Ирвинг Уоллас - Документ «Р»
— Мы никогда не узнаем, что думает народ, пока народ не узнает, что думаем мы. Толпа ведь ждет от своих вождей совета: что правильно, а что неправильно. В конце концов…
— А ты уверен, Поль, что сам знаешь, что именно правильно? — перебил его Коллинз.
— Начинаю обретать уверенность в этом, — тихо ответил Поль. — На основании тех данных, которые постепенно поступают из дому, я начинаю думать, что в тридцать пятой поправке допущен явный перебор. Это слишком сильное оружие. То же, кстати, думает и Тони Пирс. Он едет в Калифорнию, чтобы сражаться против принятия поправки.
— Ему доверять нельзя, — возразил Коллинз, вспомнив тираду, произнесенную на ужине в Белом доме Тайнэном в адрес борца за гражданские права. — Мотивы его действий вызывают подозрения. Он превратил борьбу вокруг поправки в орудие личной войны с Тайнэном. Он ведь нападает больше на него лично, чем на поправку, потому что Тайнэн выставил его из ФБР.
— Ты точно это знаешь? — спросил Хилльярд.
— По крайней мере, мне так говорили. Но проверять я не проверял.
— Ну так проверь, потому что я слышал иную версию. Служа в ФБР, Пирс разочаровался в нем. И пытался вступиться за некоторых сотрудников, репрессированных Тайнэном. В отместку Тайнэн загнал его в дыру — то ли в Монтану, то ли в Огайо, — и Пирс уволился, чтобы бороться за реформу ФБР, но уже не изнутри. А Тайнэн, как мне рассказывали, начал потом распространять версию, будто он уволил Пирса сам.
— Это неважно, — заявил несколько нетерпеливо Коллинз. — Важно то, что ты решил выступить против тридцать пятой.
— Да, решил, потому что она меня тревожит. Я понимаю, чем она продиктована, но вижу и какие она открывает возможности для злоупотреблений. Обнадеживает только то, что пост председателя Верховного суда занимает Джон Мейнард. Он не допустит ничего бесчестного. И все же, повторяю, возможность ратификации тридцать пятой поправки глубоко меня тревожит.
— Но ведь есть и положительная сторона, Поль. Поправка поможет нам сдержать волну преступности. В одной лишь Калифорнии уровень правонарушений достиг высшей точки…
— Достиг ли? — перебил Хилльярд.
— То есть как это «достиг ли»? Ты ведь знаком со статистическими данными ФБР.
— Статистика, цифры… Кто-то сказал, что цифры не лгут, зато лжецы умеют обращаться с цифрами… — Хилльярд неловко завозился в кресле, положил трубку на стол и пристально посмотрел на Коллинза. — Вообще-то, я как раз об этом и хотел с тобой поговорить. Но все не решался. Дело касается твоего министерства, и я боялся тебя обидеть.
— С какой стати я должен обижаться? Черт возьми, Поль, мы же старые друзья. Выкладывай все, что у тебя на уме.
— Хорошо. — Хилльярд наконец решился. — Вчера вечером мне звонил Олин Киф. Разговор с ним очень меня встревожил.
Это имя ничего не говорило Коллинзу.
— Киф недавно избран членом законодательного собрания Калифорнии… от Сан-Франциско, — пояснил Хилльярд. — Хороший малый. Тебе понравится. Ну так вот, он состоит в одной из комиссий собрания, в обязанности которой входят контакты с руководством полиции в районе Залива. Во время одной из встреч с полицейскими начальниками двое из них высказали удивление по поводу того, что ФБР сознательно подрывает их репутацию. Они заявили, что данные о росте преступности в их округе, переданные ими директору Тайнэну, не идут ни в какое сравнение с теми явно завышенными данными, которые публикуешь ты.
— Именно, — возразил Коллинз. — Я их только публикую. Вся информация с мест поступает к Тайнэну: он ее и обрабатывает. Официально их потом публикует, конечно, мое ведомство. Но так ли это все важно? Что ты, собственно, пытаешься мне доказать, Поль?
— То, что Киф подозревает директора Тайнэна в фальсификации статистических данных о преступности в стране, в явном передергивании, особенно по части Калифорнии. Директор ФБР преувеличивает рост и размах преступности в нашем штате.
— А зачем? Какая ему в этом корысть?
— Самая прямая. Тайнэн делает это — если действительно делает, — чтобы запугать членов законодательного собрания и заставить их голосовать за поправку.
— Послушай, Поль, я знаю, что Тайнэн просто помешался на тридцать пятой поправке, знаю я и то, что ФБР всегда обожало игры со статистикой. Но зачем ему заниматься столь рискованным делом, как фальсификация статистических данных? Чего он этим добьется?
— Власти.
— Власть у него есть и так, — резко ответил Коллинз.
— Но не та власть, которая у него будет как у председателя Комитета по охране национальной безопасности, если войдут в силу статьи тридцать пятой поправки. Вот тогда нам только и останется, что запеть: «Вернон Тайнэн юбер аллес».
— Не верю, — покачал головой Коллинз. — Ни на минуту этому не верю. Я ведь практически живу в министерстве юстиции, Поль, и знаю, что там к чему, а ты нет. Ты и твой Киф — люди посторонние. Что он, черт его подери, может знать!
Но остановить Хилльярда было невозможно. Поправив съехавшие с носа очки, он сказал серьезно:
— От нашего разговора осталось впечатление, что Киф как раз знает многое. И то, что ему стало известно, очень дурно пахнет. Ты не обязан верить мне на слово, Крис. Выясни все сам. Ты говорил, что, возможно, поедешь в Калифорнию. Вот и прекрасно. Почему бы тебе не встретиться с Кифом? Ты просто выслушай его. — Сделав паузу, Поль добавил: — Если, конечно, в силу каких-то причин ты не можешь так поступить, то не надо.
— Прекрати, Поль! Ты ведь достаточно хорошо меня знаешь. С какой стати мне отказываться выслушивать факты, если, конечно, они есть? Я не наймит. И не меньше тебя хочу знать правду.
— Так, значит, встретишься с Кифом?
— Организуй встречу, и я приду.
— И надеюсь, придешь непредубежденным. Вся судьба наших треклятых Штатов зависит теперь от того, как пойдут дела в Калифорнии…
Ровно в полдень следующего дня, как всегда раз в неделю за последние полгода, Измаил Янг въехал в подземный гараж здания имени Джона Эдгара Гувера.
Вернон Т. Тайнэн обожал часы работы с писателем над автобиографией. Еще бы — можно было всласть поговорить о себе!
Измаил Янг эти часы ненавидел.
Директор ФБР хотел иметь хорошо написанную автобиографию, и ему рекомендовали Янга. Тайнэн ознакомился с книгами, которые Янг написал для трех известных людей, и потребовал, чтобы писатель приступил к работе с ним. Янг отказался, потому что немало слышал о характере Тайнэна и о его мании величия. Но сопротивлялся Янг недолго. Тайнэн просто вынудил его взяться за работу. Вынудил шантажом.
Янг никак не мог забыть первой встречи с Тайнэном. Директор, сощурив свои кошачьи глазки, сказал тогда:
— Наконец-то, мистер Янг. Рад с вами познакомиться, мистер Янг.
— Зовите меня просто Измаилом, — сказал Янг шутливо.
Директор лишь уставился на него невидящим взглядом, но так никогда и не называл его по имени, а обходился обращением «Янг» или просто «вы»: «Вы сделайте…», «Вы слушайте…»
Прошло уже полгода, и они снова сидят друг против друга: Янг — потягивая кока-колу, Тайнэн — попивая свое пиво.
Тайнэн отставил в сторону кружку.
Янг уже помнил, что это сигнал к началу работы. Наклонившись вперед, он включил магнитофон на запись и посмотрел в свои заметки.
На прошлой неделе директор сообщил ему тему сегодняшней беседы. Янг тщательно к ней подготовился. День предстоял нелегкий.
— Итак, поговорим о Джоне Эдгаре Гувере, — начал Тайнэн. — О том, как он научил меня работать и сделал меня тем, кто я сегодня есть. Я многим ему обязан. После его смерти в 1972 году я не хотел работать ни с Греем, ни с Ракелхаузом, ни с Келли, ни с кем другим. Люди они все были хорошие, но, поработав однажды со Стариком — это мы Гувера так называли, — уже ни с кем другим дело иметь не захочешь. Поэтому я уволился после его смерти и открыл собственное сыскное агентство. И только лишь сам президент сумел убедить меня оставить частный бизнес, чтобы возглавить Бюро. Я вам это уже, кажется, рассказывал.
— Да, сэр, я уже написал и отредактировал эту часть.
— Обстановка в стране стремительно ухудшалась, и ухудшалась так, что президенту вновь потребовался Старик. Но поскольку Гувера уже не было, президент решил найти настоящего гуверовца. Поэтому он и пригласил меня, и ни разу не пожалел об этом. Напротив — не помню, говорил я вам об этом или нет, — месяц назад президент отвел меня в сторону и сказал: «Вернон, самому Гуверу не удалось бы сделать то, что сумели сделать вы». Так и сказал, слово в слово.
— Я помню, — подтвердил Янг. — Высокая оценка.
— Но вот что, Янг. Я не хочу, чтобы эта часть книги восхваляла меня. В ней должен восхваляться Старик, чтобы читатель понял, почему я его так чту и чему у него научился.
— Да, да, конечно, я всю неделю читал материалы о Гувере…
