Валериан Скворцов - Шпион по найму
— Мне не поверят. Кто я такой? А после вашего звонка местные обязаны отреагировать. Это все, что я могу теперь сделать.
Она первой повесила трубку.
Профессионализм Чико был безупречен. Поистине тургеневский стиль. Он подсовывал мне приманку за приманкой, разыгрывал сцены в казино и перед музеем, усадил на крыше шестиэтажки живую куклу и осторожненько, по шажку выманивал меня на линию огня. Я преследовал его как киллера, а он планировал похищение, захват заложника.
Это не просто ошибка. Это — поражение.
Глава четырнадцатая
Нечто личное
Горьковатый сквозняк засасывал дымовую завесу в старый дом. Клочковатую мглу тянуло по лестничным пролетам, выдавливало в оконные проломы и гнало, словно по трубе, вверх, в замутненный квадрат, где когда-то имелась крыша. Прежде чем сделать шаг, приходилось нащупывать ногой очередную ступеньку. Я водил руками перед собой, стараясь припоминать дыры и завалы. Пощипывало глаза. На третьем этаже стало прозрачней.
Мурка металась вокруг котят. Хватала зубами одного, оттаскивала, бежала к другому. Складывала к моим ногам. Ну, что было делать?
Сирены пожарных приближались с восточной стороны.
Я разобрал «Галил» и выбросил части через пролом на задворки. Вытащив пленку из «Яшихи», отправил камеру следом. Треногу, размахнувшись пошире, запустил в пламя над автобусом. Туда же — «ЗИГ-Зауэр». Без пушки я чувствовал себя голым.
Сливая из фляжки водку, запасенную ещё у Йоозеппа в Синди, я тщательно промыл ладони, протер их бумажной салфеткой. Обнюхал: пахнет ли ружейным маслом или пороховой гарью? Из-за напавшего вдруг чиха для перестраховки совершил второе омовение. Осмотрел обшлага рубашки, свитера и дохи.
Вместо того, чтобы немедленно убираться с линии огня, я возился с ликвидацией вещественных доказательств. Первоначальный обыск дома проведут констебли, исповедующие, как все постовые мира, пофигизм. Но за ними появятся профессионалы, для этих я и старался. Труп на крыше шестиэтажки сам по себе, а я — не существовал и не существую. Если не будут существовать мои следы.
Мертвая кукла, если её повесят на меня, — козырная карта и Дубровина, и Вячеслава Вячеславовича в игре против Шлайна. И против Бахметьева. Я не в счет, поскольку по собственной дури оказался всего лишь в положении мальчика на побегушках, выискивающего мячи, которые взрослые дяди загнали в кустарник…
Мурка задирала мордочку и беззвучно, не подавая голоса, раскрывала ротик. Я вдруг заметил, как у неё ввалились бока. Ну, что было делать?
Я побросал семейку в чехол от винтовки. Мурка, раскорячивая лапки, царапалась и не впихивалась. Пришлось пристукнуть слегка по затылку. Она зашипела, вжав ушки.
— Ладно, — сказал я ей. — Ты права. На меня нельзя положиться ни в чем. Извини…
Она царапалась внутри чехла, который я закинул за плечо.
Я надеялся сойти за охламона, перетаскивающего кошку с котятами от любимой тещи к любимой жене. Или наоборот, включая прилагательные. Офицерские сапоги эпохи братского освобождения Эстонии и мой акцент, если придется отвечать на вопросы, могли, конечно, насторожить. Но вельветовые штаны с пузырями на коленях, паршивая доха искусственного меха и кепка с фетровыми наушниками все же, наверное, вытягивали маскировку.
Констебль, уложенный мною под козырьком таксофона возле трупа с отрезанной кистью, исчез. Думаю, вряд ли он узнает меня. Может, только по шубе? Не выворачивать же ее…
Сминая шины о кромку тротуара, пожарная машина, раскачиваясь и нахлестывая антенной клочки рассасывающейся дымовой завесы, с разгону, почти не тормозя, завывая дизелем, протискивалась между горящим автобусом и домами. Кронштейн бокового зеркала обдирал стены. Ошметки засохшей краски, кирпичная крошка, осколки стекла обсыпали мне голову, плечи и спину, когда я, выждав момент, броском из-за компрессорной установки-прицепа поднырнул под кронштейн между музеем и пожарной машиной. Она прикрыла меня от разворачивавшихся рысью в оцепление спецназовцев, появившихся на противоположной стороне улицы. Пожарник, высунув руку из окна, попытался ухватить меня за шиворот дохи, но лишь обжег, наверное, и перепачкал пальцы о пластиковый ворс, который расплавился и отек подобием коричневых соплей на плечах и спине.
Опередить оцепление удалось. Я перепрыгнул через серую кишку, которая разматывалась с рулона, пущенного экипажем второй пожарной машины самоходом под уклон, и вклинился в толпу зевак. Через несколько секунд подбежавший спецназовец, ткнув в грудь автоматом, вдавил меня глубже, чтобы очистить дорогу констеблям, растягивавшим ленту флажкового ограждения.
Он выдавил меня на свободу.
Костюм от народного кутюрье Йоозеппа Лагны сработал. Бэзил Шемякин, практикующий юрист и наемник, выглядел в центре Таллинна провинциальным идиотом из тех, которые вечно путаются под ногами в ненужное время и в ненужном месте у общественных служб. Иначе офицер из кабины пожарной машины не орал бы мне в спину, а направил констеблей вдогон…
В стоячей забегаловке неподалеку от Ратушной площади я запил чашкой капуччино остатки водки во фляжке. Поразмышлял о том, что если и оцепление у Лохусалу развертывают такими же темпами, как у музея, игра проиграна бесповоротно.
Когда я позвонил из таксофона Тармо, ответил жеманный женский голос:
— Мину-у-ту-у-у-у…
Слышался шум воды. Наверное, отвечали по переносному из съемочной-кабинета, к которому примыкала проявочная с душевой кабиной. Я вдруг подумал, что непременно попрошу Йоозеппа разогреть сауну, если доберусь сегодня до Синди.
— Тармо, — сказал я, когда он взял трубку, — прогони немедленно бабу или баб, сколько их там у тебя… Прибуду через двадцать минут.
— Это не баба, — ответил он мрачно. — Это мой друг. И мы никуда не уйдем. У нас свидание. Я имею право на личную жизнь?
— Ладно, — сказал я. — Будем вести её вместе. Как насчет амур-а-труа? Ты, мразь дешевая, не будешь ревновать, а?
Наверное, я действительно устал, если разошелся по пустякам.
— Вам все хи-хи да ха-ха! — повысил голос Тармо. — А человек вкалывает с утра до ночи в двух местах! Человек нуждается в отдыхе!
— Вот и отдыхай… Положи ключ под резиновый половичок у входа и убирайся на дом к твоему другу или ещё куда. Попьете там винца и насладитесь общением, если уж вам приспичило трахаться. Студию я очищу вечером. Ключ будет там же. Но…
— Какие ещё но? — простонал Тармо.
— Вернувшись, найдешь прибавление подотчетного имущества. Кошку и четырех котят. Черные. Инвентаризируй по статье «антураж для съемок». Для съемок в стиле Бергмана или как там его… этого… Тарковского, например. Помни, бухгалтерия, которая будет переводить обещанные тебе мною кроны, вычтет стоимость кошки и выводка, если они пропадут. Это — инвентарь, материальная ценность… И вообще в композиции ты зациклился на гуманоидах, забыл о животных…
— Вы сами животное!
— Ну, ладно, ладно, даже в этом качестве я не навязываюсь к тебе в модели, — сказал я. — Как творец ты свободен…
И повесил трубку.
«Раймон Вэйл» показывали без четверти четыре пополудни. Время-то едва тянулось. А ощущение такое, что день почти минул…
Умнику понадобится минут пять, чтобы прийти в себя, связаться с Мариной и донести о моих намерениях. Марина примет решение накрыть меня в студии Тармо, когда, по её расчетам, я там окажусь. Таким образом, чтобы немножко разочаровать и заставить Марину понервничать, на место следует прибыть не ранее половины шестого.
Теперь я набрал номер представительства «Балтпродинвеста». Дежурный Андрей узнал меня по голосу и, ничего не спрашивая, сразу соединил с Дубровиным.
— Мы позвонили, — сказал он. — Просили принять рекомендованные вами меры. Нам обещали это сделать. Есть вопросы к вам. Срочные. Где вы?
Говорил так, будто не выгонял меня взашей утром с работы.
— Кофейничаю возле Ратушной площади. Но вряд ли я знаю теперь больше вашего. Да и знал меньше вашего, как теперь понимаю. Ваши вопросы останутся без ответов.
Я имитировал нотки грубоватого раздражения, продиктованного обидой.
В принципе, мне теперь наплевать на Дубровина. Но в интересах полной ясности я хотел, чтобы он понял, кто он для меня после совещания и катавасии возле музея: мы в разных лагерях.
Он помолчал, взвешивая мои слова.
— У вас есть решение? — спросил он.
— Есть.
— Хотелось бы выслушать.
— Выслушает господин Шлайн. Он в представительстве?
— Нет, в сопровождении.
— Потери большие? — спросил я.
Он опять помолчал. И ответил вопросом:
— Чьи потери?
Подтвердил: да, в разных.
— Общие, — сказал я.
— Уточняем.
— Ну, хорошо… Передайте, пожалуйста, господину Шлайну, что встреча в девятнадцать тридцать на месте сексуальных ристалищ.
