Тарас Покровский - Наказание и преступление. Люстрация судей по-Харьковски
В соответствии с УПК Украины в редакции 1960 г. судебное заседание коллегии судей апелляционной инстанции по рассмотрению поступивших жалоб на приговор проходит без какой-либо фиксации процесса то ли в протоколах, то ли еще где-то, но только при условии, если в апелляционном порядке суд не решает открыть судебное следствие. Это Куле показалось странным, особенно после того, как нигде не зафиксировалось то сногсшибательное, казалось даже спасительное, признание Ташкова, и которое благодаря хитрому фокусу судьи, осталось практически незамеченным. Но впереди по процессу предстояли еще допрос Ташкова, его речь прений и последнее слово, где Иван сможет повторить свою сенсацию. В связи с этим Куля, опасаясь сильно раскачивать лодку в свете договоренности, тем не менее не удержался и отправил ходатайство, где просил суд по сути всего лишь соблюдать закон — открыть судебное следствие в апелляционном порядке в связи с возникновением новых обстоятельств в виде заявления Ташкова, допросить в связи с этим Мирошко и остальных, имеющих к этому отношение лиц, что автоматически вело к фиксации всего хода судебного процесса, в том числе и поступившей обновленной информации. Такая обязанность суда возобновлять судебное следствие при возникновении необходимости расследования новых обстоятельств, которые принципиально отменяют доказательства, касающиеся обжалованной части приговора, предусмотрена в законе УПК сразу несколькими статьями, но суд получив подобное ходатайство не только от Кули, а еще и от его адвоката, демонстрируя ту самую выборочность, тупо отморозился, как-будто их и не было. Никаких официальных комментариев, подтверждающих судом их наличие, или причин их отклонения, нигде не было зафиксировано. Это сильно бесило Кулю, и чтобы его по-лучше понять в тот момент, достаточно себе просто представить эти три каменные лица судебной коллегии в момент, когда человек вопиюще незаконно осужденный справедливо пытается из последних сил спасти свою жизнь, имея на это все права, основания, аргументы и факты, а они при этом, используя свой купленный высокий статус судьи, важно отворачивая в сторону свой взгляд в наглую, открыто плюют ничего не боясь на закон, на Конституцию, которой постоянно бравируют в своих речах, и продолжают вести процесс в своем, выгодном только им, русле. Это до шока поражало людей, понимающих то, что происходит, и особенно Кулю, но он боясь идти в полный разрез достигнутой договоренности, сцепив зубы, молчал и ничего по этому поводу более не предпринимал.
Единственно, что он позволил себе предпринять в свою защиту в апелляционном заседании — это то, чего он по наивности не осветил на этапе первой инстанции, надеясь на хоть какую-то адекватность того судьи. Свою речь дебатов, здесь в апелляции, Куля обставил в виде обращения его к потерпевшим. Чувствуя гранитную стену правосудия, к которой достучаться ссылаясь на здравый смысл или на какие-то законы оказалось бесполезно, он решил попытаться воззвать потерпевших задуматься в происходящие события и понять правильно суть всего этого цирка фокусников самостоятельно, тем более, что это было напрямую в их интересах.
Начал он с простого, пытаясь подоступнее, без ссылок на статьи закона, обрисовать отсутствие здравого смысла в обвинении, и намереваясь выявить, осветить отсутствие там обыкновенной жизненной логики, и все это на фоне новых признаний Ташкова об оговоре. В первую очередь Куля напомнил всем присутствующим потерпевшим о том, что на нем хоть и много имущества, которое по делу проходит как имущество приобретенное якобы преступным путем, оно в подавляющем большинстве приобретено им за банковские деньги и находится по сегодняшний день как залоговое ипотечное имущество под арестом на отчуждение по инициативе банков задолго до возбуждения уголовного дела. Он напомнил, что на момент возбуждения дела на нем было оформлено банковских кредитов в совокупности примерно на двести тысяч долларов. В такой ситуации возникает логичный вопрос — зачем ему было набирать столько таких кредитов и платить по ним банкам проценты, если у него, как утверждает прокурор, была такая прекрасная возможность просто брать деньги в любом нужном ему количестве в кредитном обществе всего лишь отдавая, якобы распоряжение Ташкову?
Далее он обратил внимание всех на ту деталь, что на Ташкове, наоборот никакого имущества нет. Он шел по жизни с полным нулем за душой. Отсюда возникает следующий вопрос: какой мотив преступления Ташкова, если по официальной версии и по легенде поведанной Ташковым, на которую опиралось все обвинение, следовало следующее: Ташков почти три года присваивал деньги вкладчиков в паре с Кулей, трансформируя их якобы в имущество так или иначе принадлежащее только одному Куле. Ташков при этом, все время оставался голым и босым, видимо доверяя свою долю наживы ему полностью. Возникает очередной вопрос: если по официальной версии он совершал свою долю общего с Кулей преступления ради общей наживы, но числящейся только на Куле, то почему же он сразу, на первом же допросе, будучи еще в статусе свидетеля, пребывая даже еще не арестованным на свободе, с первого же слова, полностью признав свою вину, тут же указал на Кулю, как на соучастника и организатора, компрометируя его таким образом и одновременно лишая таким образом их обоих той самой наживы, а себя с первого слова лишая того самого мотива, который заявлен в официальной версии при обосновании обвинения. По надуманной версии прокурора получалось, что Ташков просто какой-то глупый человек, который три года воруя деньги, по итогу указывает на Кулю, как на соучастника, автоматически лишая этих денег и себя, получая, взамен только срок девять лет тюрьмы за доказанное якобы преступление даром, то есть без мотива! Поразительно, но все верили в этот вздор и в юридический нонсенс!
Такой же абсурд с отсутствием мотива наблюдается и в эпизоде официальной версии с пропажей денег из сейфа по которой следует, что Ташков, взяв деньги из сейфа офиса своими руками, добровольно передал их все в размере двух миллионов тут же Куле, а сам после этого, совершенно не противясь такой не справедливой дележке украденного, пустился в пожизненные бега к родственникам в Донецкую область без единой копейки для таких сложных и долгих путешествий. (Из показаний Ташкова т. 2 л. д. 33–36). Причем о двух миллионах в сейфе речи из уст Ташкова никогда не звучало. Он всегда утверждал цифру 340–360 тысяч гривен, как это и подтверждали первичные бухгалтерские документы. Опять возникает ряд логичных вопросов: на какие деньги он собирался существовать собираясь бросаться в бега? Ради чего он брал из сейфа эти деньги, умышленно совершая преступление, или почему тогда отдал их все Куле, которого он выдал при первой же возможности? Где простая логика в такой легенде. Где же мотив в таких преступных деяниях Ташкова, который крадет из сейфа деньги, отдает их человеку, которого тут же сливает милиции? Как можно в это верить?
Далее Куля напомнил, что Ташков за все время и досудебного, и судебного расследования, так и не дал внятного ответа на вопрос: зачем он отключил видеонаблюдение и уничтожил весь видеоархив видеофиксации событий происходящих в офисе во время совершения кражи. Опять же, по его легенде, излагаемой им дознавателю изначально в качестве затравки следовало: похищая деньги из сейфа офиса, Куля и Ташков изначально пытались подстроить ситуацию таким образом, чтобы все подозрения в совершении данного преступления упали в связи с бегством Ташкова только на него одного, и якобы гарантированно такой хитростью снимались с Кули. Позже, уже давая показания в милиции когда Ташков якобы передумал срываться в бега, и решив "проявив сознательность" раскаяться в содеянном, он заявил что в тот день собственноручно отключил провода и отдал системный блок, где хранился видеоархив, якобы Куле (т. 2 л. д. 33–36). В этом случае опять возникает вопрос: зачем? Где логика в том, что якобы пытаясь при этой легенде изначально обставить для предстоящего следствия все так, чтобы все подумали, что Ташков был один, потребовалось останавливать видеофиксацию, если логично наоборот, оставить все как есть, так как с помощью заснятого по заданному сценарию видео можно было легко доказать, что Ташков был действительно один, оставив процесс фиксации как и было в режиме записи? Ответ на этот вопрос состоит в том, что позже, когда Ташков, якобы передумав убегать, в соответствии с задуманным сценарием, и отказавшись якобы участвовать в уже совершенном преступлении, утверждая теперь, что именно Куля соучаствовал с ним в краже и присутствовал якобы на месте преступления в момент ее совершения, понимал, что имея сейчас на руках видеозапись тех событий, можно было убедиться только в совершенно обратном — в том, что Кули там не было! Видео потому и пропало, что своим наличием доказывало бы Кулину непричастность к краже! Пропавшая видеозапись могла бы подтвердить не только отсутствие Кули на месте преступления, но и отсутствие его в это время в офисе, что сильно мешало бы Ивану с Федором Ильичем навязывать следствию их преступный умысел по созданию штучных доказательств.
