Грэм Грин - Ведомство страха
Сразу же возник спор, в котором Джонс не принимал участия: он стоял у стены, держа в руках старую коричневую шляпу, и словно подслушивал у замочной скважины. Мистер Реннит, явно считавший всю эту затею прихотью свихнувшегося человека, требовал, чтобы сам Роу не принимал в ней участия.
– Предоставьте все мне и А-2. Если это работа вымогателей… – он не хотел верить, что на Роу было совершено покушение. – Разумеется, мы заглянем в справочники по ядам, – сказал он, – хотя я уверен, что ничего не найдем…
– Меня это взбесило, – повторил Роу. – Сам ведь сказал, что они навели справки… и все же у него хватило наглости. – Тут ему пришла в голову новая мысль, и он взволнованно сказал: – Это был тот же самый яд, и все решили бы, что я покончил самоубийством – мне удалось сохранить немножко яда для себя.
– Если в вашей истории есть хоть капля правды, кекс был отдан по ошибке не тому, кому предназначался. Значит, нам надо найти того, кто должен был его получить. Тут потребуется самая обыкновенная слежка. А уж мы с Джонсом выследим, кого надо! Начнем с миссис Беллэйрс. Она подсказала вам вес, но почему она это сделала? Потому, что в темноте приняла вас за другого. Значит, между вами и им должно быть какое-то сходство. – Мистер Реннит переглянулся с мистером Джонсом. – Надо найти миссис Беллэйрс, а это нетрудно. Джонс этим займется.
– Легче всего мне разузнать о ней у «Свободных матерей».
– Я бы советовал предоставить это Джонсу.
– Там решат, что он наводчик.
– Клиенту не полагается самому заниматься сыском. Это неприлично.
– Если за всем этим ничего не кроется, – продолжал Роу, – они дадут мне адрес миссис Беллэйрс. Если же я прав, они попытаются меня убить, – хотя кекса у меня нет, но я знаю, что он был и что есть люди, которые очень хотели его получить. Джонсу тоже найдется дело: пусть охраняет меня.
Джонс беспокойно мял в руке шляпу и старался поймать взгляд хозяина. Он кашлянул, и мистер Реннит его спросил:
– Что вы хотите сказать, А-2?
– Так не пойдет, сэр.
– Почему?
– Унижает профессию, сэр.
– Я согласен с Джонсом, – сказал мистер Реннит.
Но, несмотря на Джонса, Роу добился своего. Он вышел на разбомбленную улицу и угрюмо двинулся вдоль развалин Холборна. В его одиночестве открыться кому-нибудь было все равно что найти друга. Прежде его всегда разоблачали другие, даже в отряде гражданской обороны; рано или поздно все выходило наружу, и он выглядел трусом. Просто не верилось, на какие проделки способна судьба, как далеко достигают сплетни, какая память у людей на имена. Теперь посреди этого странного, будто взорванного пейзажа, где лондонские магазины напоминали каменные макеты, похожие на развалины Помпеи, он чувствовал себя своим, он был частью этого разорения, потому что перестал быть частью прошлого; воскресных дней за городом, веселого смеха вечером на полянке, ласточек на телеграфных столбах, мирной жизни. Эти обломки вокруг были частью его души. Мирная жизнь кончилась внезапно 31 августа, у остальных людей она длилась еще год. Роу двигался с места на место, как камень среди других камней во время обвала, он стал неприметен, и порой в нем сквозь толщу раскаяния пробивалось какое-то смутное торжество, – он чувствовал себя, как леопард, который сливается со всеми другими пятнами на земной поверхности. Он не был преступником, когда убивал; это потом в нем стало расти сознание своей преступности. И то, что какие-то люди пытались убить его, человека, которому одним ударом удалось уничтожить красоту, добро и покой, казалось ему просто наглостью. Бывали времена, когда он ощущал в себе преступность всего мира, но внезапно, при виде чего-нибудь очень обычного: женской сумки, человека, поднимавшегося в лифте, фотографии в газете, – гордыня его покидала. Он чувствовал только безмерную глупость им совершенного; ему хотелось укрыться и плакать, забыть, что когда-то он был счастлив. Какой-то голос нашептывал ему: «Ты говоришь, что убил из жалости, почему бы тебе не пожалеть и себя?» И правда, почему? Может быть, потому, что убить себя труднее, чем убить того, кого ты любишь.
II
«Свободные матери» занимали пустое конторское помещение в огромном белом современном здании недалеко от Стрэнда. Дом был похож на механизированный морг с отдельным лифтом для каждого покойника. Роу в абсолютной тишине поднялся до пятого этажа; там из длинного коридора с дверьми матового стекла появилась женщина в пенсне, вошла в лифт, держа папку с надписью «Весьма срочно», и они мягко поплыли еще выше. На двери седьмого этажа было написано: «Помощь Матерям Свободных Наций. Справочное бюро».
Ему стало казаться, что прав, пожалуй, мистер Реннит. Суровая деловая женщина за пишущей машинкой была так неподкупна. И явно работала даром. Она носила маленький значок, показывавший, что должность у нее общественная.
– Что вам угодно? – сухо осведомилась она; вся его злость и высокомерие сразу же испарились. Он старался вспомнить, что говорил незнакомец насчет того, что кекс предназначался не ему. В его словах, как казалось теперь Роу, право же, не было ничего зловещего, а что касается привкуса чая, разве он не просыпался по ночам, ощущая этот вкус во рту?
– Что вам угодно? – резко повторила женщина.
– Не могу ли я узнать у вас адрес некой миссис Беллэйрс?
– Среди тех, кто здесь работает, нет дамы с такой фамилией.
– Она имела отношение к благотворительному базару.
– Ну, все, кто там был, – наши добровольные помощники. Мы не имеем права сообщать их адреса.
– На том базаре произошла ошибка. Мне выдали кекс, который мне не предназначался.
– Сейчас узнаю, – произнесла суровая дама и вышла в заднюю комнату. У него как раз хватило времени подумать, что он поступил опрометчиво. Надо было взять с собой А-2. Но тут он снова почувствовал обыденность всего, что здесь видел, необычным был только он сам. Дама появилась в дверях и сказала:
– Войдите, пожалуйста.
Проходя мимо, он кинул взгляд на пишущую машинку и прочел: «Вдовствующая баронесса Кредбрук благодарит Д.А. Смит Филлипс за ее щедрый дар – чай и муку…» Он переступил порог.
Роу никак не мог привыкнуть к этим внезапным толчкам в сердце: безраздельнее всего любишь лишь тогда, когда любимый человек недостижим. Цвет волос, маленькая складная фигурка – сразу видно, что такая никому не причинит боли, – заставили его замешкаться на пороге; других общих черт не было, но, когда девушка заговорила с чуть приметным акцентом, он испытал удивление, какое подчас испытываешь в гостях, когда любимая женщина заговорит чужим голосом. Такие встречи бывали у него сплошь и рядом; он бросался бежать за кем-нибудь в магазин, ждал на углу, если замечал малейшее сходство, словно женщина, которую он любил, заблудилась и он вот-вот найдет ее в толпе.
Девушка спросила:
– Вы пришли насчет кекса?
Он пристально в нее вглядывался: обе женщины имели так мало общего по сравнению с тем, что их различало. Одна была жива, другая мертва.
– Вчера ночью ко мне приходил какой-то человек, наверное из этой конторы. – Он с трудом подбирал слова: представить себе, что эта девушка была замешана в преступлении, было так же немыслимо, как заподозрить в этом ту, другую, разве что в качестве жертвы. – Я выиграл на вашем благотворительном базаре кекс, но оказалось, что произошла какая-то ошибка.
– Не понимаю.
– Прежде чем я успел выяснить, чего он от меня хочет, разорвалась бомба.
– Но отсюда никто не мог к вам прийти! Какой он из себя?
– Очень маленький, темный, горбатый – калека.
– Таких здесь нет.
– Я надеялся, что если разыщу миссис Беллэйрс… – Это имя, видимо, ей ничего не говорило. – Одну из дам, помогавших устраивать базар.
– Все они у нас добровольцы, – объяснила девушка. – По-моему, мы сможем найти ее адрес через кого-то из организаторов, но разве это так важно? – Комната была разделена на две части ширмой: он подумал, что, кроме них, никого нет, но из-за ширмы появился молодой человек. У него были такие же тонкие черты лица, как у нее. Девушка его представила: – Это мой брат, мистер…
– Роу.
– Кто-то приходил к мистеру Роу справляться насчет кекса. Я не совсем понимаю, в чем дело. Мистер Роу выиграл этот кекс на благотворительном базаре.
– Давайте подумаем, кто бы это мог быть? – Молодой человек великолепно говорил по-английски, только чрезмерная правильность речи выдавала в нем иностранца. Казалось, он был из семьи старого закала, где принято говорить отчетливо и точно употреблять слова, – некоторый педантизм придавал его речи даже прелесть. Он стоял, ласково положив руки сестре на плечи, вдвоем они напоминали семейный дагерротип.
– Этот человек ваш соотечественник, мистер Роу? Видите ли, большинство нас в конторе – иностранцы. – Он с доверчивой улыбкой пояснил: – Если здоровье или национальность не позволяют нам за вас сражаться, мы стараемся хоть чем-то помочь. Моя сестра и я – по паспорту австрийцы.
