Эдуард Тополь - Русская семерка
– Ну, зачем ты его удостоверением пугаешь? – блондин недовольно поморщился. – Перед нами, можно сказать, герой Афганской войны! Был там ранен. Сколько ты провалялся в госпитале, Алеша?
– Три месяца и шесть дней. А чего вам надо от меня?
– Ты дружил в Афганистане с рядовым Юрием Шалыгиным, – Стас откинулся на спинку стула и смотрел Алексею в глаза. – Во время апрельского наступления в долине Логар рядовой Шалыгин исчез. И с тех пор числился «пропавшим без вести». Как говорят в Америке, «миссинг ин акшен». Но недавно мы узнали, что он добровольно сдался в плен и получил политическое убежище в Англии. Вот об этом твоем дружке мы и хотим поговорить.
– А что я могу о нем рассказать? – растерянно улыбнулся Алексей. – Я ничего не знаю…
– Ты, Одалевский, зубы не скаль! – резко сказал Стас. – Если бы этот паскуда был просто дезертиром – хер с ним! И даже если бы он дал пару антисоветских интервью в газеты или по Би-би-си – тоже! Мы бы пережили! Но этот подонок добровольно вернулся из Англии в Афганистан или ездит туда периодически и воюет против нас. Не автоматом, нет. Антисоветской литературой! Полюбуйся!.. – Стас снова открыл свой «дипломат», вытащил из него газету «Правда» и положил на стол перед Алексеем…
Алексей с недоумением посмотрел на газету. «Правда» как «Правда», чуть пожелтела. Наверно, прошлогодняя…
– Ты заголовки прочитай, Алеша, – мягко сказал сбоку блондин.
Алексей взял газету и глазам своим не поверил. На первой же странице был заголовок:
«РУССКИЙ СОЛДАТ – ЖЕРТВА ПРЕСТУПНОЙ ПОЛИТИКИ КПСС».
Алексей испуганно отстранил от себя газету, но Стас сказал приказным тоном:
– Ты почитай статьи, почитай!
– Зачем? – спросил Алексей.
– Я думаю, он видел такие статьи в листовках, в Афганистане, – сказал блондин Стасу.
И Алексей все понял: эта газета была из числа тех листовок, которыми моджахеды периодически забрасывают расположение советских войск. Однажды в Нанганхаре ими было усыпано полгорода. В них было написано о «фашистской власти Кремля», «иге коммунизма», «варварстве русских оккупантов» и о том, что в рядах Национального Исламского Фронта Афганистана воюют против Советской Армии уже больше сотни русских солдат, перешедших на сторону моджахедов. Они-то, те дезертиры, и писали, конечно, листовки, но Господи – те листовки были написаны от руки, с грамматическими ошибками, над которыми все солдаты смеялись, а тут – газета! «Правда»! Типографский набор!.. Но какое отношение к этому имеет Юрка Шалыгин?
– Тебе знакома такая фамилия «Твердыш»? – спросил Стас.
– Нет, – сказал Алексей.
– Ты уверен?
– Да.
Стас взял «Правду», развернул ее и прочел:
«Юлий Твердыш. „ПЕРЕДАЙТЕ МОЕЙ НЕВЕСТЕ!“»
Затем поудобней откинулся на стуле и стал читать с ироническим нажимом, как бы актерски:
«Брат мой, брательник, русский солдат! Я служил с тобой рядом, я был с тобой в раскаленном от жары БРДМ, я глотал черный дым от КПВТ,[8] я замерзал в Нангархаре и стрелял по душманам, стрелял по душманам… Но теперь – шабаш, я отстрелялся! Передай моей невесте – она меня никогда не увидит! Передай моей матери – она меня тоже никогда не увидит! Передай моей родине – и она меня не увидит, нет! Но зато – пусть они знают: здесь, вдали от них, я остался человеком. Я не расстреливаю детей и женщин, я не сжигаю напалмом деревни и кишлаки, я не травлю людей ОВ, я не разбрасываю на дорогах детские игрушки-мины. Я остался человеком! Что лучше, братан, – прийти к матери и сказать ей: „Я убийца“, прийти к невесте и обнять ее обагренными детской кровью руками или вообще вернуться к ним в „черном тюльпане“[9] или – пусть вдали от них, но остаться человеком? Что лучше, брат мой, русский солдат? Когда ты прочтешь эту газету и порвешь ее в страхе перед замполитом или скрутишь из моего письма самокрутку с солдатской махрой и сделаешь первую глубокую затяжку, пусть вместе с дымом войдет в твою душу вопрос: „Что лучше – убивать или не убивать? Жить убийцей на родине или?…“ И знаешь: власть, которая заставляет людей быть убийцами, не может быть вечной. Нам с тобой всего по двадцать лет! Я уверен, что через 5, 10, пускай через 20 лет рухнет эта фашистская власть в Кремле, и я вернусь на родину. Пусть невеста предаст, пусть Родина забудет – мать меня встретит, и я ей скажу: „Я никого не убил, мама! Я выжил человеком…“ Ты меня понял, брательник?»
Стас отложил газету и испытующе посмотрел на Алексея:
– Ну как?
– Что как? – спросил Алексей.
Но он уже все понял. Эти рассуждения о том, что лучше – выжить человеком или вернуться домой калекой и убийцей – были типичными рассуждениями Юрки Шалыгина, а «браток», «братан», «брательник» – это прямо из его лексикона, Алексей словно услышал Юрку рядом с собой. Значит, Юрка жив! Но при чем тут эта странная фамилия? Как они сказали? «Твердыш»?
– Это он написал? – спросил блондин.
Алексей пожал плечами:
– Вы же назвали другую фамилию…
– Неважно! – резко сказал Стас. – Ты узнал его интонации? Это его слова – «братан», «брательник»? А?
В конце концов, если Юрка в Англии или даже в Афганистане у моджахедов, то ему наплевать на этих гебешников, подумал Алексей. Но сказал все-таки осторожно:
– Черт его знает! «Братан», «брательник» – у нас так все друг друга называли. И даже сейчас на заводе… – он махнул рукой в окно на заводские цеха.
– А Нанганхар? КПВТ? БРДМ? – усмехнулся Стас. – Ваша часть была в Нанганхаре именно зимой, верно? И вы ездили в БРДМ и стреляли из КПВТ. Верно?
Алексей молчал.
– Да или нет? – вдруг стукнул по столу Стас.
– Да, конечно, – поспешно сказал Алексей.
– То-то же!.. – удовлетворенно произнес Стас. – Мы сюда не в игрушки приехали играть. Мало того, что этот подонок пишет эту блевотину и печатает в Италии фальшивую «Правду», он еще привозит ее в Афганистан и забрасывает в наши казармы!
– Но вы же прочли другую фамилию…
– Твердыш, – сказал блондин. – Твердыш – это поселок в Курганской области. Шалыгин там родился и жил до призыва. А мать его до сих пор там…
– Да знает он! – оборвал Стас. – Они же год были друзьями!
И тут Алексей вспомнил – действительно! «Поселок Твердыш, Майская, 22» – адрес Юркиной матери. Два года назад он его наизусть заучивал, но после контузии все вылетело из головы. Эх, Юрка! Ты жив, жив, но ишь куда тебя забросило – Англия, Италия, моджахеды! Дурак ты, брательник, эти молодцы достанут тебя где угодно, хоть в Англии, хоть на Мадагаскаре!
Тем временем Стас открыл дипломат и достал маленький магнитофон. Положил его на стол, нажал кнопку записи.
– Итак, – жестко сказал он. – Как ты познакомился с Юрием Шалыгиным?
– Как познакомился? Обычно… – Алексей опасливо покосился на слегка шипящий магнитофон.
– Подробнее! – приказал Стас.
– А чего подробнее? Когда его привезли в батальон, я уже год как провел в Афганистане. А он был «салага». Ну и познакомились – его же в наш взвод зачислили!
– А как к нему солдаты относились? – блондин сел на место секретаря парткома и облокотился руками на стол. – Ты, Алеша, рассказывай нам все. Какой он был, этот Шалыгин? Нам все пригодится.
– Он был… ничего… нормальный, – Алексей задумчиво потер затылок. – Ребята его, честно говоря, не любили.
– Почему? – блондин откинулся на спинку кресла.
– Не знаю. Может, потому… посылками из дома не делился, сначала…
– Значит, он был жадным? – спросил Стас.
– Я бы не сказал. Просто… Он же из поселка! А поселковые, что деревенские – не очень сначала делятся…
– И как же вы подружились? – блондин улыбался.
– Да не подружились мы! Мне наш комбат приказал натаскать его на тренажерах, – Алексей затравленно переводил взгляд со Стаса на блондина и обратно. – Там же горы! А салаги приходят – у них колени слабые, они даже вещмешок таскать не могут, из бронежилетов пластины выбрасывают, чтобы легче им по горам ходить. Вы че – не знаете? Я его на тренажерах накачивал, вот он и стал ко мне лепиться, девчонки своей фотку показал…
– Так, так, – оживился блондин. – Как ее зовут?
– Не помню, а может, он и не сказал…
Японский бог, что он несет?! Кто купит эту дешевку? Ведь эти гебешники могут все проверить! В батальоне все знали, что они с Юркой были как братья кровные, на блоки только вместе ходили. А сколько раз Юрка прикрывал его, когда он к Улиме смывался, а кто, как не Юрка, делился с ним этими редкими посылками из дома…
Алексею Одалевскому некому было присылать посылки в армию. Его мать умерла, когда ему еще не было года. Он ее, конечно, не помнил. Как ни странно, но у отца не сохранилось ее фотографии. Только у бабки Маши висела на стене маленькая, пожелтевшая, оборванная карточка. Из-под стекла смотрела серьезная десятилетняя девочка с толстыми темными косами. А с отцом, который умер шесть лет назад, у Алексея всегда были натянутые отношения. Еще в детстве он часто замечал, что отец тяготится им и, повзрослев, понял, почему. Отец никогда не любил свою жену. Женился на ней только потому, что она забеременела. Коммунисту Александру Одалевскому пришлось законно оформить брак с семнадцатилетней фабричной девчонкой, которую он по пьянке почти изнасиловал. И сколько Алексей помнил себя, у него никогда не было дома. Сначала круглосуточные ясли и детский сад с сердитыми няньками. Затем интернат, где воспитательницы каждый день раздавали детям по сотне подзатыльников и оплеух. Редкие, иногда чуть не раз в год визиты вечно разъезжающего отца, который постоянно менял и профессии, и женщин. Но пока жива была бабка Маша, крикливая толстая старуха, у Алексея хоть было куда прийти по воскресеньям. А когда она умерла, ходить стало некуда. Так и оставался Алексей в пустом интернате по воскресеньям и праздникам, валяясь на кровати и стараясь переспать длинные одинокие дни…
