Чингиз Абдуллаев - Заговор в начале эры
Послышались громкие голоса сенаторов, галерка взорвалась криками приветствий. В зал входил Гней Помпей Магн. Учтиво поздоровавшись с сенаторами, он прошел на свое место. Рядом с ним шел еще молодой, но безобразно полный Марцелл, с трудом подавляя одышку. Он лег рядом с Помпеем на ложе, блаженно отдуваясь.
К Агенобарбу и Катону подошел Катул.
– Марцелл будет предлагать устроить триумф Помпею, – начал он своим визгливым голосом, едва опустившись на подушки.
– Ты против этого? – удивился Катон. – Помпей заслужил свой триумф, разгромив пиратов, устроив наши дела на Востоке и в Иерусалиме.
– Я не против, но подождем выборов консулов на будущий год. Ты помнишь, кого мы хотели выдвигать?
– Конечно. Квинт Цецилий Меттел Целер. Он был одним из легатов Помпея. Вполне подходящая кандидатура.
– Была, Катон, была. Помпей развелся с сестрой Метелла Муцией. И теперь я не знаю, устроит ли его эта кандидатура.
– Что ты хочешь сказать?
– Вчера я говорил с Марцеллом. У них появилась своя кандидатура. Ты помнишь, мы хотели выдвинуть Метелла и Лентула Спинтера. Но Помпей собирается выдвинуть своего бывшего легата Луция Афрания. И похоже, Марцелл, молодой Сципион, некоторая часть сенаторов поддержат эту кандидатуру.
– Афраний прекрасный воин и гражданин Рима, – сурово произнес Катон.
– Но его выдвигает Помпей, – разозлился Катул, – твоя правдивость делает тебе честь, но вредит нашему делу.
К ним подошел Цицерон.
– Кажется, все собрались, – озабоченно сказал он, – вы слышали новость об Афрании?
– Мы об этом сейчас говорили, – недовольно выдавил Катул.
– Это кандидатура Помпея, – убежденно начал Цицерон, – и нам нужно подумать, стоит ли усиливать и без того сильные позиции полководца.
– Вот видишь, – обрадовался Катул, обращаясь к Катону, – я говорил тебе об этом.
Катон молчал, не вмешиваясь более в разговор.
Слушание дела было открыто вызовом представителей коллегии понтификов. Верховный жрец коллегии Гай Юлий Цезарь и два его помощника предстали перед сенатом. Одним из них был консуляр и друг Цезаря Аврелий Котта. Другим был тучный, с трудом передвигающийся Марк Клавдий Марцелл. Последний, тяжело поднявшись с ложа, осторожно спустился вниз к ростральной трибуне. Марцеллу было всего тридцать два года, но из-за своей тучности он казался намного старше своих лет…
Обвинителем по данному делу выступал Люций Домиций Агенобарб.
Клодия не пустили в сенат, а его попытки проникнуть на галерку пресекли легионеры претора Публия Корнелия Лентула Спинтера.
Агенобарб, выйдя в центр зала, по поручению председательствующего сената престарелого Публия Сервилия Ваттия Иссаварика, обратившись к трем жрецам верховной коллегии понтификов, спросил, было ли, по их мнению, совершено святотатство.
По обычаю, жрецы молчали.
Тогда Агенобарб обратился к Цезарю:
– Верховный понтифик Рима Гай Юлий Цезарь, произошло ли святотатство в день праздника Доброй богини в твоем доме?
Цезарь молчал. Согласно обычаям молчание означало отсутствие ответа. Сенаторы, ожидавшие этого, все-таки недовольно морщились, а галерка разразилась криками в честь представителя семьи Юлиев.
– Понтифик Рима Марк Клавдий Марцелл, – обратился Агенобарб к другому жрецу, – было ли совершено святотатство?
– Коллегия жрецов вынесла свой вердикт, – делая большие паузы между словами, сказал Марцелл, – Клодий совершил святотатство и достоин осуждения. Пусть юстиция скажет свое слово, – произнес он традиционную формулу.
Сенаторы одобрительно зашумели, с галерки раздались крики проклятий.
– Подтверждаешь ли ты, понтифик Рима Луций Аврелий Котта, слова Марка Клавдия Марцелла? – спросил Агенобарб.
Согласно закону и традициям, для передачи дела в суд требовалось мнение коллегии понтификов, высказанное не менее чем двумя членами коллегии.
Цицерон замер, боясь пропустить хоть одно слово. Напряжение в сенате разлилось по всему залу, выплеснувшись даже на галерку. В относительной тишине Луций Аврелий Котта мрачно произнес:
– Коллегия понтификов вынесла свой вердикт о святотатстве. Пусть торжествует юстиция.
Зал наполнился одобрительными криками. Цицерон вытер пот и впервые улыбнулся. Сидевший на одной из сенатских скамей, сверху за событиями следил Помпей, неприязненно оглядывающий сенат. Галерка протестующе роптала.
Понтифики прошли на свои места. Цезарь опустился рядом с Крассом.
– Ты правильно промолчал, – кивнул Красс, – нельзя требовать от тебя большего.
Внизу Агенобарб обращался к консулам.
– От имени сената и народа римского: я прошу консулов Рима Марка Пупия, сына Марка, Пизона Фруги Кальпурниана и Марка Валерия, сына Марка, Мессалу Нигера подготовить закон о назначении чрезвычайного трибунала над совершившим святотатство Публием Клодием Пульхром.
– Да будет так, – наклонил голову принцепс сената, – пусть говорят консулы.
Встал Мессала Нигер и коротко, очень четко, почти по-военному выдал свое заключение:
– Коллегия понтификов признала Публия Клодия Пульхра виновным в святотатстве. Мы, консулы Рима, предлагаем передать дело в суд, для чего городскому претору Лентулу Спинтеру поручается назначить судей для обеспечения процесса. Пусть торжествует юстиция.
– Клодия, безусловно, осудят, – прошептал Марцелл Помпею, – там будут не слишком беспристрастные судьи.
– Согласны ли с этим мнением народные трибуны? – спросил в заключение Ваттий Иссаварик.
– Нет, – громко закричал, вскакивая со своего места, молодой народный трибун Квинт Фуфий Кален.
– Мы слушаем тебя, – строго произнес, нахмурившись, Ваттий Иссаварик.
– Насилие может также маскироваться под право, – начал народный трибун известной латинской пословицей, – но мы, римляне, не смеем заменять насилие правом. Еще не так давно в этих стенах мы уже совершили акт незаконный и бесчестный, казнив пятерых римских граждан без суда, вопреки нашим законам. Теперь мы хотим осудить человека за его святотатство, даже не выслушав его. Какими будут судьи, назначенные претором Публием Корнелием Лентулом Спинтером, я могу себе представить. Во имя богов, великих и всеблагих, разве это справедливо? Миру более всего противны насилие и нарушение права, – привел он еще одну латинскую поговорку.
Фуфий Кален был неудачливым соперником Цицерона по судебным ристалищам и любил щеголять латинскими пословицами.
– Неужели мы вновь допустим такое нарушение, – почти искренне возмущался народный трибун, – неужели снова осудим человека, не выслушав его, не дав ему возможность защитить себя, назначая угодных нам и заранее пристрастных судей?
– Это все проделки Цезаря, – гневно прошептал Цицерон Катулу, – он все просчитал, этот Юлий.
– Что ты предлагаешь? – спросил принцепс сената.
– По обычаям предков и законам Рима передать дело в народное собрание. Пусть римляне сами решают судьбу Клодия. Если народное собрание примет предложение консулов, пусть претор назначает судей. Если не примет, значит, судей будут выбирать по жребию – это один из самых древних обычаев и законов Рима. Я прошу Гнея Помпея, прославленного полководца и достойного римлянина, поддержать это справедливое решение, выступив за народ Рима.
Галерка разразилась приветствиями в адрес Помпея и Фуфия Калена.
– Какой негодяй! – возмутился Катул. – При чем тут Помпей?
– Это Цезарь, – снова тихо сказал Цицерон, – только его гений мог придумать такой ход.
Ваттий Иссаварик немного растерялся. Нельзя было выступать против предложения народного трибуна. Он поставил вопрос на голосование. Сенаторы, не желавшие прослыть врагами Помпея и нарушителями прав римского народа, один за другим голосовали за предложения Фуфия Калена.
– Я сам выступлю на суде, – гневно сказал Катул.
– Я тоже, – отозвался Агенобарб, услышавший восклицание Катула.
Цицерон кивнул в знак согласия.
Уже выходя из сената, Катон столкнулся с Бибулом.
– Ты видел этот спектакль? – зло спросил Бибул.
Катон впервые подумал, как все-таки ничтожен Бибул в сравнении с Цезарем.
Глава XL
Вы посмотрите, с каким мне
и ныне готовят коварством
Козни, как, густо таясь,
голове угрожают единой.
Публий Овидий НазонНародное собрание, состоявшееся через несколько дней, поддержало требование трибуна Фуфия Калена, и, к ужасу оптиматов, судей решено было выбирать по жребию. Такой куда более демократический закон не позволял оптиматам назначить своих судей, и в результате в составе коллегии судей из пятидесяти шести человек лишь около двадцати были явными оптиматами. Полтора десятка судей были явными популярами. Остальные выбранные по жребию римские граждане представляли довольно неустойчивое большинство.
Возглавлять обвинение на суде взялся Агенобарб. Лукулл и Цицерон дали согласие выступить на процессе свидетелями. Подготовка к процессу заняла три месяца. Вынужденный из-за непредвиденной задержки проводить время в Риме, Цезарь проявлял максимум изобретательности, скрываясь от многочисленных кредиторов.
