Стивен Хантер - Третья пуля
Мы стояли в тупом оцепенении. Блистательный Хью снова обосрался! До меня раньше не дошло — как не дошло и до Джимми — почему Лон назвал пятый этаж предпочтительным! Спускаться на этаж-другой ниже, где угол оказался бы доступнее, было уже поздно.
— Лон, если поднять тебя — ты устоишь?
— Без своих коленных упоров — нет, а они в Роаноке.
— Нам следует его приподнять, — предложил я.
Джимми первым вспомнил о каталогах, предназначавшихся для колен Лона. Они содержали образцы тканей и были толщиной минимум в три дюйма.
— Мы можем поставить Лона на них, — сказал он, схватив четыре каталога.
Мы положили под колёса два из них, приподняв правый край коляски. Было нелегко, хоть Лон и помогал нам, перевалившись налево. Затем другой край. Лон вместе с коляской весил немало, так что задача не показалась нам пикником — я чувствовал, как в висках бухает кровь от усилия, но всё же основную работу сделал Джимми. Лон теперь был достаточно высоко.
— Да, — сказал он, — хороший угол. Но тут крен, левая сторона выше правой. Я могу скомпенсировать, но…
— Понял, — отозвался Джимми.
Моментально содрав новенькое пальто, он сложил его вчетверо и нагнулся к колесу. Я внёс свою лепту, напрягшись со всей мочи, пока Джимми втискивал сложенное пальто между резиной колеса и книгой. Было заметно, что в том месте на габардине, куда нажало колесо, остался чёрный отпечаток.
— Химчистка с меня! — сказал я.
— Гораздо лучше, — признал Лон. Мы вывели его на высоту, с которой он мог прицелиться выше подоконника, но ниже края окна. — Поставьте коляску на тормоза.
Как только я нагнулся выполнить указание, мы заслышали нарастающий звук: похоже, что автоколонна достигла Мэйн в квартале от нас, и приближение волшебного «Линкольна» высвобождало бесформенный рёв, наполненный энергией толпы: приветственные вопли и всеобщие восторженные и очарованные вздохи. Приближался их принц. Кеннеди был где-то в минуте от нас.
— Вот, — сказал Джимми, протягивая Лону винтовку. Это была длинная, гладкая штуковина — не то, что побитая военная рухлядь Алека, совсем не походившая на опасные армейские игрушки вроде карабинов, автоматических винтовок Браунинга и томмиганов, которые я видел во Вьетнаме или красные рыгомёты с уродливыми вентиляционными кожухами и бандитскими барабанами, запечатлённые в любом русском памятнике. В этой винтовке была аристократическая стать, что неожиданно и как нельзя лучше подходило для отречения молодого принца. Лон говорил, что это была семидесятая модель «Винчестера», и я знал, что он и его отец долгое время имели приятные и взаимовыгодные отношения с компанией. Однажды его отцу подарили винтовку, названную «Десятый чёрный король» какого-то невероятного калибра. Названа она была так потому, что американский грецкий орех, из которого было сделано ложе, был настолько густого кроваво-красного цвета, что при определённом освещении казался практически чёрным. Кастомная мастерская «Винчестера», создававшая образцы презентационных винтовок для тех, кто был значимыми фигурами в оружейном мире, выпустила ограниченную серию из десяти экземпляров таких винтовок. Каждая из них звалась «Чёрным королём». Как отец Лона, так и сам Лон использовали эту винтовку, как оказалось — имевшую необычайную точность, завоёвывая высочайшие места на национальных стрелковых чемпионатах.
Но именно эта винтовка не была кастомизирована — во всяком случае, «Винчестером». Лон сам поработал над ней, облегчив спуск, и проведя «беддинг» — что, как я понимал, включало в себя покрытие внутренней поверхности (где металлические детали соприкасались с ложем) чем-то вроде фибергласса или эпоксидной смолы для достижения стопроцентного прилегания одной поверхности к другой и исключения передачи винтовке влияющего на точность давления извне. В целом же винтовка являла собою элегантное, грациозное и гармоничное сочетание округлых поверхностей, заключённое в срез полированного дерева со стремительными очертаниями, словно рванувшееся вперёд подобно чистокровному в каждой линии зверю с напряжёнными мускулами, метнувшемуся, но замершему в своём порыве.
Длинная труба прицела, чёрная и блестящая, крепилась над затвором двумя прочными металлическими кольцами, а в точке прицела посередине между колец располагался управляющий блок с двумя башенками вертикальных и горизонтальных поправок, посредством которых прицел регулировался для достижения максимальной точности. Поскольку я находился рядом, то мог разглядеть белые буквы над башенкой горизонтальных поправок: J. UNERTL. Но что отличало эту винтовку от виденных мною ранее — так это германский глушитель, «Шелльдемпфер» Тип 3, как называл его Лон. Он также имел трубчатую форму и крепился на стволе путём перевода приводного рычага в положение «закрыто». Произведение гения германской инженерии было на удивление коротким, менее фута в длину и походило на стальную бутылку, накрученную на ствол, полинявшую пятнами и потерявшую цвет от долгого военного применения.
Следует сказать, что Лон обращался с винтовкой на заглядение ловко и легко. С невозмутимым лицом приняв её у Джимми, он приложил приклад к плечу, одной рукой обхватив шейку приклада и разместив указательный палец вдоль ложа над спуском, но не касаясь спуска. Другая его рука взлетела к цевью, устроившись там и теперь служа в качестве поворотного рычага для винтовки, плотно прижатой к плечу усилием согнутых в локтях рук. В таком положении он замер. Поскольку мы использовали книги с образцами, чтобы приподнять его, то быть опорой для локтей они уже не могли — Лону теперь приходилось стрелять без упора. Я думал: «не было гвоздя — подкова пропала, подкова пропала— лошадь захромала, лошадь захромала— командир убит…» — представляя цепочку катастроф, которую мы могли бы отменить.
Но, несмотря ни на какие сложности, винтовка и человек плотно слились в изящной, но мощной, слегка наклонённой, но устойчивой конструкции, слегка поданной вперёд усилием мускулов подобно бегуну-спринтеру на стартовом упоре, а из признаков жизни оставались лишь следы медленного и неглубокого дыхания. Винтовка была скована его руками, упёртыми локтями в мёртвые ноги.
Я расположился у соседнего с открытым окна. Вытянувшись влево, я мог увидеть перекрёсток Хьюстон-Элм и слышал, как рёв катился в нашу сторону, словно волна. Тут показался седан полиции Далласа, а затем… ничего. Наверное, эту машину пустили авангардом, примерно за полмили вперёд. Прошло ещё около минуты, и затем на улице появился другой седан, белый, возглавлявший парад. За ним последовали три мотоцикла, затем ещё пять, выстроенные в формацию, за ними — ещё один белый седан и, наконец, огромный чёрный «Линкольн», нагруженный неминуемой трагедией перед лицом толпы. По бокам его также прикрывали полицейские на мотоциклах. Он был больше похож на спасательную шлюпку, чем на автомобиль — громадный, с водителем и охранником на передних местах, а значительно ниже позади них, словно присев, располагалась парочка — мужчина и женщина, губернатор и миссис Коннели, за ними же наконец — сам Джек Кеннеди и его жена в розовой шляпке-таблетке.
Его рыжеватые волосы поблёскивали в солнечном свете. Даже без бинокля с расстояния порядка восьмидесяти ярдов я мог разглядеть его румянец, и ясно было, что морщинки на его лице свидетельствовали о привычной для него улыбке. Тут меня некстати посетила мысль, что он был очень приятным человеком. Иногда он помахивал одной рукой, и, читая язык его тела, я понимал, что он абсолютно расслаблен. Этот человек наслаждался своей кампанией.
Лимузин достиг крутого левого поворота на Элм с Хьюстон прямо подо мною. Здесь Лон его не видел, а я подался вперёд и впечатался лбом в стекло, вглядываясь в практически остановившуюся машину, величаво вписывающуюся в поворот на новый курс. У меня перехватило дыхание… это был выстрел Алека, его точка входа в историю и наш путь домой безо всякой вины.
Ничего не произошло.
Я не знал, что этот идиот делал у себя наверху, но он не стрелял. Тишина. Очевидно, у него что-то не получилось — как и следовало изо всех предчувствий, так что мелкий, трусливый, бестолковый и тупой ублюдок снова вверг нас в горнило событий, чёрт его раздери!
Величественная машина медленно повернула налево и покатила по наклонной Элм, следуя лёгкому изгибу, ведущему к тройной эстакаде. Теперь она оказалась в поле зрения Лона — но частью, не полностью. Публика толпилась буквально в футах справа и слева, неистово размахивая руками и приветственно визжа, так что восхищение и искрящийся восторг людской страсти брызгали, словно на футбольном матче. Машина была слегка в стороне от продольной оси Элм, как вдруг Алек выстрелил в первый раз.
Мы услышали громкий треск выстрела. Боковым зрением я увидел, что Лон отреагировал, но не судорожным вздрагиванием, а чётким, управляемым коротким наклоном. Сохраняя спокойствие, он не ослабил хватки винтовки, оставшейся в неподвижности, и выглядел абсолютно невозмутимым. Я знал, что через несколько секунд он выстрелит по конкретной точке, а сейчас выжидает, пока цель вползёт в перекрестье его прицела и делает окончательные минимальные поправки, согласующие выстрел с прибытием Кеннеди в точку прицеливания.
