Фредерик Форсайт - День Шакала
По знаку крестьянина женщина налила ему большой стакан красного вина.
— А ваши друзья? Денек-то сегодня жаркий. Все время хочется пить.
Заросшее щетиной лицо расплылось в улыбке. Крестьянин вновь махнул рукой женщине, и та отнесла на стол, где сидела компания, две бутылки вина.
— Бенуа, сходи за фургоном, — приказал крестьянин, и один из мужчин поднялся из-за стола, залпом осушил стакан и вышел из кафе.
«Что мне нравится в овернских крестьянах, — размышлял Шакал, трясясь и подпрыгивая в кабине фургона, — так это их угрюмость. Они никому не скажут лишнего слова, особенно приезжим».
Колетт де ла Шалоньер сидела в постели, маленькими глотками пила кофе и перечитывала полученное утром письмо.
Злость, охватившая ее, когда она читала письмо первый раз, исчезла, уступив место брезгливости.
Думала же она о том, как жить дальше. Вчера, после возвращения из Гапа, ее тепло встретили Эрнестина, горничная, служившая в замке еще при отце Альфреда, и садовник Луизон, сын крестьянина, женившийся на Эрнестине, когда ту только взяли в замок.
Только они двое поддерживали порядок в замке, двумя из каждых трех комнат которого не пользовались уже много лет.
Она осталась хозяйкой пустого замка, в парке которого не играли дети, а хозяин не седлал лошадь, чтобы отправиться на охоту.
Колетт вновь взглянула на вырезку из парижского иллюстрированного журнала, присланную заботливой подругой, на лицо мужа, улыбающегося в объектив и косящего глазом на грудь какой-то девицы, заглядывая ей через плечо. Танцовщица кордебалета, в недавнем прошлом официантка в кафе, она, как следовало из цитаты, надеялась, что «когда-нибудь» сможет выйти замуж за барона, называя его своим «очень близким другом».
Глядя на морщинистое лицо и тощую шею стареющего барона, она спрашивала себя, куда подевался симпатичный молодой капитан из партизанского соединения, в которого она влюбилась в 1942 году. Они поженились годом позже, когда она уже ждала от него ребенка.
Девушка-подросток, она была партизанской связной, когда встретила его в горах. Худощавый, с орлиным носом, решительный, лет тридцати пяти. Пегас, как звали его партизаны, покорил ее сердце. Священник отряда тайно обвенчал их в подвальной часовне, и она родила ему сына в доме своего отца.
После войны ему вернули собственность и земли. Его отец умер от сердечного приступа, когда армии союзников катились по Франции, и он стал бароном Шалоньер. Он вернулся в замок с женой и сыном под радостные приветствия крестьян окрестных деревень. Но вскоре ему наскучила сельская жизнь. Его манил Париж, огни кабаре, и стремление наверстать упущенное за годы, проведенные в африканских пустынях и французских лесах, оказалось непреодолимым.
Теперь ему было пятьдесят семь, но выглядел он на все семьдесят.
Баронесса бросила вырезку и письмо на пол. Спрыгнула с кровати и встала перед зеркалом в рост человека, висящим на дальней стене. Развязала ленты пеньюара, стягивающие его впереди. Приподнялась на цыпочки, словно в туфлях на высоких каблуках.
Неплохо, подумала она. Могло быть гораздо хуже. Полная фигура, тело зрелой женщины. Бедра широкие, но талия узкая, сохраненная часами верховой езды и долгими прогулками по холмам. Она охватила груди руками, приподняла их. Слишком большие, слишком тяжелые, чтобы считаться красивыми, но вполне подходящие для того, чтобы возбудить мужчину в постели.
Ну, Альфред, в эту игру могут играть двое, подумала она. Тряхнула головой, черные волосы рассыпались по плечам, одна прядь упала на грудь. Она провела руками по бедрам, вспоминая мужчину, который ласкал их чуть больше двадцати четырех часов назад. Она уже сожалела, что не осталась в Гапе. Они могли бы вместе провести уик-энд, поездить по окрестностям под вымышленными именами, словно тайно встретившиеся любовники. Ради чего она вернулась сюда?
Ее внимание привлек шум мотора. Она запахнула пеньюар и подошла к окну. Во двор въехал старенький фургон из деревни, остановился, распахнулись задние дверцы. Двое мужчин начали вынимать из фургона какие-то вещи. К ним направился Луизон, поливавший лужок.
Один из мужчин появился из-за фургона, засовывая какие-то бумажки в карман брюк. Сел за руль, взялся за рукоять переключателя скоростей. Кто привез вещи в замок? Она ничего не заказывала. Фургон отъехал, и она ахнула от изумления. На гравии стояли три чемодана и саквояж, рядом с ними — мужчина. Она узнала светлые волосы и широко улыбнулась.
— Ах ты, дикарь. Прекрасный, удивительный дикарь. Ты выследил меня.
И поспешила в ванную комнату, чтобы переодеться. Когда она вышла на лестничную площадку, снизу до нее донеслись голоса. Эрнестина спрашивала, что угодно месье.
— Госпожа баронесса дома?
Эрнестина взбежала по ступенькам настолько быстро, насколько позволяли ее старые ноги.
— К вам какой-то господин, мадам.
* * *В пятницу вечернее совещание в министерстве внутренних дел закончилось раньше обычного. Докладывать было нечего. За последние двадцать четыре часа все подразделения дорожной полиции Франции получили описание белой «альфы». Ее не нашли. Одновременно все региональные управления Полис Жюдисер отдали приказ подчиненным комиссариатам в городах и сельской местности присылать гостевые карточки не позднее восьми утра. В региональных управлениях их просматривали сразу же по получении. Из десяти тысяч карточек ни в одной не значилась фамилия Даггэн. Таким образом, в эту ночь он не останавливался в отеле, если только не сменил фамилию.
— Мы должны принять одно из двух допущений, — объяснял Лебель сидящим за столом. — Первое, он все еще верит, что его не раскрыли. Тогда его отъезд из отеля «Серф» является не мерой предосторожности, но случайностью. В этом случае он должен открыто пользоваться своей «альфой ромео» и останавливаться в отелях под фамилией Даггэн. То есть рано или поздно мы обнаружим его. Второе, он решил бросить машину, полагаясь на собственные ноги. И здесь возможны два варианта. Или у него нет других документов, и тогда ему вскорости придется остановиться в отеле или попытаться перейти границу, чтобы выбраться из Франции. Или документы у него есть и он ими воспользовался. Тогда он по-прежнему крайне опасен.
— Почему вы думаете, что у него есть другие документы? — спросил полковник Роллан.
— Мы должны исходить из того, — ответил Лебель, — что человек, которому OAC заплатила очень крупную сумму за убийство президента — профессионал высочайшего класса. Это означает, что у него есть немалый опыт. И тем не менее, он ни у кого не вызвал подозрения, не попал ни в одно полицейское досье. Он мог этого достичь, лишь пользуясь фальшивыми документами и изменяя внешность. Другими словами, он специалист и в маскировке. Сравнив две фотографии, мы увидели, что этот Колтроп увеличил рост высокими каблуками, сбросил несколько килограммов веса, изменил цвет глаз контактными линзами и перекрасил волосы, чтобы стать Даггэном. Если один раз он полностью изменил свой облик, нельзя упускать из виду возможность, что он повторит тот же маневр.
— Выходит, он предполагал, что его раскроют до того, как он подберется к президенту, — заметил Сен-Клер. — У нас нет оснований для таких допущений. Зачем ему столь тщательно продуманные меры предосторожности?
— Тем не менее, он учел и такой вариант, — стоял на своем Лебель. — Если б он этого не сделал, мы бы уже взяли его.
— В досье Колтропа, присланном британской полицией, отмечено, что он проходил военную службу после войны в воздушно-десантных войсках. Может, он воспользовался полученными навыками и прячется где-то в горах, — предположил Макс Ферне.
— Это возможно, — согласился Лебель.
— В этом случае он уже не столь опасен.
Лебель ответил не сразу.
— Я бы подождал с подобным утверждением до тех пор, пока он не окажется за решеткой.
— Или в могиле, — буркнул Роллан.
— Если у него есть капля разума, сейчас он пытается выбраться из Франции, — заявил Сен-Клер.
На этом совещание и закончилось.
— Как бы я хотел, чтобы полковник оказался прав, — признался Лебель Карону, вернувшись в кабинет. — Но пока Шакал жив, свободен и вооружен. Будем искать его и машину. У него три чемодана, с ними он далеко не уйдет. Найдем машину, а потом доберемся и до него.
* * *Мужчина, которого они искали, лежал на чистой простыне в замке, расположенном в сердце Корреза. Он принял ванну, отдохнул, отобедал, выпил красного вина, черного кофе, коньяка. И теперь смотрел на позолоченные завитушки потолка и думал о том, как провести дни, отделяющие его от выстрела в Париже. Через неделю ему придется уехать, но просто так его отсюда не отпустят. Он должен найти вескую причину для отъезда.
