Виктор Черняк - Правило Рори
Инч ни разу не сиживал в этом ресторанчике и толкнул дверь не без колебаний. Пусто, сумеречно, чисто. Инч опустился на мягкий диван полукабинета и заметил, что официантка уже бежит к нему. Женщина застыла как раз под низко висящей лампой, и Рори отметил, что она еще красива, хотя время над ней поработало; Рори тыкал пальцем в меню, и каждый раз официантка одобряла его выбор сиянием глаз, больших и искусно подведенных. Рори захлопнул меню и посмотрел ей в лицо; во взоре женщины еще теплилась надежда – не на что-то определенное, а так, надежда вообще, – но и разочарование сделало свое дело: скорбно опущенные уголки губ, предательски углубляющиеся из года в год гусиные лапки вокруг век, руки ухоженные, но познавшие обилие женских хлопот.
Рори пожалел женщину и еще пожалел, что не может высказать ей своего сочувствия, да и в чем? Что жизнь прокатывает самых непокорных, как листовое железо меж валков?
Женщина неуверенно смотрела на клиента. Рори вначале не сообразил, затем покачал головой, табак он еще себе позволял, но не более, в его работе трезвая голова необходима.
Официантка направилась к кухне, Рори посмотрел вслед, если бы не видеть лица, двадцать лет, не больше, но он-то видел. У него как раз все наоборот: со спины его туша намекает, что ее обладателю все шестьдесят, а вот лицо выручает – гладкое, как у многих толстяков, ни единой морщины, кроме прорези посредине подбородка и складок вокруг рта, которые придавали лицу Инча выражение суровости и даже жестокости. Рори дотронулся до конверта во внутреннем кармане. Он не имел права куда-нибудь заходить, но то, что конверт распечатан, убеждало в доверии Экклза, а раз так, можно расслабиться, тем более что живот подвело всерьез. И все же, когда в ресторан стремительно вошел, скорее ворвался незнакомец и чиркнул по Рори бритвенно острым взглядом, Рори растерялся, и только обшарпанность мужчины успокоила: Тревор требовал, чтобы его крысы – информаторы – одевались разнообразно, но тщательно. Экклз отличался поразительной брезгливостью, и обтрепанность обшлагов, блеск рукавов на локтях или нитки, выбивающиеся из на скорую руку пришитых пуговиц, вызывали его гнев.
Официантка расставила блюда, отступила на шаг и залюбовалась Рори, набросившимся на еду. «Наверняка живет одна, дома не удается вот так, скрестив руки на груди, наслаждаться трапезой мужчины, который делит с ней кров». Рори знал, что в случае необходимости улыбка у него мягкая и обаятельная. Оторвался от салата, обтер рот салфеткой и улыбнулся, стараясь, чтобы наглости не было и в помине. Женщина улыбнулась в ответ, и Рори укорил себя, что зря накинул ей лишних пять, а то и шесть лет, ей едва-едва тридцать, а ему сорок – отличная разница: уже давно он думал о разнице в годах между мужчинами и женщинами, даже не зная для чего – Рори мог прожить сто лет, а мог завтра уступить место другому. Впрочем, разве не так же и с людьми, занимающимися другим промыслом; лишь Тревор сказал бы кому-то о гибели Рори, как когда-то говорил самому Рори о погибших: «Из жизни ушел имярек, теперь он в чертогах Кришны». И Рори знал, что Трево-ру совершенно безразличен погибший и про чертоги он все врет и не верит ни во что, кроме денег, уже много лет, еще дольше, чем Рори Инч.
Таких улыбок, как у этой женщины, Рори не видел давно; не знаешь, что и сказать, а сказать надо было хоть что-то, она стояла и не хотела уходить, и Рори с сожалением думал, что блюда остывают, видно, женщине пришло в голову то же, она всплеснула руками и убежала на кухню.
Рори быстро доел и заметил, как незнакомец через несколько столов наблюдает за ним. Инч допускал, что толстяк вроде него, поглощающий пищу в темпе движущегося конвейера, вызывает раздражение и любопытство, смешанное с желанием рассмеяться в лицо. Инч уронил салфетку и неуклюже полез под стол. Он так привык к роли неповоротливого детины, что сам себя иногда спрашивал, каков же он на самом деле.
Незнакомец с едкими глазами ушел быстро, и Рори испытал облегчение еще раз, увидев стоптанные каблуки ботинок, перхоть на плечах, сальные, вьющиеся на затылке пряди. Если Экклз не изменил своим привычкам, такой человек не мог быть крысой Тревора.
Рори заказал кофе, теперь они обменялись с официанткой улыбками запросто, как давние знакомые. Когда она принесла сливки и отдельно ананас с кремом, Рори не выдержал.
– Извините, – он неуклюже приподнялся в попытке поклониться, и только ее ободряющая, подталкивающая к решительным шагам улыбка помогла ему продолжить, – у вас много работы? – Рори смешался, нарочно, зная, что выглядит его смущение вполне натурально. Она только улыбнулась, и Рори разошелся: – Мы не могли бы поужинать?.. не сегодня, а вообще… когда вы найдете время, – он наморщил лоб, – можно и сегодня, разумеется, просто я подумал, что вы… что я… так сразу и вообще… – он вдохнул полной грудью и шумно выдохнул, – извините за назойливость.
Женщина присела на край дивана:
– Меня зовут Сандра Петере.
– О!!! – Рори будто услышал нечто необыкновенное. – А меня Рори Инч.
– Неистовый ирландец?
– Вроде того. – У Сандры вблизи великолепные зубы и ямочки на щеках. Рори испытывал неудобство от того, что перед ним десерт и кофе, а она сидит как птенец на краю дивана и, скорее всего, нервничает: не выйдет ли сейчас недовольный хозяин? У каждого свой Тревор…
– Сегодня вечером я свободна. – Симпатичный толстяк, смешно, не скажешь же ему, что всегда предпочитала полных мужчин худым.
– Так я заеду… – Рори умолк.
– К девяти вечера.
– Договорились. – Рори расплатился, но не спешил уходить, теперь, когда она пошла к кухне, он уже не смотрел оценивающе ей вслед, считая это маленьким предательством.
Рори долго возился с кофе – не хотелось выбираться на улицу, хотелось хоть издали наблюдать, как появляется Сандра и направляется к дальним столам, спрятавшимся в темных углах ресторана.
Рука непроизвольно погладила конверт – миг напряжения – вытянула конверт из кармана. Инч положил белый бумажный прямоугольник на скатерть, нащупал пальцем слайд. В центре стола, у вазы с цветами, небольшая лампа для любителей интимного освещения. Рори включил лампу и не смог не поддаться искушению – вытряхнул кусок фотопленки в белой картонной рамке, поднес слайд к лампе и отчетливо увидел мужчину с орлиным носом и холеной бородой, длинным лицом, чуть широко расставленными глазами, надменностью, призванной маскировать неуверенность. Рори три раза взглянул на слайд и запомнил этого человека навсегда. Его имя он еще не знал.
* * *Двадцать лет назад Найджел Сэйерс впервые летел на вертолете, впервые видел океан сверху и вблизи. Пилот, желая поразить новичка или руководствуясь одному ему известными наставлениями, вел машину почти над водой. Дрейфующий авианосец скрылся из вида, кругом, куда ни посмотри, вода, блестящая гладь изгибалась к горизонту по плавной дуге, казалось, подымись чуть выше, и сразу станет видно, что земля круглая.
«Пилот необыкновенно лопоух», – отметил Найджел, таких красных и оттопыренных ушей он никогда не видел, еще с ним летел человек, который не представился, а лишь буркнул при встрече: «Сидней уже там», – из чего Сэйерсу стало ясно, что на острове его ждут, а сопровождающий, с физиономией внезапно заговорившего хряка, работает с Сиднеем. «Ну и лица вокруг», – Сэйерс дотронулся до ухоженной бородки клинышком.
Внизу показалось рыболовецкое судно с пестрым клочком неизвестного флага на мачте и таким же на корме. Над судном парил альбатрос. «Diomedea exulans», – Сэйерс усмехнулся, выговорил латинские
четко, вслух.
Хряк насторожился:
– В чем дело?
– Стихи! Вспомнил строку, – соврал Найджел.
Хряк, по-прежнему озабоченный, обратился к пилоту:
– Что за рыбачок внизу?
– Не знаю, видно, заплутал, – пилот поправил солнечный светофильтр.
– Здесь не должно быть никаких кораблей. – Хряк высунулся из полуоткрытой дверцы, преодолевая ток мощно отбрасывающего назад воздуха, будто желая испепелить взором наглеца-рыболова: – Передай кораблям сопровождения, чтоб он убрался отсюда. Пусть досмотрят их. Мало ли… – волосы Хряка развевались по ветру.
Пилот послушно связался с ближайшим фрегатом. Хряк исподлобья глянул на Сэйерса, и тот почувствовал неодобрение, враждебность в глазах дружка Сиднея. Люди с лицами, как у Сэйерса, казались здесь лишними, такие лица хороши на задворках телестудий, на съемках фильма, лучше всего в квартале художников, среди лохматых молодых людей – на военном вертолете среди океана таким места нет. Сэйерс отвел взгляд, упрекнул себя за малодушие. Хряк успокоился, лишь увидев фрегат, стремительно приближающийся к рыболовному судну, – картина самая мирная, если бы над надстройками фрегата не взвились дымки.
– Отлично! – Хряк всем телом наклонился к широкому иллюминатору. – Стреляет по курсу рыбачка…
