пайол.
На борт напрыгало столько народу, что фанерный «семьдесят пятый» и держался-то на плаву, наверное, только потому, что его сжимали теперь справа и слева две десантные надувные лодки. Получилось подобие плота, в середине которого трое или четверо Каинов в прорезиненных гидрокостюмах распинали продрогшего и промокшего злосчастного Авеля. Да ещё с разбитым лицом, вид которого, когда они включили свои фонари, их совсем не удивил. Это был результат, если так можно сказать, их собственной недавней работы…
— Привет, Рум, — сказал я старому боевому товарищу, хотя затруднялся определить, кто из них был кто. Фонари слепили, я едва различал силуэты.
— Ты свихнулся, капрал Москва, — ответила по-французски тень, только ещё перебиравшаяся на катер. Другие раздвинулись, чтобы я стал виден между их тюленьими тушами. — Чего тебя вынесло в море? Одурел в охотничьем раже?
Наверное, подумал я, и одурел. Но то, что я их тормознул непредвиденным появлением на десантном катере, определенно. Они нападали от замешательства. И не топили сразу — не понимали, что у меня на уме. Мой инстинкт погони сработал верно. Кобра атакует вспять, если чувствует, что её достают. Вот и явились…
— Когда ты стал Тургеневым? — спросил я.
— Так не пойдет. Вопросы не разговор…
— Разговор ведут вдвоем и по своей воле, — сказал я.
— Ладно, потерпишь…
Убивать не торопились. И это тоже позиция.
Рум приказал по-английски:
— Всем убраться на места! Отойти на двадцать метров!
Кто-то из абордажников перевел команду на русский с безбожным южным акцентом. Меня отпустили.
«Семьдесят пятому» полегчало, едва штурмовая орава ссыпалась с борта. Катер приподнялся из воды, болтанка и дрейф стали заметнее. «Эвинрудовские» электромоторы бесшумно утащили резиновые лодки в темноту. Рум — по-прежнему черный силуэт в слепящем свете фонаря — увеличился в объеме. Видимо, наклонился.
— Зачем ты погнался за мной на этой лоханке, Бэзил?
Он перешел на русский. Наверное, для тех, кто приплыл с ним, он скрывал знание языка. Чтобы лучше контролировать.
— Давай сначала поговорим с предисловием… У тебя есть время, Рум?
— Если ты не приманка. Или ещё что-то.
Он опустился на соседнее сиденье. На катерах вроде «семьдесят пятого» оно называется командирским.
Я привстал. Рука в резиновой перчатке тычком в грудь уложила меня назад, на сиденье рулевого. Я почувствовал, как левая нога уперлась под водой в выкатившийся из-под него огнетушитель.
— Ты сообщил про кнопку, которой взорвешь генерала, — сказал я. — Так что, если я и приманка или ещё что-то, то стал в этом качестве бесполезен. Никто тебя не тронет. Во-первых. Во-вторых, обо всем уже договорились с «Экзобанком». Я имею в виду обмен и остальное… Тебе известно, я думаю. А гнался я за Чико. Это — личное…
Я подумал: никто не знает, что Шлайн уже расплатился со мной, и добавил:
— Я потерял огромный заработок, Рум… Огромнейший для меня. Последнюю возможность выжить. А теперь Чико, в чью личину ты, подонок, облекся, довершил дело, угробил мой шанс или догнать и отнять деньги, или отомстить, или уйти к черту на дно!
— Трудно поверить, что ты один, — сказал Рум.
— Так ли уж? Я всегда работаю один. Ты знаешь, лейтенант.
— Да, ты — бешеный, капрал Москва!
Он потушил фонарик. Сочувствовал. Все-таки столько лет провели вместе. Что ж, он выигрывает, я проиграл. Каждому своя дорога. Нормально.
— Не следовало бы возвращаться в Россию, — сказал он.
— Да ладно… Не будем болтать. Что дальше?
— На дно и фанера, и ты…
— У тебя есть водка? — спросил я.
— Бренди. Замерз?
Зазуммерил мой радиотелефон. Рум вытянул его у меня из-за пазухи и выбросил за борт. Зря. На его месте я послушал бы, кто и что хочет сказать.
Они, наверное, на подходе, подумал я. Наконец-то эти идиоты всполошились. И попросил:
— Если можно, переверни меня на бок. Тогда я смогу взять фляжку в руки и отхлебнуть… Когда ты подменил Чико?
