Валериан Скворцов - Шпион по найму
— На месте чего?
— Шлайн знает. Передайте, пожалуйста, дословно. Спасибо и до свидания.
Ни черта не послушают его эстонцы, подумал я, повесив трубку. Русских тут вообще не будут слушать. И не будет оцепления перед Лохусалу. И Чико на радость Дубровину и Вячеславу Вячеславовичу уходит теперь далеко-далеко, туда, где кочуют туманы. В море на подводном ковчеге типа «Икс-пять», ведомом матерым балтийским волком Раулем Бургером. Чтобы в спокойном тихом месте передать заложника заказчику. Или самому подержать заложника по поручению заказчика до поры, до времени. Пока береговая стража по сигналу Ге-Пе ещё протирает внезапно запотевшие окуляры своих биноклей и производит внеплановый профилактический ремонт радаров.
Генерал взят в заложники. Чико, мочила, только послужил прикрытием для азериков, Махмадова и Вайсиддинова, именно они вели основную игру. Тургенева взяли в компанию с тем, чтобы его репутация киллера заставила всех думать о покушении и только о нем.
Вскользь пришла мысль, что Рауль Бургер не заполучил бы «Икс-пять» у норвежцев без согласия англичан. В любом случае, боевая подлодка, даже брошенная на десятилетия, остается собственностью флота её величества и трансфер или, говоря проще, продажа таковой гражданскому лицу могла совершиться исключительно с ведома его представителей…
В сущности, плевать мне на политические шаги или требования, которые последуют за захватом Бахметьева, кто и как бы их не выдвигал. Теперь важен один вопрос — когда? Если я верно прочувствовал характер и стиль действий Чико вкупе с остальными, от ответа зависела продолжительность и моей собственной жизни. Это во-первых. И во-вторых: ответ определял временное пространство для попытки сыграть-таки дополнительный тайм — в этом случае меня, возможно, тоже вынесут с игрового поля ногами вперед, но хотя бы не будет сухого счета.
Размышляя обо всем этом в такси, я обнаружил, что винтовочный чехол протекает мне на колени.
— Извините, — сказал я водителю, — немного попахивает. Везу кошек любимой теще.
— Теще? — спросил он флегматично. — Теще можно. Отчего же не привезти теще кошек? Очень даже можно. Теще всегда нравится, когда привозят. Даже кошек. Теще не нравится, когда увозят…
Основная моя задача в новом положении, подумал я, выявить логово Чико. До сих пор он имитировал покушение на убийство. В том числе и на меня. Ломал в сущности комедию, даже когда развивал в подвале виллы Ге-Пе план пришпиливания моего трупа к генеральскому. А теперь… Теперь я унижен. И вследствие этого, по кавказским представлениям, из оперативной, временной превратился в постоянную угрозу. Отныне и навсегда. Пока существую. Нечто вроде кровника… И Чико это нравиться. Он любит риск. В особенности дуэльный, что ли.
Лично я против Тургенева ничего не имел. Просто противник. Непредсказуемый, трудный. Вонючий и опасный для здоровья мусор, доставшийся невезучему уборщику.
Взрыв «Фольксвагена Пассата» Гаргантюа Пантагрюэлевич устраивал по собственной инициативе. Тургенев в тот момент рассчитывал, что я попляшу под его дудку ещё пятнадцать часов. Я видел теперь два варианта причин покушения на меня на набережной в Пярну.
Первый. Ге-Пе убирал меня в состоянии припадка озлобления, поскольку я не принял его предложение сотрудничать. Предложение поспешное и опрометчивое. Под ошеломляющим впечатлением от исхода побоища под Керну. Толстяк, может быть, впервые в своей бандитской жизни увидел, как действия одного человека, в его глазах фраера, оказались эффективнее бахвальства, блефа и численного превосходства дешевых бойцов или, говоря военным языком, мяса. Кроме того, Ге-Пе выболтал мне чужую тайну — о том, что готовится похищение, а не убийство генерала. И этой тайне я, сглупив — сгоряча ли, от усталости ли, — не придал значения, поскольку заклинился на собственном плане.
Реальность этого варианта представлялась ничтожней вероятности второго: убрать меня приказал Вячеслав Вячеславович. На утро после побоища у Керну в представительстве «Балтпродинвеста» он делал вид, что ничего особенного не случилось. А я по дороге из Пярну в Таллинн никаких следов боя на Пярнуском шоссе уже не увидел. Вряд ли полицейские занимались уборкой останков машин и трупов. Ге-Пе со своей ордой двигался следом за Вячеславом Вячеславовичем. Толстяку полагалось принять меня на ответственное хранение, может быть в подвале его же виллы в Лохусалу, после захвата. А обернулось так, что он вызволял голого Вячеслава Вячеславовича из наручников и собирал по лесу его бездыханных бойцов.
Вячеслав Вячеславович в крайней злобе и отчаянии из-за провала верного дела и позора велел Ге-Пе догнать меня, разобраться по понятиям и, в случае неблагоприятного исхода обмена этими понятиями, убрать.
Если бы операция на Пярнуском шоссе удалась Вячеславу Вячеславовичу, путешествовал бы я в эти минуты в компании генерала Бахметьева в «Икс-пять» под зелеными волнами Балтики. Как они там обходятся с пассажирами? Плавать на подводных лодках мне не приходилось…
Предложение Ге-Пе о сотрудничестве после Кернуского боя могло быть сделано для отвода глаз, ради усыпления моей настороженности перед тем, как усадить в спешно заминированный «Фольксваген Пассат».
Каждый раз, подумал я устало, новый день — новый анализ, и все путанее.
— Послушай, друг, — сказал я водителю. — Как называется твоя машина?
— «Лада». «Жигули», шестая модель, — ответил он торжественно.
— Давай сделаем так. Я дам тебе тысячу крон…
— Аренда? — спросил он. — Банк собираетесь грабить на моей машине? Ради ублажения тещи? Ха-ха…
— Ну, да, — сказал я. — Вроде этого. На два-три дня.
— Это можно, — сказал он. — Вместе со мной. Я обязательно дождусь вас у дверей, пока вы не выскочите с мешком денег!
— Хорошее настроение, да? Как тебя зовут?
— Ийоханнес Эйкевич, — сказал он.
— Разве у эстонцев остались отчества?
— Нет, я сказал для удовольствия клиента. У вас русский акцент. Чтобы вы обращались ко мне вежливо, то есть на вы.
— Двое суток работы по двадцать четыре часа со мной, Ийоханнес Эйкевич. Бензин оплачиваю. Работаем и днем, и ночью, едем куда и когда захочу, и вы ничего не спрашиваете, в особенности про мои семейные отношения.
— Тогда полторы тысячи.
Я назвал ему адрес Тармо, который, как и договаривались, ключ от студии оставил под ковриком. На нем отпечаталась мокрая гофрированная подошва от обувки снежного человека, которая никак не могла быть Марининой. Или миниатюрного Тармо. Вряд ли и его нежного дружка.
Я неторопливо вернулся в такси. В эту минуту кто-то из наружного наблюдения сообщал по рации верзиле, оставившему след на коврике, что я отвернул от ловушки.
— Ийоханнес Эйкевич, — сказал я таксисту. — Есть просьба… Надо бы зайти в одну дверь и задать один вопрос…
Таксист вытянул и унес ключ зажигания. «Шестерка» стояла на асфальтированной площадке, где, кроме антикварного «Ситроена» без колес, на кирпичах, других автомобилей не было. Двор новый, просторный и пустынный. Окна, конечно, в занавесках. Ни одного открытого. Солнце отражалось в вымытых до прозрачности, по-балтийски, стеклах.
Я подумал, что теперь меня достали. Безоружным. А если побежать? Будут стрелять? Живой я мешаю всем, по крайней мере, в этом городе и именно сегодня.
Не в первый раз пришла ко мне догадка, что Ефим Шлайн — предатель.
Марина сдать не могла… А если это работа Тармо? Голубые непредсказуемы и мстительны. Ах, иметь бы телефон под рукой! Один звонок в Цюрих: пришел ли шлайновский гонорар? Маме и Наташе на пять-десять лет хватит, пока не пообвыкнут в новом положении. Может быть, Наташа найдет и мужа…
Размышления о новом муже для жены, которая не успела овдоветь, прервало постукивание в заднее стекло «шестерки». Я обернулся. Знакомая личность с белесыми бакенбардами — старший из марининой парочки слежения, сторожась непредвиденной реакции, сделал успокаивающий знак. Приподнял рацию, ткнул пальцем в неё и указал на вход в подвальную студию Тармо. Приглашали.
Марина, конечно, классный профессионал. Ухватилась за хвост Ефима и записала мои разговоры с ним. Теперь поставила, образно говоря, мережу, в которую я и заплыл… Ничего личного. Это — работа. И она её выполняет. Во имя Франции, скажем так. Я же пижонски считал отношения с Мариной сугубо личными. Ну, кое-какая взаимопомощь, иногда и в порядке дружеской поддержки. И во имя ничего.
Живым, конечно, останусь, подумал я, но теперь меня достали все и окончательно.
Ийоханнеса Эйкевича распяли лицом к стене с раздвинутыми, как положено, шире плеч ногами и заложенными за шею руками.
— Муж вашей любовницы иностранец, — прошептал уголком рта преданный водитель, покосившись в мою сторону. — Что он бормочет по-немецки, я не понял. Пистолет у него ерундовый, скорее всего, газовый. Он посчитал, что я — это вы. Скажите, что я — не вы, а вы — не я… Какой скандал! У вашей тещи будет что смаковать до конца её дней! Я вам не завидую…
