Тарас Покровский - Наказание и преступление. Люстрация судей по-Харьковски
Учитывая этот нюанс в отношении к нему окружающих, и не в силах решить ко времени вынесения приговора финансовый вопрос, Куля пребывая в отчаянии, решился на беспрецедентный шаг. На предпоследнем заседании перед прениями он добился двухминутной беседы тет-а-тет с секретарем судьи и попросил передать судье на словах свое устное обязательство заплатить ему тридцать тысяч долларов в пятидневный срок, если тот его под любым предлогом выпустит на свободу. Куля действительно был уверен в том, что окажись он сейчас на свободе, то нашел бы такие деньги легко. Их дали бы ему даже те, кто отказывал сегодня, потеряв веру в успех пока он в тюрьме. Но и эта последняя мера не принесла никакого успеха. Предоплата в этой СИСТЕМЕ обязательна. Поэтому, в итоге он не рассчитывал на приятный для себя приговор, но и того что получил, тоже честно говоря, не ожидал. Приговор по мало-мальски адекватным и общепринятым в соответствии с законом принципам системы юриспруденции и судопроизводства в целом, был мягко говоря подозрительным, потому как он поддержал обвинение буквально слово в слово во всех двенадцати пунктах. Позже, суд апелляционной инстанции факт полного копирования судом 1-й инстанции текста приговора с обвинительного заключения отметил в своем судебном решении. С точки зрения здравого смысла такой приговор уже с этого критерия можно считать абсурдным и соответственно незаконным, т. к. в этом важнейшем итоговом документе, по заложенной законом идее, судья выражает сугубо личное свое мнение, на основе создавшегося у него во время судебного расследования личного убеждения, которое в принципе не может слово в слово повторять обвинительное заключение, составленное следователем. Если происходит иначе, если приговор буква в букву, запятая в запятую похож на обвинение, значит такой приговор можно воспринимать по разному: предвзятым, предубежденным…, т. е. как угодно, но только не законным и справедливым.
Подготавливая речь судебных дебатов, Куля старался памятуя, что краткость — сестра таланта, составить ее покороче, затрагивая только важные моменты. Но таких моментов было по нескольку на каждый тяжелый пункт его обвинения, и как минимум по одному на пункты полегче. Практически по каждой статье УК, по которой шло обвинение, ввиду его лживости и надуманности, было много вещей, а говоря юридическим языком доказательств, подтверждающих эту лажу. Освещая их в своей речи, Куля легко обосновал абсурдность и липу обвинения, а учитывая, что таких лип было десять пунктов, то как он не старался, объем речи меньше пятидесяти тетрадных листов рукописного текста, не получался.
По писанному в уголовно-процессуальном кодексе закону судья обязан при выражении в приговоре своего личного убеждения пояснить свое решение, обязательно комментируя и мотивируя его, в том числе и отклонение доказательств приведенных стороной в процессе судебного следствия в свою защиту, но не принятых им по каким-то причинам во внимание. Но Кулин судья, поступая выборочно в своих интересах, пренебрег и этими статьями закона. Ему совершенно нечего было противопоставить Кулинским аргументам, поэтому все его пятьдесят листов были отмечены судом всего лишь одной фразой: "Все доводы подсудимых в свою защиту расценены судом как попытку уйти от ответственности". — Все! И тут же, в качестве доказательств надуманности Кулиного причастия к преступлениям, суд, как когда-то решая арестовать его на основании смехотворных улик, в виде якобы наличия следов на одежде у него от пропавших денег, так и сейчас вывалил массу повествовательной информации, подтверждающей все что угодно, но только не Кулину преступную роль: что действительно кредитное общество существовало, что вкладчики деньги приносили, что подложные договора Ташков оформлял, что подписи он подделывал, и что деньги присваивал. Но нигде из этих доказательств Кулиной вины, не было ни единого слова о нем самом, и не единой связи его с произошедшим преступлением.
Кулю тогда поразила нелогичность такого судебного решения, состоящее еще и в том, что если бы судья хоть на грамм переживал и заботился о приговоре, о том чтобы тот имел более-менее приличный вид, то он не пропустил бы этот, весь явно сфабрикованный вздор, который с три короба нагрузили следователи в своем обвинительном заключении, не заботясь при этом о здравом смысле своего обвинения в принципе. Для того, чтобы наказать несговорчивого, строптивого Кулю, и надолго его посадить с конфискацией, судье 1-й инстанции по его этой же методике хватило бы и одной-двух тяжелых статей, которые основывались на слова Ташкова. Остальная часть обвинения, необоснованная ничем, и от этого явно тхнувшая больным бредом, казалось была и не нужна для достижения этой цели, и своей красноречивой алогичностью, наоборот портила в приговоре общую итоговую картину. Из-за присутствия в нем большого объема откровенной лажи, даже неискушенному в юриспруденции человеку, она была сразу заметна. Пытаясь ответить на вопрос почему судья поступил так нелогично, легко допустив ситуацию, когда его теперь стало элементарно улечить в непрофессионализме, Куля изначально смог сделать вывод только о том, что ему было все равно, что о нем подумают. На данном примере судом первой инстанции, самой младшей инстанцией в иерархии Украинской системы правосудия, было продемонстрировано ошеломляющее чувство безнаказанности. Задумываясь над этим фактом украинской реальности, прочувствовав ее суть и последствия на собственной шкуре до конца, рядовому гражданину становилось буквально страшно от осознания своей беспомощности перед этой мукомольной машиной, попав в жернова которой, даже на нижнем уровне, рассчитывать на справедливость в будущем было просто наивно, так как с эскалацией инстанции вверх, цена вопроса только росла. Отсутствие уважения к людям, к закону, пренебрежение мнением общественности, неприкрытое лицемерие — это все чувствовалось со стороны правосудия очень явно, особенно в случае сближения с ним, как например в Кулином случае, когда им просто нужно было наказать жадного бизнесмена. Именно такое было к нему настоящее отношение со стороны "Фемиды" под маской официоза. Судьи были не настолько глупы, чтобы не понимать из материалов дела что вина Кули не доказана, и более того навязана, а значит уверенно называть его преступником, как это делает прокурор — нельзя, во всяком случае в том объеме, в котором это происходило. Тем не менее явная, просто кричащая предвзятость судьи конкретно к подсудимому Куле лежала буквально на поверхности приговора. Для ее выявления, даже не нужно было долго, углубленно изучать состряпанные материалы.
В итоге некоторых раздумий над интересующим вопросом, ответ обрисовывался сам собой. Судья, как неотъемлемая часть СИСТЕМЫ, не получивший того чего эта СИСТЕМА добивалась — денег, потеряв к этому делу интерес, и аппетит, проявил банальную лень что-либо переделывать, урезать, отклонять, обосновывать и т. д. Он тупо с флешки скопировал текст обвинительного заключения, набранный когда-то целой следственной группой, и поменяв при этом только название документа, распечатал его на принтере в объеме не много — не мало в два тома по триста страниц, назвав это "приговор именем Украины". А та предвзятость, граничащая натурально с глупостью, объяснялась просто результатом такой грубой трансформации одного процессуального документа в другой, следующий далее по ходу процесса.
Только немного позже, пережив первичные эмоции от такой немыслимой ситуации, когда один человек так цинично и безрассудно ломает судьбу совершенно невиновных людей, и проявляет при этом поразительную небрежность достойную выходке разбалованной, развлекающейся молодой особе царского семейства из давних времен, Куля, уже готовясь к написанию апелляционной жалобы, рассмотрел все-таки вникая в суть некоторых состряпанных эпизодов, которым не предавал ранее особого вним окончания ания, тот реальный скрытый мотив проявления такого загадочного, иррационального приговора. Но это было чуть позже, а пока, в результате окончания судопроизводства на этапе первой инстанции для судьи этот процесс стал нудной, долгой и безрезультативной формальностью. Для потерпевших иллюзией осуществления их надежд по возврату денег, потому как если бы кто-нибудь из них сняв розовые очки слепой веры СИСТЕМЕ, задумался в тот момент хоть на пару минут, и сопоставил цифры украденных денег с итоговой цифрой, которая могла бы получиться с реализации Кулиного имущества, которое в гордом одиночестве шло по делу, как единственный источник возврата украденных Ташковым денег, то легко бы понял фатальность своего положения после этого приговора. Если пересчитать все Кулино имущество в деньги из расчета его стоимости даже по рыночной цене на тот докризисный период, то получалась цифра, составляющая всего лишь 4 % от суммы средств доказано украденных, а была ведь в деле еще и цифра неизвестно куда детых денег!..
